Открытый музей

В 2015 году Музей современного искусства «Гараж» открыл первый в России отдел музейных инклюзивных программ, адресованных посетителям с инвалидностью (в том числе здесь можно посетить экскурсии для незрячих, глухих, слабослышащих и для посетителей с особенностями ментальной сферы). Сегодня «Гараж» — один из самых доступных музеев для людей с особенностями и флагман изменений в этой сфере, к которым присоединяется все больше и больше столичных музеев. Три посетительницы «Гаража» — Мария Генделева, Нафсет Чениб и Наталья Нестерова — рассказали о том, какую роль в их жизни играют музеи и искусство, как важно построить в России инклюзивное общество и с какими трудностями сталкиваются в музеях люди с инвалидностью. «Артгид» благодарит за помощь в подготовке этого материала сотрудников отдела инклюзивных программ Музея современного искусства «Гараж» — координатора инклюзивных проектов Марию Сарычеву, тифлокомментатора Галину Новоторцеву и переводчика с русского жестового языка Влада Колесникова.

Тактильный экспонат «Говорит Москва...» на выставке Виктора Пивоварова «След улитки» в Музее современного искусства «Гараж». Фото: Екатерина Алленова/Артгид

Мария Генделева, пользуется инвалидной коляской, руководитель направления «Универсальный дизайн» региональной общественной организации инвалидов «Перспектива»

У меня приобретенная травма. 13 лет назад я попала в аварию, и, естественно, мой опыт посещения музеев до травмы и после — это разный опыт. Раньше, приходя в музей, я полностью отдавалась искусству, сейчас все иначе. Для человека с инвалидностью первостепенное значение имеет архитектурная доступность музея: может ли он легко передвигаться по залам, попасть на любой этаж, чтобы увидеть экспозицию во всем ее объеме, есть ли в музее лифты, подъемники, пандусы, широкие проходы и, конечно же, специально приспособленная туалетная комната, потому что нельзя в полной мере насладиться искусством, если нет возможности удовлетворить первейшие физиологические потребности. Еще одной проблемой может быть уровень развески работ, высота витрин и подиумов для скульптуры. Как правило, взрослый человек на коляске имеет возможность все внимательно рассмотреть, а вот ребенку нередко бывает тяжело и неудобно. При этом, скажу честно, создать в музее доступность для человека, который передвигается на коляске, — наверное, самая легкая задача, а вот сделать это для людей с особенностями зрения, слуха и ментальной сферы гораздо сложнее. И если десять лет назад в Москве были музеи, практически недоступные для людей с инвалидностью, сегодня многое изменилось в лучшую сторону.

«Гараж» стал одним из первых столичных музеев, который начал учитывать потребности разных людей. С точки зрения доступности архитектуры, кроме «Гаража», всем необходимым условиям удовлетворяют Музей Москвы, Дарвиновский музей, доступна Картинная галерея И.С. Глазунова на Волхонке — правда, в ней узкие лифты и не каждая коляска может в них войти. За последние десять лет наша страна сделала колоссальный рывок в том, что касается средств реабилитации. Если раньше у меня практически не было выбора, на какой коляске передвигаться, то сейчас я могу выбрать из разных вариантов. Коляска — это ведь не четыре колеса, с помощью которых можно попасть из пункта А в пункт Б, если ее с чем и сравнивать, то, скорее, с обувью. Мы же не надеваем первую попавшуюся пару обуви, особенно если она нам не по размеру. Точно так же я не буду пользоваться первой попавшейся коляской. На протяжении всего пути мне должно быть комфортно, красиво, приятно и замечательно в ней находиться. Но если вернуться к теме архитектурной доступности разных столичных музеев, то, наверное, надо упомянуть старые откидные платформы Третьяковской галереи, которые мы недавно посоветовали ее руководству переделать.

