Советские краеведческие музеи

В мае 2017 года на площадке «Шухов Лаб» Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ «Артгид» провел круглый стол, посвященный советским музейным технологиям. В нем приняли участие как представители нового поколения исследователей (Арсений Жиляев и Мария Силина), так и теоретики и практики музейного дела советского времени (Владимир Дукельский, Тарас Поляков и Наталья Самойленко). Дискуссия выявила существенный разрыв в оценках советского периода и его значимости для музейного дела сегодня. Позднее, по итогам круглого стола был выпущен сборник «Музейные практики в СССР. Проекция в настоящее», в котором представлены две точки зрения на советское музейное дело. Сегодня «Артгид» публикует статью молодого исследователя Софьи Гавриловой, которая анализирует историю краеведческих музеев, таким образом пытаясь изжить «травму советским наследием» и найти новые пути развития краеведения в России.

Фрагмент экспозиции Чукотского окружного краеведческого музея в Анадыре. Фото: courtesy Софья Гаврилова

Сегодня изучение краеведческих музеев представляется задачей куда более сложной, нежели работа с отраслевыми — этнографическими, естественно-научными, историческими — музеями. На то есть целый ряд причин, однако главная сложность заключается в неопределенности понятия краеведения и непризнании его самостоятельной дисциплиной со стороны академической науки. В настоящем исследовании предпринята попытка проанализировать и отрефлексировать наследие советского прошлого в области краеведения.

Представления о том, что именно принято считать краеведением и краеведческим музеем, а также подходы к изучению данного феномена (в среде как отечественных, так и зарубежных исследователей) за последние 150 лет сильно менялись. Проследить эволюцию этих представлений и разобраться в нюансах разных определений — отдельная, сложная и амбициозная задача, которая в рамках обзорной статьи вряд ли может быть решена. Поэтому в данной работе будут намечены лишь общие понятийные контуры того, что я предлагаю считать краеведческими музеями. Эти контуры, однако, включают в себя важнейшие черты указанных явлений.

Под краеведением в данной статье подразумевается система производства знания, возникшая на основе регионального активизма XIX века, в которую было вовлечено большое количество энтузиастов. Стоит понимать, что краеведение как дисциплина так и не преуспело в выработке собственного оригинального научного метода. Его основными подходами были сбор, соединение методов уже существующих научных дисциплин (истории, географии, этнографии, антропологии и т. д.) и последующее их применение к одной конкретной территории (о чем можно прочитать у теоретиков краеведения советского времени). Как известно, упомянутые научные дисциплины в нашей стране развивались весьма специфичным образом, что во многом связано с отсутствием свободных дискуссий, массовыми ссылками ученых и полной изоляцией от западного опыта.

Согласно «Российской музейной энциклопедии»^[1], к краеведческим музеям относятся «комплексные музеи, документирующие особенности природного развития, истории, хозяйственной жизни, культуры и быта определенной территории или населенного пункта», в России сейчас их насчитывается более 800. При этом под «определенной территорией» может подразумеваться и село, и деревня, и большие территории (например, Республика Якутия — самая большая в мире административная единица).

В результате получается пространственная «матрешка»: музей в столице региона представляет идентичность целого региона, а в деревне — лишь территорию этой деревни. Это, в частности, приводило и приводит к тому, что наиболее ценные экспонаты оказываются в региональном центре, а не в местах, где они были обнаружены. Так, в Якутский государственный объединенный музей истории и культуры народов Севера имени Ем. Ярославского многие экспонаты были свезены со всей Якутии (в том числе из-за неразвитости музейной сети в регионе); а на Чукотке, напротив, уникальный гарпунный комплекс чукчей выставлен там же, где был найден, — в селе Лаврентия (что, правда, весьма затрудняет доступ рядовых зрителей к экспонатам)^[2].

Советские краеведческие музеи как центры огромной системы сбора научных данных путем привлечения жителей (а позднее — центры массовой пропаганды) были важным проектом советской эпохи. Поэтому не удивительно, что государство регулировало практически все аспекты жизни музеев, в том числе планы постоянных и временных экспозиций, архитектурные решения и, конечно же, кадровый состав. Так, в середине 1930-х годов (и позднее — в 1950-е) советские архитекторы разрабатывали типовые проекты зданий для краеведческих музеев; впрочем, ни один из них не был реализован. В результате краеведческие музеи, как и ранее, занимали довольно неожиданные и, естественно, неприспособленные под их нужды помещения: здания церквей, монастырей, усадеб и даже школьные кабинеты.

