Как крадут искусство в России

Екатерина Алленова о российских музейных кражах последних лет, проблемах охраны музеев и «человеческом факторе».

Жан Леон Жером. Бассейн в гареме. Фрагмент. 1876. Холст, масло. Государственный Эрмитаж. Украден из Государственного Эрмитажа 22 марта 2001 года. Подброшен в приемную лидера КПРФ Геннадия Зюганова в декабре 2006 года

В России искусство крадут, можно сказать, скромно: даже очень громкие русские кражи или ограбления никогда еще не попадали на первые полосы мировых СМИ, в отличие, например, от похищения «Мадонны» и «Крика» Эдварда Мунка в Осло, а самый крупный российский скандал последних лет, связанный с кражами искусства, — это не дерзкий грабеж хрестоматийных шедевров стоимостью в десятки миллионов долларов, а «тихие» систематические кражи из запасников Государственного Эрмитажа сравнительно недорогих декоративных произведений, которые воры преспокойно продавали антикварам.

31 июля 2006 года во время плановой проверки Счетной палатой хранилища отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа была выявлена пропажа 221 экспоната (по результатам дальнейших подсчетов — 226) — большей частью иконы и произведения декоративно-прикладного искусства XIX – начала ХХ века. Предварительная оценка похищенного составляла 140 млн рублей (по валютному курсу на октябрь 2006 года — около $5,2 млн). Прокуратурой Санкт-Петербурга было возбуждено уголовное дело по пункту «б» части 4-й статьи 158-й Уголовного кодекса Российской Федерации (кража, совершенная в особо крупном размере). Вскоре на сайте Эрмитажа был опубликован полный список похищенных произведений, после чего в музей начала поступать информация от разных людей, которые оказались владельцами этих вещей, приобретя их совершенно легально, в основном в антикварных магазинах и ломбардах. Иногда телефонные звонки были анонимными — так, неизвестный сообщил, что в камере хранения Московского вокзала он оставил две иконы и позолоченную сухарницу. Несколько пропавших вещей были попросту подброшены к дверям антикварного отдела Государственного управления внутренних дел в Петербурге. Следствие быстро установило, что экспонаты в течение ряда лет выносились из музейного запасника хранителем фонда истории русской культуры Эрмитажа Ларисой Завадской и ее мужем Николаем Завадским — были обнаружены оформленные на них ломбардные квитанции, а владелец одного из петербургских комиссионных магазинов сообщил, что Лариса Завадская неоднократно предлагала ему антиквариат для продажи. Она сама к тому времени скончалась (кража обнаружилась как раз тогда, когда при передаче ее хранения новому хранителю была проведена сверка наличия экспонатов), а Николай Завадский был арестован 7 августа 2006 года и спустя два дня формально признал свою вину, сообщив следствию, что в течение двух лет передал в два ломбарда 53 предмета из Эрмитажа. За помощь следствию его дело было переквалифицировано на 175-ю статью Уголовного кодекса (приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем). 15 марта 2007 года Завадский был приговорен к пяти годам колонии общего режима. Нанесенный им ущерб в итоге был оценен в 7,5 млн рублей ($287 тыс.). Местонахождение большей части вещей по-прежнему неизвестно.

Эта история наделала много шума. СМИ вздирали стоимость похищенного до трех миллиардов рублей (примерно $114 млн), досталось и антикварам («спекулянты», «скупщики краденого»), и, разумеется, всему музейному сообществу, которое единодушно сочло случившееся настоящей трагедией. Ведь из всего того, что связано с этими хищениями, больше всего запомнился тот факт, что, оказывается, музейный хранитель (даже в таком серьезно охраняемом музее, как Эрмитаж) может запросто положить экспонат в сумку, вынести вон и продать, и ему «ничего не будет». Разумеется, пресса и обыватели делали из этого весьма далеко идущие выводы: во всех музеях хранители — ворюги и скрытые миллионеры, в России действует музейная мафия, многие экспонаты в фондах, да и в экспозициях, давным-давно заменены копиями, а подлинники проданы подпольным коллекционерам, и так далее.

После этого скандала правительственные комиссии начали тотальные проверки сохранности музейных фондов и степени защищенности музейных коллекций. Всего в России около 1600 музеев — проверили практически все. Обнаружили тысячи неучтенных или потерянных единиц хранения — фотографии, ордена и другие награды, монеты, бивень мамонта, череп древнего шерстистого носорога и многое-многое другое. Но самое главное — 90% российских музеев оказались почти беззащитны перед угрозой краж. Как такое возможно?

