Екатерина Васильева. Фотография и внелогическая форма
В издательстве Новое литературное обозрение вышла книга искусствоведа Екатерины Васильевой, посвященная исследованию фотографии как искусства, содержащего внелогические начала, то есть обнаруживающего апелляцию к иррациональному. С любезного разрешения издателя «Артгид» публикует отрывок, в котором фотография рассматривается в контексте знаковой системы.
Уинн Баллок. Ребенок в лесу. Фрагмент. 1951. Серебряно-желатиновая печать. Музей современного искусства, Нью-Йорк. Estate of Wynn Bullock
Можем ли мы рассматривать фотографию в контексте знаковой системы? Юрий Лотман в книге «Семиотика кино и проблемы киноэстетики» называет изображение разновидностью знака. В его классификации рисунок и кадр относятся к сфере так называемых иконических знаков. Он полагает, что в отличие от языковых единиц изобразительный знак обладает единичным значением и ограничивается функцией называния. Концепция Лотмана более чем спорна: он полагает, что изобразительные знаки естественны и понятны, что они ограничиваются функцией называния. Тем не менее сам факт появления работы Лотмана важен как прецедент обращения к теме изображения и знака. Его работа — одна из немногих последовательных попыток сопоставления фотографии и языка, другими словами, мнение, которое можно принять и с которым можно не согласиться.
Но существуют и другие подходы. Ролан Барт считал, что по своей форме кадр ближе отпечатку руки на скале, нежели рисунку. В значительно большей степени, нежели рисунок, снимок связан с окружающим миром. Кадр изображает объект, предмет, который мы видим перед собой, — это его прямой, а не условный аналог. Рисунок увеличивает дистанцию между предметом и образом. Фотография — прямой отпечаток вещи, ее след. Она демонстрирует абсолютную связь с миром, обнаруживает его буквальность. Полка с книгами на снимке Тальбота (1844), человек, прыгающий через лужу на фотографиях Картье-Брессона (1932), ботинки под кроватью в кадре Шора (1974) есть прямые отображения реальных объектов. Эта достоверность дала основание Бодрийяру считать фотографию тавтологичной. Она слишком конкретна: между изображением и вещью нет условной дистанции. Предмет и снимок обнаруживают единство и непосредственную связь. Фотография не обладает способностью избегать объектов, и если тот или иной предмет существует в ландшафте, то он будет отражен в кадре. То, что может быть проигнорировано в рисунке, будет зафиксировано на фотографии.
Барт задает вопрос о соотношении образа и языка, фотографии и знака: «Способно ли аналоговое воспроизведение <…> приводить к возникновению полноценных знаковых систем?». Ответ Барта уклончив: по его мнению, фотография одновременно и воспроизводит принцип знаковых соответствий, и не поддерживает их. В целом Барт склонен воспринимать изображение «как инстанцию, сопротивляющуюся смыслу», но сводит ее к схематичной конструкции языка. Фотография продолжает знаковый принцип обмена очертания и смысла, но содержание кадра складывается иначе, нежели в языке. Значение не равно форме, то есть не соответствует прямой денотации. Именно Барт предпринял одну из самых масштабных попыток использования соссюровской схемы применительно к фотографии. Но при всем размахе система Барта оказалась излишне формальной. И в конечном итоге вопрос, заданный Бартом в «Риторике образа», — «Каким образом смысл соединяется с изображением?» — так и остается открытым.
Проблему изображения и знака Барт затрагивает в нескольких работах: «Мифологии» (1957), «Риторика образа» (1964), «Система моды» (1967), «Фотографическое сообщение» (1967), «Camera Lucida» (1980). Его основной тезис: фотография — это сообщение. Схема формирования фотографического послания повторяет механизм языка, но нарушает принцип прямых значений. Бартовское понимание механизма знака изначально связано с представлением о коммуникативной функции кадра. Барт исходит из предположения, что фотография что-то рассказывает и сообщает. Это допущение становится основой всех его рассуждений. В формировании сообщения, в передаче информации Барт видит условную цель кадра. Снимок, по его мнению, представляет собой последовательное и законченное послание. «Весь комплекс этого сообщения образуют источник-отправитель, канал передачи и среда получателей», — пишет он. Его представление о фотографии связано с коммуникативной формой, где содержание всегда конечно и функционально.
