Тереза Мавика: «Мы являемся третьей властью — властью фантазии, культуры, нового мышления»

Для директора V-A-C Терезы Мавики, да и для всего фонда 2017 год стал переломным. В феврале широкая публика смогла впервые попасть в пространство московской ГЭС-2, где развернулся междисциплинарный проект «Геометрия настоящего» (после его закрытия началась масштабная реконструкция здания по проекту звездного архитектора Ренцо Пьяно). В мае V-A-C открыл свою постоянную площадку в Венеции — палаццо Дзаттере, где была показана организованная совместно с Чикагским институтом искусств исследовательская выставка «пространство сила конструкция». В Москве фонд организовал проект «V-A-C Live: Тино Сегал» в Новой Третьяковке и Музее архитектуры имени А.В. Щусева, а также показал выставки «Опыты нечеловеческого гостеприимства» и «Московские дневники» в рамках экспериментальной программы «Карт-бланш» Московского музея современного искусства. Шеф-редактор «Артгида» Мария Кравцова встретилась с Терезой Мавикой, чтобы узнать, с какой миссией фонд идет в будущее, и попытаться понять, какие смыслы и технологии закладываются в проект ГЭС-2.

Директор фонда V-A-C Тереза Мавика. Фото: Сергей Сапожников. Courtesy фонд V-A-C

Мария Кравцова: Как вы оцениваете работу фонда в этом году, но не саму по себе, а в общероссийском контексте?

Тереза Мавика: 2017 год для нас стал ключевым. Мы находимся в процессе трансформации, перекодирования миссии нашего фонда, и это невероятно сложно. Мы начинали как небольшая частная институция с определенными амбициями, но два года назад поняли, что пришло время меняться. Первый год нашей трансформации был травматичным, мы не понимали, куда дальше двигаться, но, второй, 2017-й, определил вектор нашего движения в будущее. Во-первых, межинституциональное сотрудничество. Это то, что с самого начала было заложено в нашей ДНК. Мы давно и планомерно работаем с другими музеями, площадками и институциями. И деятельность эта мне всегда казалась чрезвычайно важной потому, что именно она меняет общекультурный контекст. Еще недавно каждый из нас — я имею в виду культурные институции — жил сам по себе в абсолютном отсутствии диалога, и одной из задач, которые мы решали в этом году, было укрепление межинституциональных отношений и понимание, где здесь наше место и с кем мы будем работать в будущем.

Во-вторых, этот год мы начали с проекта «Геометрия настоящего», который всего на несколько дней развернулся в пространстве ГЭС-2. Нам было важно вернуть это место на карту Москвы, открыть для людей то, что было всегда закрыто. Этот проект делался также для того, чтобы понять какая у нас аудитория в широком смысле этого слова. Именно поэтому в «Геометрию настоящего» мы включили музыку, звук, стены, воспоминания и эмоции. И результат нас приятно поразил — всего за неделю работы проекта его посетило неприличное количество людей, но самое интересное — это были абсолютно разные люди, разные аудитории, и это дало нам сильный стимул к переосмыслению нашей стратегии развития.

Что конкретно я имею в виду. В 2014 году мы сделали выставку Михаила Толмачева «Вне зоны видимости» в Музее вооруженных сил. Считаю ее очень хорошей. Но этот проект вряд ли изменил аудиторию этого музея. А сегодня мы ставим перед собой именно такую задачу. Проект Тино Сегала, одной из площадок которого стал Музей архитектуры, не только расширил аудиторию современного искусства за счет постоянных посетителей музея, но и придал новое направление его развитию. Сегодня директор МУАРа Елизавета Лихачева планирует больше работать именно с современными формами искусства. Сотрудничая в рамках этого же проекта с Третьяковской галереей, мы встретили в ее стенах аудиторию, которую до этого просто не видели. Это люди, которые ходят смотреть на классиков соцреализма, портреты Сталина и живут в немного другой реальности. Казалось бы, легче всего отказаться от «завоевания» такой аудитории, не замечать ее, но мы хотим с ней взаимодействовать, мы должны ее «включить», а сделать это можно именно посредством таких проектов, как проект Сегала.