Многие российские музеи расположены в старых зданиях, которые являются историческими и архитектурными памятниками (дворянские особняки, купеческие дома, даже церкви), поэтому их по разным соображениям невозможно укрепить бронированными дверями и непроницаемыми окнами, даже если финансы позволяют (а, как легко догадаться, очень многим музеям финансы мало чего позволяют). Иной раз даже чтобы гвоздь в музейную стену вбить, требуется несколько согласований в различных инстанциях, контролирующих исторические памятники. Где-то состояние музейного здания таково, что, например, замена двери на более прочную может привести к тому, что стены начнут шататься, и так далее. Музеи выживают, как могут.

Самый распространенный способ обезопасить музей (как и вообще любое здание) от краж со взломом — это, разумеется, сигнализация: ею оборудовано большинство российских музеев. Все просто: окна и двери снабжены датчиками, и при попытке пробраться в музей (или выбраться из него, если злоумышленник остался в залах после закрытия) на пульт охраны поступает тревожный сигнал, по которому мгновенно выезжает полицейская группа, блокирует все входы-выходы из музея, осматривает здание изнутри и снаружи и ловит преступника. В крупных музеях во всех залах дополнительно установлена аппаратура, контролирующая все воздушное пространство музея (музейные сотрудники называют ее коротко — «объем»): сенсоры реагируют на движение воздуха и изменение его объема, и по зданию просто невозможно передвигаться — сразу срабатывает сигнализация. Как вариант — лазерные лучи, пронизывающие музейный объем (именно такую лазерную охрану, кстати, успешно преодолевали герои фильмов «Западня» и «Двенадцать друзей Оушена», демонстрируя акробатические трюки, — им была известна схема расположения лазеров).

Насколько надежна такая защита? Сигнализация в некоторых российских музеях не меняется десятилетиями и может в самый ответственный момент не сработать или, напротив, дает ложные сигналы. Во многих музеях она такого уровня, что достаточно просто перерезать электрический провод, чтобы ее отключить (более совершенные системы срабатывают при попытке перерезать провод или отключить датчик). Но самое существенное — между поступлением сигнала на пульт охраны и прибытием полиции всегда проходит какое-то время (пусть это две-три минуты), и этого времени преступникам хватает на то, чтобы украсть экспонат и исчезнуть.

Так, например, 10 августа 2001 года из Челябинской областной картинной галереи были украдены две ранние работы Архипа Куинджи — «Вечерний закат» и «Развалины в степи». Грабители выдавили оконное стекло на первом этаже, сработала сигнализация, тревожный сигнал поступил на пульт охраны в 5 часов 17 минут утра, наряд полиции (тогда она еще была милицией) прибыл на место через две минуты, но преступников уже не было. На то, чтобы схватить картины вместе с рамами, кинуть в машину и умчаться прочь, грабителям двух минут оказалось достаточно. Дело было возбуждено по статье 158, части 2-й Уголовного кодекса Российской Федерации (кража с проникновением), впоследствии переквалифицировано на статью 164 части 2-й (хищение предметов, имеющих особую ценность, совершенное группой лиц). Следствие, которое ведется до сих пор, предполагает заказной характер кражи — крали специально Куинджи, так как в том же зале находились более ценные полотна. Картины до сих пор не обнаружены, преступники тоже.

Челябинский музей, как и большинство других, не имеет собственной охраняемой территории: окна и двери выходят просто на улицу, которая, разумеется, была совершенно пустынной в те утренние часы. Отчасти эту проблему решают такие простые меры, как привлечение ночных сторожей, стерегущих «внешние рубежи», и охранников, дежурящих внутри и регулярно совершающих ночные рейды по музейным залам. Но большинству музеев это просто-напросто не по средствам. Любопытно, что музеи, имеющие возможность выделять на охрану внебюджетные средства и привлекать к работе частные охранные предприятия, обязаны для выбора охраны проводить коммерческий конкурс, тендер. Выбирается, естественно, то, что дешевле, а не то, что лучше. При этом всем участникам конкурса предоставляется подробный поэтажный план здания, что с точки зрения музейной безопасности выглядит абсурдно.

