Прости, но ты — не мой троп
В юности тусовщик на «Фабрике» Энди Уорхола, а сегодня писатель, колумнист и телеведущий Гленн О’Брайен о том, являемся ли мы реальными людьми или всего лишь порождением чьей-то фантазии. Публикуется в сокращении.
Гленн О’Брайен. 1970-е. Источник: tvpartythemovie.com
Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном рекламном агентстве — положение фрилансера позволяло оплачивать счета и одновременно не ставить крест на нормальной писательской деятельности. И вот что я обнаружил: клиенты агентства каждый раз просили показать им воплощение идеи до того, как мы успевали всерьез ею заняться. То есть нам приходилось показывать им нечто законченное и, как правило, сделанное другими людьми, которые, в свою очередь, тоже показывали клиентам чужие работы, чтобы заказчик дал им зеленый свет. В этом и кроется одна из причин нынешнего кризиса оригинальности в культуре. Мы чувствуем себя комфортнее, когда видим что-то знакомое, то, с чем мы уже встречались.
Возможно, в индустриальной мегаструктуре подлинная индивидуальность более не эффективна. Технологии меняются быстро. Крепкие специалисты нам больше не нужны. Нужны люди, которых можно программировать, закачивая в них умения и навыки, необходимые в данный момент. Типовые образцы, которые при необходимости можно воспроизвести, удалить или переработать. В нашем обществе мгновения мы хотим знать, что за человек перед нами, лишь окинув его взглядом: «Извини, у меня нет времени читать резюме и проверять, наврал ли соискатель. Найми вон того парня, смахивающего на гибрид Клуни с Деппом, и девчонку, похожую на Сальму Хайек».
Подражать образцам — это и есть жизнь. Но любовь — это совсем про другое, верно? В любви вроде бы главенствуют уникальность и неповторимость, идеальная сочетаемость, родство душ. Любовь — величайшая тайна. Даже симпатия может предстать обескураживающей загадкой. Какой механизм притягивает одного человека к другому? Что соединяет людей так крепко, что они готовы разделить друг с другом жизнь и судьбу и, играя в кости с Купидоном, поставить на кон по меньшей мере половину своего достояния? Это сходство или различия? Животный магнетизм или некая генетическая программа, нацеленная на выживание наиболее приспособленных? А может быть, это дублирование ролей собственных мам и пап? Психологическая установка, возникающая у тех, кто вырос в больших семьях, где было много братьев и сестер? Или все зависит от того, как звезды на небе встали? Или же все куда проще: большие титьки, попка как у Бейонсе, светлые волосы, крашеные или нет, — и вас притягивает некий архетип, сходство с кинозвездой, например, с Джулией Робертс или с Джорджем Клуни? Словом, как говорится, «мой типаж».
Вы не замечали за собой склонности снова и снова вступать в брак с одним и тем же человеком? Не в буквальном смысле, конечно, я не имею в виду случаи Лиз Тейлор или Эминема. Но ваши избранники/избранницы, не оказываются ли они в итоге очень похожими друг на друга? Мистер Промах. Мисс Училка. Не существует ли некоей заданной схемы в ваших увлечениях и разочарованиях?
У вас есть любимый типаж? А, вам не нравится это слово? Понимаю, «типаж» звучит пошловато и немного обидно, да? Ладно, поищем слово более изысканное. У вас есть троп? Так будет намного респектабельнее. И уж во всяком случае свежо, интеллектуально, научно и эффектно. Это как вместо «группа» сказать «конгломерат».
Троп — это типаж, но в самом широком смысле. На древнегреческом «троп» означал «поворот» (как в гелиотропе, которые поворачиваются вслед за солнцем) и поначалу выступал в качестве фигуры речи. Однако, дожив до наших дней, троп превратился в своего рода смысловое клише. Но в разговоре о сердечных влечениях мой выбор этого слова продиктован тем, что оно очень близко к понятию «тропизм». Тропизм — непреднамеренная реакция органической системы, некая внезапная вспышка.
Это плохо — иметь троп? Ну, может быть, это слегка отдает зацикленностью, но не уверен. Мне известно, что в сообществе геев склонность к определенному типажу считается заслуживающей уважения. «Медведи», то есть волосатые упитанные здоровяки-геи, — троп сплоченный и самоорганизованный. У них есть клубы и журналы. Они даже обзавелись собственным флагом!
Многим из нас в сексуальных тропах видится что-то неприличное. Думаю, по той причине, что тропы — шутка спонтанная. Я вот всегда готов поговорить о рыжих. Меня тянет к ним, как комара к свежей крови. Однако обратимся к классике — «тупая блондинка». Мужчин моего поколения приучили (а то и внушили с рождения) бурно реагировать на этот типаж. Мерилин Монро, разумеется, но и Джейн Мэнсфилд, и Джуди Холлидей, которые, возможно, даже еще лучше соответствуют этому тропу. Суть «тупой блондинки» — в антиинтеллектуальности в сочетании с природной смышленостью. Вспомните Мерилин Монро в фильме «Как выйти замуж за миллионера». Выдающиеся физические данные тоже играют определенную роль. В издании книги «Эссе о мясоведении» 1966 года поэт Майкл Макклур называет Монро «идеальным млекопитающим», а Джейн Мэнсфилд ему видится фигурой почти мифической, аватаром божественной Афродиты.
