Музей без бунта

В середине апреля 2016 года в Брюсселе открылся частный музей современного искусства, за аббревиатурой названия которого MIMA скрывается многозначное Millennium Iconoclast Museum of Art (Музей искусства бунтарей миллениума). Мария Кравцова отправилась в столицу Бельгии и Евросоюза, чтобы выяснить, кто эти современные иконоборцы и против каких святынь они бунтуют.

Музей MIMA. Коммуна Моленбек, Брюссель. Фото: Мария Кравцова/Артгид

Брюссель — один из европейских лидеров конверсии промышленных пространств. Там, где еще недавно гремело производство, сегодня снуют официанты и звенят приборами гурманы или обживаются культурные институции, которым уютно и просторно под сводами бывших цехов и в пеналах складов. Этой весной длинные руки джентрификации дотянулись до здания бывшей пивоварни Belle-Vue, строгим неоготическим замком застывшей над живописным каналом на северо-западе европейской столицы. В середине апреля 2016 года здесь открылся частный музей актуального искусства, одно только название которого Millennium Iconoclast Museum of Art (Музей искусства бунтарей миллениума) может войти в учебники по брендингу. Впрочем, если упростить до сути, все окажется куда более прозаичным и к тому же лишенным подрывного подтекста: MIMA — музей современного стрит-арта, причем стрит-арта формата light. О независимом андерграунде (во всех смыслах этого слова), в недрах которого некогда зародилось уличное искусство, напоминает лишь запах сырого подвала, куда надо спуститься, чтобы увидеть первую часть инаугурационной выставки четырех американских стрит-артистов «Огни большого города» (название — оммаж фильму Чарли Чаплина 1931 года). За исключением этого еле ощутимого запаха, который растворяется под горячими лучами бьющего в окна-витрины первого этажа весеннего солнца, MIMA выглядит как среднестатистический европейский кунстхалле. По залам неспешно перемещается обычная для подобных мест публика — немолодые белые пары (входной билет для достигших 60-летнего возраста посетителей — €7,50 против обычных €9,50) или также белые родители с детьми. Они внимательно читают экспликации, от начала до конца просматривают презентационные ролики, фотографируют работы, фотографируются на их фоне и не забывают перед уходом заглянуть в кафетерий или в задумчивости зависнуть над типичным для музейной лавки набором сувениров «блокнот-постер-футболка». Это парадоксально звучит, но МIMA — уютное гетто современного искусства посреди другого гетто — мультинациональной и с некоторых пор печально знаменитой брюссельской коммуны Моленбек, той самой, в которой, по данным европейских спецслужб, готовились и координировались террористические атаки на брюссельский аэропорт и парижский театр «Батаклан».

Вопреки названию музея, в его стенах нет ничего, что могло бы даже с натяжкой претендовать на полноценный акт иконоборчества. Скорее наоборот. Для страны, подарившей миру таких дипломированных смутьянов, как Вим Дельвуа и Ян Фабр, и города, в котором стрит-артисты при широкой поддержке муниципальных властей воплощают в общественных пространствах многометровые фантазии, относящиеся по ведомству «18+», музей МIMA выглядит совсем безобидно. Ажурные, как будто сотканные брабантскими кружевницами символистские портреты известной под ником Swoon художницы Каледонии Дэнс Карри, в послужном списке которой персоналка в Бруклинском музее и интервенция на Венецианскую биеннале 2009 года, восхищают публику своей многодельной сложностью.

Site-specific инсталляция Майи Хайюк, превратившей один из залов бывшей пивоварни в переливающуюся готическую часовню, становится прекрасным фоном для селфи, а оп-артистская работа MOMO — декорацией для семейных портретов. Дети пытаются привести в движение огромный молитвенный барабан специально созданной в 2015 году для Таймс-сквер инсталляции Wishing on You объединения FAILE (Патрик Макнили и Патрик Миллер), посвященной глобальной религии потребления (на деревянных гранях вместо мантры Авалокитешваре размещены типичные для Америки 1950-х рекламные образы и слоганы). «Огни большого города» незаметно перетекают в постоянную экспозицию — белые стены с работами (правда, уже меньшего формата) из коллекции MIMA, в которую еще до открытия спонсоры вложили $507 тыс.