Однако даже крупнейшие музеи страны, обладающие всеми современными средствами защиты и находящиеся на круглосуточно охраняемой территории можно ограбить точно так же, как и беззащитные провинциальные особнячки. Одна из самых крупных краж такого рода произошла в Государственном Русском музее в Санкт-Петербурге. 6 апреля 1999 года двое вооруженных грабителей, проникнув на территорию музея через лаз (здание огорожено мощной решеткой), разбили молотком оконное стекло и сняли со стены музейного зала две картины знаменитого «критического реалиста» Василия Перова — «Гитарист-бобыль» и эскиз к картине «Тройка» (страховая оценка каждого из полотен — $700 тысяч). Сработала сигнализация, но грабители успели покинуть территорию музея до прибытия охраны. Свидетелем грабежа стал охранник расположенного в соседнем здании Этнографического музея, услышавший звон разбитого стекла и увидевший злоумышленников. Он окликнул их, но те, несколько раз выстрелив в его сторону, скрылись с места преступления на машине. Преследовать грабителей охранник не мог: его отделяла от них решетка. Грабителей вычислили — ими оказались Закир Асадуллаев и Дмитрий Рукавицын, входившие в преступную группу, совершившую в 1999 году в Санкт-Петербурге серию вооруженных нападений на часовые и ювелирные салоны. После похищения Асадуллаев обратился к одному из своих знакомых Игорю Солодову с просьбой найти покупателей на краденые картины. Однако на Солодова к тому времени вышли сотрудники 12-го (антикварного) отдела уголовного розыска Петербурга и по своим каналам предложили уговорить грабителей, чтобы они оставили похищенное ему на хранение. Солодову удалось это сделать, в январе 2000 года он спрятал картины в камере хранения на Варшавском вокзале Санкт-Петербурга и анонимно сообщил об их местонахождении в милицию. Оба грабителя были арестованы и осуждены: Закир Асадуллаев, снимавший картины со стен и обстрелявший охранника, получил 14 лет лишения свободы в колонии строго режима, Дмитрий Рукавицын, стоявший «на стреме», был приговорен к 8 годам. Благополучный вроде бы финал, но факт остается фактом: даже в оснащенном по последнему слову охранной техники музее не помогли ни современного уровня сигнализация, ни камеры слежения, ни охранники на прилегающей территории. Не успели.

К тому же в России, как, впрочем, и во всем мире, в деле охраны важно то, что именуют «человеческим фактором». Воры, укравшие «Крик» Мунка, просто приставили лестницу к окну музейного зала, залезли внутрь и сняли картину со стены прямо перед камерой слежения, после чего охранник не торопясь позвонил сперва начальнику, а потом в полицию. Студент, укравший с выставки портрет Бэкона работы Фрейда, вынес его из музея, спрятав под полу, — и никто ничего не заметил. А помните фильм «Как украсть миллион» с Одри Хепберн и Питером О’Тулом? Его герой остроумно доводит до остервенения пьянствующих охранников, швыряя бумеранг в зону, охраняемую световой сигнализацией, и после того как тревожный сигнал срабатывает несколько раз, его отключают. У этой истории есть вполне реальное продолжение: примерно таким же образом бандой Мартина Кэхилла было ограблено ирландское поместье Рассборо в 1986 году. Сигнализация включалась несколько раз, несколько раз по тревоге приезжал полицейский наряд, и в конце концов сигнальную аппаратуру сочли сломавшейся и отключили. А наутро обнаружили пропажу восемнадцати картин. Впоследствии выяснилось, что Кэхилл с подельниками провоцировали включение сигнала, дистанционно открывая и закрывая крошечную форточку, до которой полицейским не было никакого дела. И преспокойно проникли внутрь, когда сигнализацию выключили.