И если Афродита дожила до середины XX века, то исключительно в образе блондинки с четвертым размером груди. Считается, что такой типаж вошел в моду в конце Второй мировой войны, в эпоху беби-бума, когда возникла необходимость роста населения.
Но времена меняются, а с ними и потребности. Так, в 1960-е мы пережили радикальное переустройство миропорядка — целую череду революций, в числе которых была и сексуальная. В то время я был радикально настроенным студентом с психоделическим опытом и, помнится, искренне верил в то, что Никсон станет последним президентом Америки. Песню Стивена Стиллза «Я чуть было не подстригся» пели все. Конечно, мы были наивны. Но я верил в культурную революцию, включая ее сексуальную составляющую: да, секс станет повсеместным и будет свободнее, но с «тупой блондинкой» будет покончено. Девушки отращивали волосы в подмышках, атаковали и пикетировали.
Доминирующий троп, похоже, смещался от Афродиты к Артемиде, которую больше интересовали собаки, чем мужики. Нам нравился этот новый типаж, и мы верили, что женская сексуальность преображается, как, например, преобразилась Джейн Фонда из цыпочки Барбареллы в ханойскую Джейн, отправившуюся во Вьетнам в самый разгар войны. Все сходили с ума по новым тропам, символами которых были Джони Митчелл и Джоан Баэз. И, разумеется, Твигги, которой подражали миллионы.
В воздухе витала новая андрогинность. Парни походили на Брайана Джонса и Мика Джаггера, девушки — на Брайана Джонса и Мика Джаггера. А я верил всей душой в исчезновение института президентства, так же твердо я верил в то, что женщины сбросят оковы из норки и бархата и зашагают вместе с нами в будущее.
Но появился новый гибридный типаж цыпочки-феминистки! Кажется, первой была Мадонна. Сегодня Кристина Агилера в прозрачных шортах и стрингах поет вместе с Лил Ким в бикини гимн «Власть сестрам» и отчитывает танцоров брейкданса за то, что они посмели к ней придраться.
Почему мы позволяем тропам распоряжаться нашей жизнью?
Ну, во-первых, наша культура регулируется шоу-бизнесом. Власти — конгресс, президент и тому подобные августейшие организации вроде органов национальной безопасности и Управления по санитарному надзору за продуктами и лекарствами — функционируют в жанре бесконечного ТВ-шоу. При демократии методом управления в стране неизбежно становятся связи собщественностью. Актеры в правительственной драме называются «представителями». Предполагается, что мы идентифицируем себя с ними, а значит, типажность чрезвычайно важна. Более того, на ней все и зиждется.
Типаж конгрессмена: мужчина в возрасте 55 лет, женат на женщине, имеет 2,5 детей. Ходит в церковь и, бывает, верит в то, что мир был создан за семь дней пять тысяч лет назад. Впрочем, конгрессмены — не настоящая власть. Они — актеры в телесериале о власти. Подлинная власть принадлежит коалиции, которую образуют Fox, MSNBC и CNN.
Некогда в обществе существовал цех исполнителей, но в цифровую эпоху, во времена реалити-шоу почти любой из нас — своего рода актер, типаж. Сегодня многие способны дать свидетельские показания в передаче «Новости от очевидцев» или в качестве «человека с улицы» высказать вполне разумное мнение по самым животрепещущим вопросам — от бейсбольных баталий до экономической политики и международных отношений.
Людей приучают к мысли о том, что попасть на телевидение и устроиться на работу можно одним и тем же способом: пройдя кастинг. В нашем обществе у каждого есть своя роль, и если вы сумеете войти в образ «знакомого типа», у вас появится реальный шанс поработать характерным актером на местном медиарынке. Сегодня мы все — характерные актеры. И когда мы все поголовно станем типажами — то-то будет счастье!
В монументальном труде «Время и западный человек» (1927) Уиндем Льюис заявил, что мы живем в романтическом веке и что реклама является законченным выражением романтического сознания. «Мир, заселенный рекламой, — однодневный мир. Это безусловно плоская вселенная, лишенная глубины. Время кладет на нее разрозненные данности одну за другой; на каждый день своя временная данность, совершенная как вещь в себе, без перспектив развития, без фундаментальных связей с окружающим миром. Таким образом, структура человеческой жизни полностью трансформирована; среднестатистическому человеку предлагается раздробить свою жизнь на ряд однодневных жизней, в которых время отсчитывается по часам моды. Человек — более не сущность; он становится хранилищем для генерации, либо последовательности, эфемерностей, наспех организованных в то, что он называет своей “личностью”».
Нам как потребителям постоянно дают понять, что мы — хранилища. Что-то вроде контейнеров, наполненных сведениями, которые непрерывно меняются. Нас определяют по нашим вкусам и предпочтениям. То, что мы полагаем нашей личностью, является производной нашего потребительского спектра: дизайнеры моды, любимые телепередачи, книги, журналы, медийные знаменитости, бренды продуктов и напитков, спортивные пристрастия, церкви, клубы, школы, медицинские рецепты и многое другое. В такой модели личности больше от унификации, чем от индивидуальности. А наши отклонения от нормы или обыденности часто воспринимаются как патология. И если бы добавить к этому больше было нечего, я бы решил, что цивилизация достигла дна.