По мнению Барта, фотография денотативна, то есть она использует хорошо известное представление, но наполняет его другим смыслом. Изображение темнокожего офицера «сообщает» об интернационализме французской армии — такой пример приводит сам Барт. На фотографии мы видим прямые объекты окружающего мира, но их смысл искажен. Фотография изображает одно, но означает совершенно другое. Газетные фотографии, по мнению Барта, создают мифологему, которая не равна ни окружающей действительности, ни буквальному значению изображения. Он считает фотографию отражением мифологической схемы, формой метаязыка. Это система, где смысл сообщения не соответствует заявленному значению. Французский философ склонен видеть в кадре мифологему нового, искаженного, но вполне конкретного смысла.
Близость фотографии языку у Барта сводится к трем обстоятельствам: наличию смысла, коммуникативной функции и цели высказывания. Но соответствие любому из этих трех параметров кажется сомнительным. Фотография как феномен не имеет ни устремления, ни фиксированного смысла, ни по большому счету интенции сообщения. Это в конечном итоге вынужден признать и сам Барт в своей последней работе «Camera Lucida». Заметим, тот же посыл вызывает сомнение в рассуждениях Барта о моде. Он полагает, что мода — это форма сообщения, что у нее есть задача и цель, не допуская возможности существования моды в качестве абстрактной символической формы. Фотография повествовательна, тем не менее ее смысловое наполнение выходит за рамки примитивной схемы однозначного смысла. И механизм моды, и фотография сопротивляются формальной системе буквальных значений: изображение и феномен ценностей оперируют символическим инструментом. В силу этого бартовская система искаженных, но фиксированных смыслов представляется излишне формальной.
В этом представлении фотография — не знак. Она пересекает границы содержания, формирует дополнительные силы и в целом теряет знаковую тенденцию к фиксированному значению. Одно из главных различий между языком и изображением можно обнаружить в истреблении однозначности. При всей фантомности языковой знак тяготеет к итоговым конструкциям содержания и выражения. При всем разнообразии связей слово «дерево» все-таки обозначает дерево, а не металл, воду или нематериальную субстанцию. В фотографическом изображении границы смысла нарушены и размыты. Изображение дерева может быть каким угодно — существует множество способов фотографировать зеленые насаждения. Впрочем, даже если мы имеем дело с конкретным кадром, нам не всегда просто интерпретировать его смысл. «Освященные деревья» Онорато и Кребса, монументальные растения Блосфельда, уходящие вверх сосны на снимках Александра Родченко — в этих кадрах сложно найти единую опору, единое значение, узкий заявленный смысл. В подавляющем большинстве случаев картинку, кадр — черно-белый или цветной, фрагментарный или общий — сложно свести к единому итогу: снимок не имеет узкого фиксированного значения. Язык однозначен и в этом смысле репрессивен: язык замыкает содержание, произведенное миром, в строго ограниченных рамках. Он диктует и навязывает ограничение смысла, в то время как фотография оставляет рамки значения открытыми. Смысл фотографии, напротив, не определен, неточен, не назван. Фотография изображает конкретный объект (дерево), но мы никогда не можем сказать, о чем именно повествует кадр.
Факт этого несоответствия хорошо понимал и сам Барт. Его скептическое отношение к собственной модели, выстроенной в «Системе моды», хорошо известно. Термин Punctum, который появляется в «Camera Lucida», противостоит риторической системе значения. Punctum не обладает повествовательным содержанием, он не содержит прямого указательного смысла и действует иными методами, нежели описание или рассказ. «Он как стрела вылетает со сцены и пронзает меня», — пишет Барт, характеризуя Punctum. Punctum не предполагает использования языковой структуры или формы языка. Он обнаруживает способность фотографии противостоять системным принципам речи и фактически подразумевает несоответствие принципам знака. Punctum «разительно “несистемный” элемент реальности на фотографии», — отмечает Зенкин. Укол, удар, момент имеют мало общего с описанием, изложением или понятийным знанием. Фотография демонстрирует, что смысл далеко не всегда возможно свести к общему знаменателю и что содержание далеко не всегда может быть обнаружено посредством знака. Фотография дает понять, что знак не единственная форма представления смысла.