В-третьих, в этом году мы после долгой реконструкции открыли нашу выставочную площадку в Венеции. По сравнению с ГЭС она просто крошечная, но знали бы вы, сколько энергии мы потратили на этот проект! Мы столкнулись с монстром под названием итальянская бюрократия, но все равно сделали это!

М.К.: Тем не менее, многие наши коллеги очень по-разному оценивают контекст, в котором мы сегодня живем и работаем. Кто-то на все смотрит пессимистично, находясь под впечатлением от ареста Кирилла Серебренникова или действий Министерства культуры, а кто-то, наоборот, остается оптимистом, указывая на масштабы и успехи современного институтостроительства в культурной сфере. Сегодня вы ведете грандиозную стройку в Москве, рядом c Кремлем, то есть в какой-то степени манифестируете планы, которые уходят вперед на десятилетия, и таким образом демонстрируете скорее позитивное отношение к будущему России.

Т.М.: На днях я читала очень интересную статью Олега Кашина о спектакле «Нуреев» в Большом как о вершине когнитивного диссонанса, в котором мы живем. И да, так оно и есть, не поспоришь — наше время определенно дышит неровно. Но в качестве примера приведу историю с площадкой фонда V-A-C в Венеции. Каждый из наших проектов делается долго. Когда мы начали работать над проектом для открытия, взаимоотношения между Россией и Америкой были ни хорошими, ни плохими, вообще никакими. Я бы сказала, умеренно плохими. Это та обстановка, когда культура живет своей жизнью, не особо оглядываясь на политику, и наоборот — то есть благополучное игнорирование друг друга. По ходу развития проекта мы вышли из эпохи Обамы и вошли в эпоху Трампа, который вначале считался всеми здесь большим другом России. Казалось, сейчас наступит новая эра взаимодействия, и наше сотрудничество с Чикагским институтом искусств в рамках проекта «Пространство, сила, конструкция» станет символом этой новой эпохи. Но сами знаете, как все повернулось. В конце концов, мы открывались в Венеции в момент острого кризиса отношений между Россией и США, о котором многие говорили как о новой холодной войне. К чему я все это говорю? К тому, что если мы будем следить за ритмом политики, мы ничего никогда не сможем делать, все силы будут уходить на отслеживание диспозиций. «Наш министр культуры не любит современное искусство». Что это значит? Как такое вообще возможно? Я абсолютно этого не понимаю. Для меня министр культуры — это функция, его прямая обязанность ­— заботиться о будущем. Ему не нравится настоящее, он любит прошлое, но это исключительно его личная проблема. Станет ли она и моей проблемой — не знаю, все может быть, но это точно не причина, чтобы останавливаться и ничего не делать.

М.К.: Дело не в том, любит он что-то или нет, а в том, что современный политический дискурс ориентирован в основном на архаичные ценности. Личная любовь или нелюбовь министра конвертируется в государственную повестку.

Т.М.: Остается разве что работать с этим.

М.К.: Но это же большие риски как для вашего проекта в целом, так и для Леонида Михельсона, который вкладывает в него огромные средства.

Т.М.: Этим огромным рискам противостоит огромное желание Леонида Викторовича сделать именно это и именно здесь и сейчас. Проект ГЭС-2 ­— не моя идея, а его. И он всецело убежден, что мы это не просто сможем сделать, а сделаем хорошо. Большое количество молодых людей на выставках искренне радуют его и утверждают в желании сделать значительный вклад в их будущее. Ведь всем понятно, что это проект на много лет вперед. Когда мы пришли к Ренцо Пьяно, Леонид сказал ему: «Я бы хотел построить что-то, что останется на сто лет». На что Пьяно ответил: «Тогда я неподходящий человек для вас, потому что всегда хочу строить только то, что просуществует не меньше пяти столетий». И в этой шутке есть своя программа, желание заглянуть далеко вперед. Да, мы будем стоять напротив Кремля, и я даже больше скажу — не столько «напротив» Кремля, сколько «между»: между Кремлем и церковью (здание бывшей электростанции ГЭС-2, закрытой в 2015 году, находится неподалеку от храма Христа Спасителя, на прямой ос с ним. — Артгид). И я считаю это удачной метафорой. Мы находимся посередине, между властью земной и властью небесной, при этом являясь третьей властью — властью фантазии, культуры, нового мышления. Мне кажется, Москва заслужила это.