Но вообще главной проблемой является не столько архитектурная доступность, сколько непонимание людей. Зачастую они просто не знают, как взаимодействовать с человеком с инвалидностью. Например, посетители музеев не замечают, что человек на коляске находится ниже уровня обычного роста, и встают между ним и работами. Нередко они в принципе игнорируют саму возможность того, что на их пути может оказаться человек с особенностями. Недавно мы встречались с представителями Российской государственной детской библиотеки, у которых я спросила, есть ли в библиотеке напечатанные шрифтом Брайля книги для незрячих. «А зачем нам? — удивились они. — Для таких детей есть специальная библиотека». А теперь представьте ситуацию: в библиотеку приходит мама с двумя детьми, один из которых незрячий. Почему для такого случая нельзя иметь несколько напечатанных шрифтом Брайля книг? Или маме сначала надо отвезти своего зрячего ребенка в одну библиотеку, а незрячего — в другую? Согласитесь, довольно странно. В сознании наших людей нет понимания, что люди — с инвалидностью или без — могут дружить между собой, проводить вместе досуг, влюбляться, создавать семьи. До сих пор в общественном сознании живет стереотип, что есть люди «нормальные», и их большинство, а есть с какими-то «особенностями», которые проживают отдельной группой, в своем закрытом мире, практически не пересекаясь со всеми остальными. Чтобы изменить это положение вещей, мы должны стремиться к созданию инклюзивного общества и к тому, чтобы люди поняли, что каждый может оказаться в этом «особенном» состоянии, которое у кого-то будет временным, а у кого-то нет. Когда-то у меня самой были стереотипы. Я видела людей на коляске только в одной ситуации — в метро, где они просили подаяние. Я не понимала, что человек на коляске может быть успешным, иметь престижную работу, приносить пользу государству, любить и быть любимым, создавать семью и растить детей. Да, с тех пор многое изменилось не только во мне, но и вокруг меня. Паралимпийские игры, музей «Гараж», люди с активной позицией внесли свою лепту в пропаганду идей инклюзивного общества. Появилось понимание, что люди с инвалидностью — такие же активные члены общества, как и все остальные, и они хотят жить полной жизнью.

Нафсет Чениб, незрячая, певица, артистка МХТ им. А.П. Чехова, заслуженная артистка республики Адыгея, участница перформанса «Интериоризация II»

Впервые я попала музей еще ребенком. Я училась в специализированной школе для слепых и слабовидящих в Армавире, и нас водили на экскурсии в местный краеведческий музей. Как ни странно, эти посещения не были чем-то скучным, я была совершенно завороженным слушателем и быстро поняла, что музей — это не про что-то мертвое, а про мои собственные живые историю и культуру. Потом мое знакомство с музеями продолжилось в Краснодаре, где я училась в музыкальном колледже и ходила в Коваленковский музей (Краснодарский краевой художественный музей имени Ф.А. Коваленко. — Артгид). С тех пор посещение музеев входит у меня в обязательную программу знакомства с каждым городом, в который я попадаю.

Но на доступной, адресованной особенным посетителям экскурсии я впервые оказалась в Штутгарте. Это была выставка немецкого живописца Отто Дикса, художника, который принадлежал направлению «новая вещественность». Я была впечатлена тем, насколько гид умела вербально передать все, что изображено на картинах. Дело в том, что Отто Дикс — художник XX века, и описать его работу на самом деле не так-то просто. Это не портретная живопись, не пейзаж, в его искусстве много специфики, передать которую могут только специально обученные люди. Я понимаю, что вербальное описание не может дать полного представления о произведении искусства и особенно о произведении современного искусства, но все-таки это невероятное счастье — даже таким образом, через слово, приобщиться к работам художников.

Потом я посещала подобные экскурсии в нью-йоркском Музее Гуггенхайма и в МоМA. С недавних пор такой экскурсионный формат есть и в Москве — в Музее современного искусства «Гараж» и в Еврейском музее и центре толерантности, и, надо сказать, эти экскурсии нравятся мне даже больше, чем аналогичные в Музее Гуггенхайма. Во-первых, сотрудники инклюзивной программы «Гаража», и, в частности, Галина Новоторцева, вовлечены в процесс, во-вторых, они постоянно придумывают что-то новое. Например, на выставке Луиз Буржуа можно было потрогать уменьшенные копии некоторых экспонатов. Это был первый подобный опыт в моей жизни, ведь картины трогать нельзя. Музей-мастерская Анны Голубкиной тоже пытается делать тактильную программу, но посетителям дают потрогать экспонаты в разрезе или их фрагменты, хотя более правильно работать с уменьшенной копией целой скульптуры. Но вообще это невероятно здорово, что и наши музеи начали внедрять подобные практики!