Наш мир отличается от того, в котором обитали наши родители. Наш мир каждый день иной. Изо дня в день и во всех отношениях он становится все лучше и лучше. То есть пока мы этого хотим. И пока в нашем мире находится место и старому, и новому. Поэтому мы объединяемся в тропы, восприимчивые к переменам во времени. Тут усы, там тату; и давай-ка примерим мягкую фетровую шляпу, полупальто в клетку и эти видавшие виды сапоги.
По-моему, сегодня люди выглядят куда интереснее, чем они есть на самом деле (просто многим не стоит открывать рот). В моей юности мужчины стремились выглядеть «как подобает» — даже алкоголики, ветераны жестоких войн и сексуальные меньшинства. Приходишь на матч, и вокруг все в белых рубашках, костюмах и шляпах. На стадионе мы были как один человек. Сегодня приходишь на матч и видишь мужчин, похожих на персонажей из пиксаровского мультика: в кепках, имитирующих кусок сыра, поросячьих масках, с лицами, раскрашенными в цвета любимой команды. А на фирменных свитерах болельщиков красуются имена совсем из другой оперы.
Даже в офисах творится то же самое. Парень, что пришел починить копировальную машину, смахивает на пирата с серьгой в ухе и чернильным черепом на шее. У новенькой, которая от стеснения едва лепечет, пирсинг в носу. Сегодня обычные среднестатистические люди походят на преступников, отщепенцев, гангстеров и психопатов моей молодости. Нянька — вылитая девушка с татуировкой дракона. Но не волнуйтесь, такая она только с виду. Просто мы все истосковались по историческому времени.
В фильме «Бегущий по лезвию» мы знакомимся с репликантами — андроидами, сконструированными с помощью генной инженерии и обладающими самосознанием, — они понимают, что являются роботами, и решают изменить свою социальную роль, сбежав от общества, которое их создало и теперь уничтожает (в андроидах заложена генная программа, запускающая процесс умирания по истечении четырехлетнего «срока годности»). Возникают проблемы с экспериментальной моделью робота Nexus-6, и обнаруживается, что ее прототип, девушка-андроид, работающая секретаршей конструктора репликантов, не знает, что она репликант, поскольку ей имплантировали человеческие воспоминания.
Даже у нас, вроде бы не репликантов, с воспоминаниями дела обстоят все напряженнее. Но в нашем распоряжении имеется масса замечательных девайсов, и с помощью правильно подобранной электронной библиотеки, стимуляторов и верного чутья на моду мы сумеем преобразить себя в того, кем хотели бы стать. А почему нет? Давайте посмотрим правде в глаза, реальная жизнь большинству из нас абсолютно недоступна. Единственный способ быть настоящим — симулировать эту подлинность, то есть стать реальным, как в реалити-шоу. Если у вас не получается быть реальной домохозяйкой из пригорода, притворитесь ею.
Наше общество — муравейник, и мы походим на муравьев в большей степени, нежели горожане былых времен. Наша жизнь посвящена выполнению специализированных, но не выдающихся операций. В прежние времена мы могли делать разные вещи. Мы не только обедали, но и стряпали этот обед, а иногда и добывали его на охоте. Некогда нам требовалось много знаний и умений, чтобы выжить, но сегодня одного скромного навыка или узкой области знаний хватает, чтобы индивидуум отлично функционировал. У нас больше нет карьеры, остался лишь послужной список. Мы просто проводим время.
Многим не сильно обеспеченным спецам часто не везет, их работа уходит в прошлое, им приходится переквалифицироваться. Так, по необходимости, они становятся более гибкими — то есть более пластичными и податливыми. Работы временные, и личности такие же. Но, как ни странно, чем меньше личностной уникальности, тем охотнее люди придумывают себе визуальные роли, компенсирующие образующуюся пустоту. Они преобразуют себя в нечто интересное для постороннего глаза. Люди понимают, что если они хотят преуспеть, они должны соответствовать принципам социального отбора. Если вы хотите стать реальной домохозяйкой в Беверли-Хиллз, вы не хотите быть такой, какая вы есть, — вы хотите выглядеть подобием некоей знаменитости. Чтобы стать завидной женой, надо для начала выглядеть на зависть. Вы — не реальная, но лишь играете в реальность на телевидении.
Мне довелось увидеть, как лучшие умы моего поколения разрушали себя работой в рекламе, неумеренным голоданием, втиранием «удобрений» в кожу головы с целью заново отрастить волосы, татуировками, приобретением «харлеев», грудными имплантатами, закачиванием ботокса в морщины, пирсингом, браками с завидными, хирургически скорректированными особями, гульбой в Бруклине до рассвета, позированием для дурацких снимков.
Мы живем в эпоху, в которой красоте, гению и приключению более не находится места, но это еще не значит, что мы не можем все это изобразить.