М.К.: Вы начали с того, что институция сейчас находится в процессе трансформации. Скоро у вас будет большая площадка в центре столицы, какой вы ее видите в идеальном свете?

Т.М.: Когда я двадцать лет назад встретилась с миром современного искусства, невооруженным глазом было видно, что производство является его самым проблемным местом. Даже когда художник находил человека или институцию, готовую дать денег на производство, он автоматически лишался работы. Мне всегда казалось это неправильным. И когда у меня появилась возможность помогать художникам с производством их работ, я начала это делать не раздумывая. Мы занимались, занимаемся и будем заниматься производством, причем в будущем это производство будет выглядеть как настоящая фабрика. То есть ГЭС-2 будет не только местом показа контента, но и местом его производства. Конечно, мы будем делать выставки, но главным для нас будет создание искусства. На 2018 год у нас запланирован шестимесячный совместный проект с Московским музеем современного искусства. Для ММОМА на Петровке мы сделаем программу, в которую будет вовлечена большая часть нашей коллекции, одновременно покажем другую ее часть в Венеции, после чего, считайте, мы освободились от этой задачи. Я очень хочу, чтобы люди раз и навсегда поняли, что ГЭС — это не музей, который демонстрирует свои сокровища, а живой, не застывающий творческий процесс, который не будет ограничен визуальным искусством. Языки культуры должны смешиваться, нас очень интересует музыка и одна из первых вещей, которые мы будем делать в ГЭС, — это постановка новой оперы. В ГЭС будет резиденция, будут апартаменты для художников, приезжающих работать в Москву, будут лаборатории, в помещениях исторических водочных складов (исторические водочные склады располагаются вне территории ГЭС-2, в районе Большого Каменного моста, где изготавливали водку. — Артгид) будет располагаться производство...

М.К.: Вы хотите воссоздать советские художественные комбинаты, которые являлись производственной базой советского искусства?

Т.М.: Когда вы говорите слово «советское», то так много плохого в него вкладываете, я очень этого боюсь.

М.К.: Я действительно не являюсь большим поклонником Советского Союза — совершенно подавляющей системы, но, с другой стороны, меня очень увлекает культура послесталинского периода, когда задумались о том, что такое искусство для людей, начали говорить о дизайне и важности бытовой среды, о том, что детский садик должен быть не покрашен тошнотворно-зеленой краской, а украшен хорошей мозаикой хорошего художника. Я была в шоке, когда поняла, что в начале 1990-х эта выстроенная несколькими поколениями система, в том числе система производственная, моментально разрушилась. Я испытываю огромное сожаление, когда, например, глядя на оформление новых станций метро понимаю, насколько утеряны многие навыки.

Т.М.: Подобные системы всегда очень хрупкие. Сейчас мы совместно с группой дизайнеров из Голландии разрабатываем графический дизайн нашего фонда. И они спрашивают: «Что такое ГЭС?». Я отвечаю: «Это не музей, скорее это фабрика, это площадь, это открытость». Мне очень нравится раннесоветский проект дворцов культуры, но я надеюсь, что все-таки нам удастся создать новую модель. Нам интересно производство не только само по себе, но и потому, что на производстве нередко встречаются люди из разных миров, из разных стран и вместе начинают работать. Представьте себе, что кто-то работает с деревом и слушает звук металла в другом «цехе», кто-то печатает фотографии, пока другие репетируют танец, а в это время повсеместно разносится запах хлеба, пекущийся в соседнем пространстве!

М.К.: Мне хотелось бы немного подробнее коснуться темы производства.

Т.М.: Вот висит работа Сергея Сапожникова, большая. Но вы знаете, что ему негде здесь печатать фотографии большого формата в том качестве, что ему нужно.

М.К.: Трудности у Сапожникова начинаются, как правило, еще до печати. Чтобы выстроить необходимую ему композицию, нередко нужны подъемный кран и другое специальное оборудование. У вас будет подъемный кран? Или возможность отлить из металла масштабный объект?