Сонные будни нового музея диссонируют с риторикой его основателей — владельцев брюссельской Alice Gallery Алисе ван ден Абеле и Рафаэля Крёйта, а также менеджеров и учредителей краудфандинговой платформы для музыкантов Tourne Sol Флоранс и Мишеля де Лануа, загоревшихся в 2013 году идеей создания площадки для культурных практик (от стрита-арта, комиксов и уличной моды до экстремальных видов спорта и хип-хопа), которые, по их мнению, с трудом вписываются в круг интересов и компетенций обычных музеев. В интервью бельгийскому изданию The Word Magazin Рафаэль Крёйт заявил, что новый музей является проводником ценностей космополитичной, эмпатичной, партиципативной и мобильной «культуры 2.0», которую породила информационная и техническая революция рубежа XX и XXI веков. Крёйт также отмечает, что мы живем в эпоху, когда нужно ради будущего перезаключить общественный договор на новых условиях. Но все это, а также сама идея собрать под своим крылом художников, программно не нуждающихся в институциональном патронаже, выглядит неубедительно, поэтому есть все основания подозревать, что MIMA — очередной проект по капитализации коллекции через придание ей статуса музейного собрания. Вместе с тем, и сам «стрит-арт» уже давно не ассоциируется с романтикой тотальной творческой и персональной свободы: в современном мире днем с огнем не найдешь тех, кто полностью соответствовал бы мифу о бунтарском независимом искусстве каменных джунглей. Сделав себе имя на улице, современные стрит-артисты вовсе не чураются стандартной художественной карьеры, сотрудничая с муниципальными властями, дилерами, галеристами (в конвертации уличного бунта в коммерческий продукт особенно преуспел основатель галереи Deitch Projects и бывший директор Музея современного искусства в Лос-Анджелесе Джеффри Дейч), принимая предложения музеев и коммерческих брендов (так, герой выставки «Огни большого горда» MOMO уже успел посотрудничать с компанией Adidas).

Впрочем, на защиту институции всегда готовы встать ее преданные молодые сотрудники. Умеренно левые, они делают акцент не столько на мифе бунтарского искусства, сколько на том, что музей открылся в одном из самых неблагополучных, мигрантских брюссельских районов, а значит, должен взять на себя определенные социальные обязательства («будущее» Крёйта обретает совершенно определенную конкретику). «Мы живем в обществе, которое сегодня проходит через глобальные изменения, — с большевистской прямотой говорит один из сотрудников. — Хотим мы или нет, но нам придется принять эти изменения и научиться жить в этом неизвестном еще мире, и, возможно, наш музей станет той лабораторией, где будут выработаны новые принципы совместного существования».

Подобная точка зрения лишь на первый взгляд кажется утопичной. Музей как инструмент санирования социального пространства — хотя и не самая популярная, но все же имеющая своих приверженцев в профессиональной среде идея. Более того, у этой идеи есть и реальные, причем, в некоторых случаях, весьма удачные воплощения. Например, открывшийся в 2006 году в застроенном типовыми многоэтажками и заселенный в основном мигрантами парижском пригороде Витри-сюр-Сен музей современного искусства MAC/VAL (Музей современного искусства департамента Валь-де-Марн), ставший пилотным проектом новой общественной политики французского правительства по реконструкции и облагораживанию социально неблагополучных кварталов. Если далекие от культуры жители предместий и неблагополучных районов не идут в музей — значит, музей должен прийти к ним и сделать так, чтобы стать видимым и для этого комьюнити (добиться этого сотрудники MIMA собираются включением местных жителей в деятельность музея через понятные им практики спортивных игр и музыки).

Правда, MIMA, как молодую и, судя по всему, еще не определившуюся со стратегией институцию нельзя судить по гамбургскому счету. Вероятно, следует вернуться на канал в Моленбеке через пару лет и посмотреть, стал ли музей тем, чем хотят видеть эту институцию ее молодые сотрудники, — местом, где будет переизобретена современная Европа и найден рецепт того, как нам жить вместе.