Облачный бюрократ будущего
Валентин Дьяконов (куратор Музея современного искусства «Гараж») призывает внимательно отнестись к выпускникам программы The New Normal института «Стрелка» — возможно, кто-то из них в будущем станет нашим цифровым диктатором.
Кадр из фильма «Обходя бесконечный край» (Retracing the Endless Edge) студентов программы The New Normal института «Стрелка» (Кристофер Бёрман, Андрей Жилейкин, Педру Мораиш, Дана Баддад, Денис Луна). 2018
Защиты студентов второго года программы The New Normal проходили во дворе института «Стрелка» в академической атмосфере, без приглашенных звезд и спецэффектов. Тем выразительнее был контраст между спокойствием и готовностью к диалогу, продемонстрированными как студентами, так и приглашенным со всего (западного) мира жюри, и цифровой гигантоманией, которая является сутью программы. Компетенции, продемонстрированные студентами, далеко ушли от изначального профиля «Стрелки» как ультрасовременного урбанистического вуза. Основатель программы The New Normal Бенджамин Браттон учит студентов мыслить так, как не мыслят, пожалуй, нигде.
Здесь речь не столько о городах, улочках, пешеходных зонах и прочих улучшениях, ассоциирующихся с конструкторским бюро «Стрелка», сколько о целых бюрократиях, управляющих «умными городами». Физическая инфраструктура отодвинута на десятый план, а на первом — информационная: обработка big data, виртуальные модели, предсказывающие взаимодействия в социуме, имитации имитаций и метаимитации, укорененные в распространении данных и доступе к ним. Неудивительно, что в жюри исключительно люди с Запада или с западным опытом. Возможно, Россия — последняя остановка, где такого рода проекты могут выглядеть хотя бы чуть-чуть реальными: южнее, в странах «глобального Юга», такая лаборатория выглядела бы издевательством.
Студенты «Стрелки» — асы новой нормальной дискурсивной топографии. В своих выступлениях они тщательно обходят крайности, привычные русскоязычному читателю в текстах и речах, посвященных урбанистике, и риторические обобщения, характерные для языка стартапов, столь же повсеместного и ложного, как выявленный Виктором Клемперером «язык Третьего рейха».
С одной стороны, они избегают разговоров об оптимизации, модернизации, городах для сообществ и любых намеков на то, что их проекты рассчитаны на общество в целом и ставят своей целью общество улучшить. Интересно, тем не менее, что такого рода инфраструктурное проектирование выглядит особенно логичным в контексте политической истории России, где волны модернизации — ленинская, сталинская, хрущевская — вырастали из ультрарациональных представлений о структуре общества. Классовая борьба в 1920-е, смена революционных элит и уничтожение не встроенных в индустриализацию масс в 1930–1950-е, волна социальной демократии в 1960-е — все эти процессы игнорировали то, что сейчас называется «политикой идентичности». И выплески расистской национальной политики — насильственные переселения этнических групп при Сталине, косвенно санкционированный государством антисемитизм — скрывались за плотной завесой классовой пропаганды. На защите студентов «Стрелки» с идентичностью был связан лишь один проект, вызвавший, кстати, овации в зале. Sir-Aha — проект внедрения искусственного интеллекта в повседневную жизнь деревенской Якутии, использующийся для того, чтобы сохранять и передавать традиции следопытов и охотников. Это единственный, пожалуй, проект, озабоченный не бюрократиями как таковыми, но неуловимым «общим благом» (common good) в аспекте сохранения коренного населения.
С другой стороны, широкомасштабные постановки проблем исключают прикладное применение этих проектов, и когда один из членов жюри, преподаватель MIT Дженнифер Лэнг, все-таки говорит "disrupt", ходовой аналог слова «встроиться» (в существующие системы), только с позиций Силиконовой долины, термин звучит неуместно. Хотя несколько проектов и легко представить себе стартапами — рабочая группа Standard Deviation подготовила остроумную схему «редизайна» инфраструктурных рисков в городах, а проект Seiche предлагает перевести номенклатуру таможенной документации в универсальный язык, похожий на языки программирования. Но и тут вроде как чистый бизнес, разве что с кивками в сторону «общего блага».
Виртуозность студентов — во многом заслуга Бенджамина Браттона, который в свою очередь получил навыки ускользания от оптимистических ловушек у своих учителей. В связи с происходящим на «Стрелке» полезно ознакомиться с предисловием Браттона к английскому переводу «Скорости и политики» итальянского философа Поля Вирильо, вышедшему в 2006 году. Здесь изложены основы исследовательской программы Браттона, ставшие фундаментом The New Normal. Годные для скрижалей афоризмы («информация — это архитектура другими средствами») оформляют космогонический миф «новой нормальности». Встречаются редкие, использующиеся только Браттоном и его студентами термины. Скажем, motility — «подвижность», «проходимость», например, кишечника, но у Браттона, конечно же, информационных каналов.
Браттона завораживает логистика как деятельность и понятие. Логистика для него — инструмент ориентации в придуманной им «теории всего». Эта теория изложена в книге The Stack (стек, штабель), и вдаваться в нее мы не будем. Важно, что теория Браттона примыкает к магистралям экономической мысли послевоенного Запада, отлично описанным в свежей книге Филипа Мировски и Эдварда Ник-Ха «Знание, которое мы потеряли в информации» (The Knowledge We Have Lost in Information). Мировски и Ник-Ха описывают возникший в 1950-е культ информации в экономике и политике, связанный с потерей доверия к рациональности и осведомленности отдельного потребителя. Потребитель (и любой другой агент экономики) ничего толком не знает и время от времени верит во всякую (опасную) ерунду, и рассчитывать можно только на статистику, аккумуляцию информации, невидимую руку рынка и — в этом же ряду — «штабель». И конечно, для деятельности в этом контексте термин «проходимость» ключевой, а «знания», «опыт» и прочие вещи, не встраивающиеся в схемы сбора данных, остаются по ту сторону эффективно работающей «информации-как-архитектуры».
Насколько опасно рассчитывать на то, что вменяемый алгоритм рассортирует информацию по получателям и обеспечит «проходимость», видно по «фермам троллей» из Восточной Европы, сыгравшим столь важную роль в информационной картине последних пяти лет. Но это, пожалуй, бытовые мелочи по сравнению с масштабностью поставленной The New Normal задачи. Мыслить бюрократиями — это наивысшее проявление человеческого разума, поскольку создавать искусственные сети для сообществ другие животные не могут. У флоры и фауны можно найти зачатки чего угодно, от символизации до эстетики, но документооборот на основе логистических взаимоотношений сумел наладить только (белый) человек. Вопрос в том, какие импульсы имеет смысл обрабатывать сегодня и что происходит с инстинктами, идентичностями (разнообразием напоминающими в наше время систему классификации растений Линнея) и нецифровыми формами ориентирования в пространстве. Эти вопросы на повестке институций и областей, заботящихся об «общем благе» в планетарном масштабе (в их число встраивается только проект Sir-Aha). Но и когорта облачных бюрократов будущего, аккуратно подготовленная «Стрелкой», вызывает опасливое уважение. Тотальные картографирование и автоматизация инфраструктур спровоцируют волны новых, невиданных доселе политических реакций в духе «звериного национализма» и «ползучего саботажа».