Т.М.: На сегодняшний день склады, о которых я говорила, — это около 2000 квадратных метров. Я не смогу сейчас ответить на все вопросы о том, будем ли мы работать с керамикой, с бронзой или другими материалами, но только потому, что как раз в этот момент мы продумываем технологическую составляющую нашей фабрики и то, каким техникам мы отдадим приоритет. Нам, как я уже сказала, интересна музыка, и поэтому хочется, чтобы там была правильная студия звукозаписи. Я мечтаю иметь здесь все, чего в Москве не хватает. Чтобы сделать ГЭС и Москву привлекательными для многих творческих людей. Они будут знать, что именно в Москве есть, например, идеальное репетиционное место для особенной балетной постановки. Или вот Андрей Шенталь сделал для выставки в Венеции работу с живыми грибами. В тех условиях очень сложно было создать подобное, почти невозможно, а я хочу, чтобы было легко.

М.К.: Звучит как утопия.

Т.М.: Утопия — прекрасное понятие. Гораздо лучше ретропии, ностальгического желания смотреть на прошлое как на удобное, знакомое место, вопреки взгляду в будущее.

М.К.: Что, кроме совместного проекта с ММОМА, вы запланировали на следующий год?

Т.М.: Следующий год станет для нас годом генеральной репетиции будущей жизни ГЭС (это название выставки на Петровке). Наша цель — эксперимент, поиск новых методологий, не создание выставок, а создание программ, в которых будет задействовано много языков и культурных кодов. Именно поэтому мы сейчас активно работаем над созданием выставки как театральной постановки. Для нас важна постоянно изменяющаяся модель. В рамках проекта с Тино Сегалом мы сотрудничали с международным фестивалем танца ImPulsTanz. Мы очень хотим и дальше развивать сложные, многосоставные партнерские форматы. К тому же каждый день должен отличается от другого.

М.К.: А что будет происходить на вашей венецианской площадке и в Лондоне, где вы сотрудничаете с галереей Whitechapel?

Т.М.: Площадка в Венеции работает в соответствии с ритмами биеннале: первая выставка открывается в день открытия биеннале, вторая — в день закрытия. В год художественной биеннале мы показываем художественные проекты, а в год архитектурной — прямо или косвенно связанные с архитектурой. В следующем году в Венеции мы сделаем то, что уже делали в лондонской галерее Whitechapel несколько лет назад, но в новой редакции. В два подхода, парами, будут представлены четыре выставки, сформированные британскими художниками из работ коллекции фонда V-A-C и первоначально показанные Лондоне с 2014 по 2015 год. Но это не будет простым повторением. В Венеции директор Whitechapel Ивона Блазвик как куратор переосмыслит работы художников и, в свою очередь, их кураторское видение, подбирая для них соответствующие архитектурные решения в палаццо Дзаттере. Участники первой выставки ­— художники Линетт Ядом-Боакье и Джеймс Ричардс.

Еще у нас есть архитектурный проект, касающийся кафетерия, ресторанчика и сада. Над ним мы работаем вместе с английской группой архитекторов и художников Assemble Studio, которые занимаются теорией и практикой публичных пространств. Так у нас появится кафетерий, в котором мы будем изучать историю и истории, привлекая для работы поваров из разных стран мира. Какое-то время назад один парень из Афганистана открыл в Венеции кафе, которое сейчас стало очень успешным, он приглашает на работу мигрантов из разных стран, с разной культурой. Мы хотим развивать похожий подход. В Лондоне, надеюсь, мы покажем молодого русского художника, правда, пока не могу сказать кого именно.

М.К.: У фонда также есть издательская программа.

Т.М.: Издательская программа — это наше все, и она очень бурно развивается.

М.К.: Как развивается ваш совместный проект с галереей Тейт? Несколько лет назад фонд выступил инициатором создания там комитета по России и бывшим странам соцблока. Целью работы комитета было изучение русского искусства и пополнение коллекции галереи.

Т.М.: Finito. Проект с Тейт был рассчитан на три года, в течение которых мы обеспечивали работу куратора этого направления, а также финансово поддерживали покупку работ художников постсоветского пространства в коллекцию. Недавно мы подвели итоги этой деятельности, увидели, что было куплено в коллекцию, и остались довольны. Но мы продолжаем похожий проект с антверпенским музеем современного искусства M HKA, и все развивается очень интересно.