Нечто подобное произошло в 1999 году в Санкт-Петербурге, где в ночь на 5 декабря были похищены 16 картин из Научно-исследовательского музея Российской академии художеств. Среди них были ранние работы Александра Иванова, Ильи Репина, Василия Тропинина, «Натюрморт» Ивана Хруцкого, «Портрет художника Федора Алексеева» Михаила Теребенева, пейзаж «В парке дачи Мордвиновых» Ивана Шишкина, портрет художника Архипа Куинджи работы Ивана Крамского. Общая страховочная стоимость похищенного составляла $1,2 млн. Преступником оказался ранее неоднократно судимый за грабежи Олег Мальцев, предполагавший продать картины подпольным коллекционерам. Похищение он готовил несколько месяцев, посещая и сам музей, чтобы изучить расположение помещений, дверных проемов и сигнальных устройств, и прилегающую к нему библиотеку Академии — он читал там книги о художниках, работы которых собирался украсть. В ночь кражи он проник ночью в библиотеку по веревке через окно второго этажа, не защищенное сигнальным датчиком, а затем пробрался из библиотеки в залы музея через смежную дверь, заколоченную и загороженную книжным шкафом, отжав ее топором и фомкой. Сработала сигнализация, милиция прибыла через три минуты после поступления тревожного сигнала, обнаружила неповрежденные музейные окна и двери (окна библиотеки, видимо, осматривать не стали), но внутрь не попала, так как милицейские сотрудники не имели права туда войти без сопровождения кого-либо из музейных хранителей. Дело было ночью, никого из хранителей, разумеется, на месте не было. Связались с главным хранителем, но та, сославшись на неоднократные ложные срабатывания сигнализации, приехать отказалась, и милицейский наряд отбыл прочь. Впоследствии выяснилось, что ложные срабатывания сигнализации устраивал сам преступник, рассчитывая примерно на то, что и произошло в результате. Картины были грубо вырезаны бритвой из подрамников, заодно были срезаны или оторваны таблички с подписями — на следствии выяснилось, что вор опасался забыть названия и авторов картин. На раскрытие преступления ушло около трех суток — один из свидетелей описал машину, которую он видел ночью отъезжавшей от музейного здания, машину нашли, а с ней и ее владельца. Им оказался подельник Мальцева, ожидавший его после кражи, чтобы оперативно увезти. Одна из картин досталась ему за пособничество, остальные Мальцев хранил под кроватью свернутыми в рулоны. Их реставрация обошлась в несколько десятков тысяч долларов. Мальцев получил 8 лет колонии.

Оперативнее всего в таких случаях группа захвата может среагировать тогда, когда точно знает, где именно, в какой точке музея грабят, чтобы сразу блокировать не весь музей целиком, а конкретную зону. Так охраняется, например, Третьяковская галерея: она имеет множество охранных пультов, на мониторы охраны транслируются видеокартинки из залов, так что охранники сразу могут увидеть, что в каком зале происходит. Залы в случае тревоги закрываются выдвижными металлическими дверями, и после срабатывания сигнализации злоумышленник оказывается изолированным.

После скандала в Эрмитаже и всевозможных музейных проверок была объявлена следующая статистика: 20% музейных краж в России — это проникновение со взломом, еще 20% — скрытые кражи, то есть хищения в запасниках, а остальные 60% — кражи из экспозиций. Буквально среди бела дня. И среди последних — нашумевшая «первая кража XXI века», как ее окрестила пресса, когда все в том же многострадальном Эрмитаже была вырезана из рамы находившаяся в экспозиции картина Жана Леона Жерома «Бассейн в гареме». Это произошло 22 марта 2001 года. Зал, где она висела, был закрыт для посетителей, но не заперт — перед закрытой дверью просто висела перегораживающая путь веревочка, и незаметно войти туда мог кто угодно, улучив момент. Смотрителя в зале не было. Картины этого зала не были защищены сигнализацией — по словам директора Эрмитажа Михаила Пиотровского, который по горячим следам вынужден был комментировать ситуацию, «подключить датчики сигнализации ко всем экспонатам музея просто невозможно. Тогда в музее целый день будет срабатывать сигнализация». Страховая оценка «Бассейна в гареме» составляла $1 млн. Пятилетние поиски полотна ни к чему не привели. Но утром 20 декабря 2006 года в приемной лидера Коммунистической партии Российской Федерации Геннадия Зюганова зазвонил телефон. Неизвестный говорил, что «верит только коммунистам» и поэтому должен им передать некую картину, так как если он вернет ее государству, то «ее больше никто никогда не увидит», а Зюганов картину «не украдет и не перепродаст, а вернет стране и народу». Сотрудники встретились с неизвестным у проходной Госдумы и взяли у него сверток, в котором оказался грубо сложенный вчетверо холст. Коммунисты вызвали специалистов, и внештатный эксперт Министерства культуры, ведущий сотрудник Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина Виктория Маркова мгновенно опознала «Бассейн в гареме». Реставрация полотна, сильно поврежденного на сгибах, заняла два года.

Так что Россия, похоже, честно делит проблемы охраны своих музейных собраний со всем остальным миром. Везде схемы похищения произведений искусства из музеев примерно одинаковы: либо открытый вооруженный грабеж, либо ночной взлом, либо кража из экспозиции, происходящая из-за недостаточной защищенности экспонатов и невнимания охраны. Правда, о хищениях из музейных фондов у нас информации недостаточно, но многие ли музеи будут об этом распространяться публично?