Представления о краеведческих музеях, их институциональная структура, система управления, принципы экспонирования сильно менялись, причем не только с течением временем, но также от региона к региону и даже внутри регионов (в том числе в моменты максимальной централизации последних). Именно поэтому в большинстве исследований, посвященных краеведению и краеведческим музеям, превалирует региональный исторический подход. В этой статье, наоборот, история развития краеведческих музеев рассматривается через призму взаимоотношений центра и периферии, что позволяет проследить нормативный (то есть фигурировавший в документах советского времени) и реальный (выявленный посредством изучения конкретных примеров) путь развития этих институций.

В целом взаимоотношения «Центр–периферия» (как в географическом понимании, так и в иерархии власти) — основная теоретическая проблема краеведения и вытекающая из нее методическая сложность его изучения. В1924 году это впрямую отметил Н. Д. Владимировский: «…краеведение было рождено в провинции, и центру придется решить очень важную задачу — понять, изучить краеведческое движение и научиться им управлять»^[3]. Он же отмечает, что центр должен действительно понять провинцию, ее запросы, идеи и поиски, и ставит краеведение в оппозицию официальной науке^[4]. К сожалению, во многом провинция не была услышана центром. Краеведческое движение и краеведческие музеи подверглись нескольким волнам советской централизации, которые сильно повлияли на зарождавшееся движение (а в ряде случаев практически уничтожили его), навязав краеведению среди прочего чисто экономические задачи, а краеведческим музеям — пропагандистские. Чтобы подтвердить этот тезис, проследить историю развития краеведения в СССР, а также показать предпосылки формирования современных краеведческих экспозиций, я хочу обратить внимание на основные, переломные моменты в становлении краеведческих музеев.

До начала советской централизации и издания первых документов, регулирующих деятельность краеведческих музеев на уровне страны, все экспозиции создавались непосредственно местными управляющими музеями. Конечно, музейной работой далеко не всегда занимались представители местных сообществ или общин (так, в Сибири и на Дальнем Востоке музеи часто курировались царскими ссыльными), но, по крайней мере, каждый регион разрабатывал свои принципы экспозиций, часто выпуская соответствующие региональные пояснительные записки: например, в Якутске политссыльный А. К. Кузнецов в 1911 году разработал «Проект программы Якутского областного музея», в котором изложил свои основные представления о принципах экспозиции музея^[5]. Стоит отметить, что при такой «самобытности» в целом краеведческие музеи строились по одному принципу: они состояли из большого количества отделов и подотделов, повторявших существующую на тот момент систему организации академического знания. Так, в Пермском музее отделов было десять, в том числе минералогический, зоологический, археологический, этнографический и исторический, картографический, нумизматический и другие; в Якутском музее — семь: естественно-исторический (его появление и организация в виде гербариев и коллекций, согласно Фуко, — ярчайший признак классической эпистемы), антропологический (где в одной экспозиции была представлена материальная культура русских, якутов и малочисленных народов Севера)^[6], археологический, отдел промышленности, сельского хозяйства, отдел, посвященный объектам из других стран, и отдел учебных пособий.

Если же говорить об отечественных краеведческих музеях в общемировом контексте, то главное их отличие от западных аналогов заключалось уже в самом принципе формирования коллекции. Если западные этнографические музеи вырастали из колониальных коллекций странностей — «кабинетов курьезов», то отечественные краеведческие музеи собирали «типичное» для региона (оставляя, впрочем, в экспозиции место и для «курьезов»).

Краеведческие музеи досоветского периода были впоследствии раскритикованы — за систематический подход к предмету, за то, что были «кунсткамерами» и показывали «древности». К сожалению, визуальных свидетельств экспозиций того времени осталось довольно мало, но даже они и сохранившиеся текстовые описания этих выставок позволяют отнести эти попытки бесконечных классификаций и систематизаций артефактов и объектов материальной культуры к тому принципу организации знания, который Хупер-Гринхилл соотносит с классической эпистемой Фуко^[7].