Скажу немного о сегодняшней экскурсии по выставке Виктора Пивоварова «След улитки» в музее «Гараж». Не буду рассказывать о своих впечатлениях, хотя их масса. Достаточно того, что я очень люблю московский концептуализм. Сразу перейду к доступности. Я впечатлилась тактильными экспонатами: сегодня я впервые встретилась с рельефным изображением картин. Для меня это очень важно. Дело в том, что восприятие визуальных объектов незрячим человеком целиком и полностью зависит от наличия или отсутствия зрительного опыта, от того, в каком возрасте он потерял зрение. Когда взрослый человек теряет зрение, для него не составляет никакой проблемы представить то, что ему вербально описывают, поскольку у него есть опыт зрительного восприятия, у него сформировано адекватное, правильное зрительное представление. У человека с врожденной зрительной патологией (как в моем случае) или у потерявшего зрение в раннем возрасте зрительные представления весьма условны. Сегодня я была рада узнать, как на самом деле выглядит плоское изображение объемных предметов. Это прямо открытие для меня!

Но это не весь мой опыт, связанный с «Гаражом». Осенью я участвовала в перформансе «Интериоризация» Веры Мартынов и Алексея Коханова. Я профессиональная певица, но у меня до этого никогда в жизни не было опыта участия в перформансе. Мне было очень интересно, и не только потому, что в подобных мероприятиях всегда участвуют яркие, необычные, своеобразные люди. Это была импровизация — то, чем я практически не занимаюсь, потому что у меня академический вокал. Но, получив этот опыт, я могу сказать, что любой имеющий отношение к искусству и музыке человек должен попробовать себя в этом. Если меня пригласят снова участвовать в чем-нибудь подобном, я обязательно соглашусь.

Наталья Нестерова, глухая, сурдопедагог

Я часто бываю в Музее «Гараж», прежде всего потому, что в этом музее есть экскурсионная программа на жестовом языке. Она позволила мне не только узнать много нового, но и более широко взглянуть на искусство, приобщиться к нему. Очень часто бывая в других музеях, я сравниваю все, что вижу там, с тем, что есть в «Гараже», и, по моим наблюдениям, искусство нигде не доступно глухим так же, как в музее «Гараж». Да, в других музеях, как и в «Гараже», произведения искусства сопровождаются этикетками и экспликациями, но глухим зачастую недостаточно просто текста. Короткие тексты экспликаций, как правило, не содержат той полноты информации, которую может получить при посещении музея слышащий. Конечно, вы можете сказать, что сегодня любую информацию легко можно получить из других источников — например, из книг или из интернета, но все-таки глухой человек общается и узнает о чем-то прежде всего при помощи жестового языка, так как это его основной способ общения, да и вообще жестовый язык для многих глухих считается родным.

И это очень хорошо, что в наших музеях задумались об этом. Скажем, в Третьяковской галерее появился видеогид. Это действительно нужная инициатива, правда, у нее есть один, но весьма существенный недостаток: гид сделан на основе калькирующей жестовой речи. Ее используют лишь те люди с нарушением слуха, у которых нет пробелов в грамотной письменной речи. А большинство глухих, и я в том числе, используют русский жестовый язык, поэтому в видеогиде Третьяковки оказалось много непонятных для меня моментов, да и сам видеогид в целом оказался мне недоступным. Хотелось бы верить, что в будущем к созданию подобных программ будут подходить более продуманно и с учетом пожеланий людей, на которых они рассчитаны. Естественно, я понимаю, что сделать так, чтобы все умели пользоваться жестовым языком, нереально. Но, например, в музее «Гараж» его основами владеют сотрудники респешена, смотрители и даже охранники (когда грозные, на первый взгляд, охранники просят на жестовом языке не фотографировать — это так мило!), и было бы здорово, чтобы другие музеи переняли эту практику. А еще мне хотелось бы попросить кураторов выставок, чтобы они не забывали о субтитрах к фильмам и видеоработам. Это правда очень важно!