Первые существенные изменения в краеведческой музеологии произошли в 1921 году — после I Всероссийской конференции научных обществ по изучению местного края (I Всероссийской краеведческой конференции). Эта конференция отличалась от последующих конференций и съездов — она была практически единственной академической, на которой обсуждалась суть краеведческого движения^[8], его методы и предмет исследования. Кроме того, был утвержден термин «краеведение»^[9], предприняты попытки институализировать возникшие ранее региональные локальные инициативы, в том числе музейную деятельность. По итогам конференции был создано Центральное бюро краеведения^[10]. Изменения, произошедшие в структуре управления краеведением, в системе организации исследований и в «краеведческом методе» во время, по выражению С. О. Шмидта, «золотого века краеведения»^[11] (1917–1927), повлияли скорее на развитие сети краеведческих музеев, нежели на их экспозиционную политику. Так, выросло количество музеев (с 94 в предреволюционные годы до 576 в 1927 году). Однако до более поздних реформ они имели крайне хаотическое управление, иногда даже подчиняясь финансово независимым от государства обществам (например, музей в Якутске с 1917 года несколько лет находился под управлением независимого «Общества по изучению Сибири и улучшению быта»)^[12]. Возросло количество музеев в национальных автономиях, причем как за счет того, что этнические меньшинства получили возможность сохранять культурные традиции после процессов русификации в царское время, так и благодаря проводимой Советами политике национального строительства^[13].

В 1927 году «золотой век» закончился решением III Всероссийской краеведческой конференции^[14] о передаче Центрального бюро краеведения под управление наркомата просвещения. Кроме того, были изданы первые документы, на федеральном уровне регулирующие деятельность краеведов; начали появляться и первые документы, регламентирующие уже не только управленческую деятельность, но и непосредственно музейные экспозиции. В результате уже к 1930 году Главное управление научными, научно-художественными и музейными учреждениями (Главнаука) издало методическое письмо «Об основных положениях работы и задачах краеведческого музея» )^[15], в котором был прописан единый экспозиционный план. Отныне всем краеведческим музеям необходимо было иметь следующие отделы:

• Введение;
• Естественно-исторический (должен был показывать ландшафты через показ, соответственно, геологии, рельефа, животного мира и т. д.);
• Историко-культурный (демонстрировал развитие классовой борьбы на фоне сменяющих друг друга орудий труда и средств производства, а также связи между культурой и средствами производства);
• Отдел строительства социализма.

Таким образом, главная цель музея заключалась в воспитании индивида в материалистической идеологии. Подобные инструкции были изданы на разных уровнях и незначительно отличались в зависимости от «подведомственной» каждому музею территории^[16]. В принципе, с этого момента краеведческие музеи полностью потеряли возможность самостоятельно определять экспозиционную и тематическую политику^[17].

В 1930 году произошло два важных для краеведения события^[18]: прошли IV Всероссийская краеведческая конференция и I Всероссийский музейный съезд. На конференции были обозначены различия между «старым» и «новым» — советским — краеведением и пути развития последнего. «Новое» краеведение должно было уйти от традиций «случайного любопытства прошлого»^[19], а также «изучать в качестве основного объекта комплекс явлений двух категорий в их взаимоотношении и диалектическом развитии, а именно: природу и общественную жизнь»^[20]. На I Всероссийском музейном съезде известный музеевед Н. А. Шнеерсон представил общие принципы функционирования «новых советских» краеведческих музеев. Помимо научных задач, которые заключались в выстраивании краеведческих работ согласно принципам диалектического материализма и нуждам социалистического строительства^[21], Шнеерсон также уточнил общие принципы построения экспозиций. В том числе он говорил о построении в экспозиции искусственных бытовых комплексов, без которых «вся экспозиция музея является мертвой схемой»^[22].

В дальнейшем приведенная выше четырехчастная структура экспозиций неоднократно критиковалась и уточнялась, однако в истории краеведческих музеев до сегодняшнего дня не было более крутого поворота, чем введение этой единой унифицированной системы. Более того, если до 1955 года (пока существовал государственный орган управления краеведением) еще были дебаты и пересмотры принципов построения экспозиций, то после попытки осмысления структуры краеведческих экспозиций, их региональной дифференциации и теоретических принципов, лежащих в их основе, они практически сошли на нет.

Объектами советской краеведческой критики стали дореволюционный опыт, метод «кунсткамеры», интерес к прошлому, а не стремление к будущему. Так, в 1934 году было еще раз подчеркнуто, что в основе краеведческих экспозиций должны лежать принципы диалектического материализма как «единственного правильного метода, показывающего явления природы, социальные отношения и изменение природы волей и руками человека»^[23]. Основной же целью краеведческого музея становилась демонстрация эволюции природы и человека и развитие человеческого общества. Дореволюционные музеи показывали «старые диковины» по «систематическому принципу» и экспонировали «вещи, а не идеи, без связи», говоря «о прошлом, а не о будущем». А новые экспозиции имели «комплексную форму» (эпистема современности Фуко): демонстрируемые объекты представлены «в отношениях» друг с другом и передают мысли и идеи (изба, интерьер или биогруппа в диораме)^[24].

Следующая важная реформа краеведческой сети и краеведения произошла в 1937 году, однако на музейную деятельность она оказала косвенное влияние, затронув в основном институциональные изменения внутри сети (в частности, были ликвидированы практически все краеведческие общества). Со временем в большинстве музеев исчез раздел «Введение», а экспозиция краеведческого музея приобрела свою классическую форму:

• «Природа» (раздел строился по ландшафтному принципу, показывал взаимодействие человека с природой, обязательные связи объектов живой природы на фоне теории эволюции Дарвина, а также полезные ресурсы края);
• «История» (показывал участие края в событиях масштаба страны)^[25];
• «Общество» (рассказывал об устройстве быта русских (что важно для этнически неоднородных регионов), культурной и общественной жизни).

Процесс централизации завершился в 1955 году, когда Центральный научно-исследовательский институт методов краеведческой работы^[26] был переименован в НИИ музееведения, а также претерпел ряд внутренних реформ, в результате которых краеведческие музеи прекратили быть настолько управляемыми и контролируемыми центральной властью, перестали быть орудиями пропаганды и очередным проектом советской власти^[27]. Однако после 1955 года региональное развитие «снизу» краеведческих музеев также сошло на нет, и попыток переосмыслить краеведческие экспозиции и выработать альтернативные решения практически не наблюдалось и не наблюдается до сих пор.

Таким образом, сегодня большинство краеведческих музеев в России представляют знание о регионе в формате, предложенном в 1930-е годы, и отражают уровень знания и преобладающие теоретические концепции дисциплин того времени. Единственный поворот, который стоит отметить, — массовая десталинизация^[28] в 1955–1960 годах, затронувшая исторические отделы, однако разделы, посвященные природе и обществу, по-прежнему строятся на теориях и концепциях, актуальных для 1930–1950-х, но никак не 2000-х.

Отмеченное в статье устаревание принципов построения экспозиции намного страшнее изношенности экспозиционного фонда или ветхости зданий. Огромная культурная сеть, определяющая идентичность регионов, которая играет не последнюю роль в образовательной системе, транслирует крайне односторонний и во многом неактуальный подход. Если эта сеть до сих пор функционирует и играет важную роль в современном обществе (что тоже большой вопрос), необходимо создать условия для ее мягкого изменения и вывода на конкурентоспособный (по уровню предоставляемой информации) уровень. На мой взгляд, это долгий и сложный процесс. Он должен включать и возобновление академических теоретических работ о методе и задачах краеведения (а не выведение краеведения исключительно в плоскость практики), и развитие кадров на местах, и поддержку региональных инициатив музеев. Так, например, не первый год конкурс Российского фонда культуры «Гений места. Новое краеведение» оказывает финансовую помощь региональным музейным инициативам в создании новых экспозиций. Фонд переосмысляет понятие «краеведение» в современном контексте, делая акценты на личные воспоминания людей, биографии, личную и семейную память.

Помимо прочего, необходимо создание открытого поля для дискуссий о кардинальной смене принципов экспонирования краеведческого материала. Уже сейчас существуют музеи, которые, осознавая проблему, меняются: Томский областной краеведческий музей, Чукотский окружной краеведческий музей в Анадыре, Приморский государственный объединенный музей имени В. К. Арсеньева во Владивостоке и многие другие. Видны попытки диалога как со стороны сообщества современных художников — работы Владислава Ефимова, Павла Отдельного, выставки, инициируемые Волго-Вятским филиалом Государственного центра современного искусства в составе Р0СИ30, так и со стороны музейного сообщества (например, в недавнем интервью «Коммерсанту» Александра Селиванова говорила о Музее авангарда на Шаболовке как о краеведческом). Однако в целом ситуация сегодня такова, что без переосмысления взаимоотношений центра и периферии в культурных процессах, в частности в становлении и развитии краеведческих музеев, не обойтись. Для этого необходимо дистанцироваться от опыта советского краеведения и по-новому взглянуть на способы региональных репрезентаций.