Алина Моисеева. Балконы: почему они у нас такие
В конце прошлого года издательство Музея «Гараж» выпустило книгу независимой исследовательницы Алины Моисеевой «Балконы: почему они у нас такие». В основе повествования — интервью, посвященные балкону как феномену. Несмотря на исследовательскую часть работы, книгу нельзя назвать строго научной. Скорее перед нами текст на границе между художественным и аналитическим, а значит, доступный любому интересующемуся читателю. С любезного разрешения издательства публикуем фрагмент из главы «Решето и фракталы».
Александр Родченко. Сбор на демонстрацию. Москва. 1928. Фотография. Фрагмент. Still Art Foundation, Москва
Мы очень долго ехали, потому что с вещами.
Борис Житков. Что я видел
1
Разобрать балкон — в буквальном смысле значит его демонтировать. Чтобы понять эту фразу так, как ее понимаю я и большинство моих знакомых, надо знать, что балкон бывает захламленным. У меня есть один такой балкон.
Я живу в доме серии П-44-Т, в двухкомнатной квартире, на пятнадцатом этаже. Одна моя лоджия с видом на лес и коттеджный поселок, вторая — во двор. Из этой (второй) лоджии я вижу такой же дом, как мой, и могу заглянуть на балконы к соседям. Они могут сделать то же самое, и вот что им будет видно:
— в одном торце стеллаж с коробками и вешалками для одежды;
— в другом торце стеллаж с контейнерами, в них лампочки, провода, шлифовальная машинка, дрель;
— в середине велосипед, складная сушилка для белья, стремянка;
— в дальнем узком углу плинтус, паркетные доски, лыжи (в чехлах, которые выцвели);
— внизу мешок земли, два горшка, мешок наполнителя для кошачьего туалета, половина мешка плиточного клея.
2
До начала какой-нибудь науки бывает донаучная стадия. До того, как началось то, что можно описать линейно, — кто кого родил, — была непонятная активность. До того, как определился путь (линия), было блуждание (плоскость).
Это как собирательство до коллекционирования, когда все кажется подходящим: стеклышко и жук, окурок и след от воды на песке — можно положить в карман или запомнить. Нет нужного и ненужного, нет дихотомии; можно собирать все — нет решета и калибратора.
Эрнст Геккель в книге «Решето Вселенной» (1899) написал, что развитие живого существа (онтогенез) повторяет развитие вида (филогенез). Зародыш (эмбрион) человека сначала напоминает зародыш рыбы, потом ящерицы, потом курицы. Только в конце, перед самым рождением, он становится похож на человека, на самого себя. На того, кем он и был с самого начала, уже тогда, когда напоминал зачаточную рыбу.
Идею Геккеля опровергли, доказав, что «жабры» человеческого эмбриона не становятся настоящими рыбьими жабрами. По-моему, Геккель этого и не утверждал, он видел повторяющиеся образы и рисовал микроскопических морских существ, их ветвящиеся скелеты: отростки на краях этих остовов-звезд — маленькие копии целой звезды. Он изображал, как от большого отпочковывается нечто маленькое, такой же формы. Получаются фракталы.
Этот термин (фракталы) придумал математик Бенуа Мандельброт. Ему надо было измерить береговую линию Британии, очень извилистую. Если приложить к этой береговой линии большую линейку — срежутся все изгибы и длина окажется меньше, чем на самом деле. Лучше взять много маленьких, чтобы измерить каждую извилину, — так рассуждал Мандельброт.
Я посмотрела на эту линию на карте, она действительно похожа на фрактал. С большого расстояния невозможно увидеть самые маленькие ответвления. Но я знаю, что они существуют, ведь внутри этой линии, в прибрежном песке, живут или жили микроскопические организмы, скелеты которых рисовал Геккель.
Фракталы — самоповторяющиеся узоры. Представьте лист, сплошь исписанный мелким почерком. Когда весь лист будет исписан и даже самая маленькая загогулина не сможет на нем уместиться, она развернется, вылезет, будет торчать, как соскочившая петля из вязаного полотна (если чернильную линию представить как нитку). Будет неаккуратно, но появится объем.
3
В естественно-научных исследованиях обычно выдвигают гипотезы, затем планируют исследование (наблюдение или эксперимент), проводят его и в результате узнают, подтвердились ли гипотезы.
Мне хотелось узнать что-то такое, чего я не предполагала, поэтому я не выдвигала гипотез, а решила исследовать балконы через художественный текст. То есть его написание было частью моего исследования и его результатом.
4
Я старалась не использовать термины, но, перечитав свой текст, поняла, что они все-таки встречаются. Например, в тех местах, где мне хотелось показать, что я вижу больше и дальше (я цитировала книги), или в тех, где мне хотелось спрятаться за кем-нибудь (я пересказывала разговоры). Термины — как балконы: дают и обзор, и укрытие.
5
Рассказывая друзьям и знакомым о своем исследовании, я говорила, что хочу понять, почему у нас такие балконы. Почти никто из них не просил уточнить, что я имею в виду. Мы примерно одинаково понимали слова: «у нас» — в постсоветских городах, «такие» — переделанные, разнообразно застекленные, надстроенные. Всем нам казалось, что это стоит изучать и обсуждать. У многих из нас были свои дополнительные вопросы. Например, мне хотелось понять, как получилось, что у меня есть два балкона, но один из них — кладовка, а второй — кабинет.
6
Я провела двадцать восемь интервью — от часа до четырех: разговаривала с подругами и друзьями, а также с теми художницами и художниками, о чьих проектах мне хотелось рассказать в книге.
Мы говорили о балконах, не придерживаясь какого-либо плана. В советское время все мы были детьми или подростками, никто из нас не застеклял балконы, при этом каждый рассказал не одну, а несколько балконных историй — о родительских, бабушкиных-дедушкиных и съемных квартирах.
Часть моих собеседников сейчас живет в других (не постсоветских) странах, и я расспрашивала их о том, что в этих странах делают с балконами, — для сравнения. Я не пыталась обобщать, но собрала много примеров.
7
(из разговоров)
А.К. сказала, что бразильцы закрывают балконы темным стеклом (от солнца), но не захламляют, хотя они безалаберные и неаккуратные. Но у них нет такой привычки — хранить, у них все быстро портится. Для них все происходит здесь и сейчас, а потом будет дождь или что-то вырастет.
Ч. сказала: в Германии запрещено застеклять балконы, и их не застекляют — ведь невозможно застеклить балкон и сбежать.
8
Я ходила по улицам, смотрела на балконы и их фотографировала. Если я ходила не одна, мы обсуждали то, что видели.
9
(из разговоров)
А.О. сказал: когда мы пытаемся зафиксировать типичное, мы действуем как визуальные социологи — они изучают акторов и социальные группы.
Ю. сказала: когда балконы чистенькие, с цветочками — это для нашего глаза слишком красиво. Мы привыкли к уродству, оно уже впечатано в нашу жизнь. В Италии или во Франции, где все красивое, я начинаю скучать по нашему безобразию.
М. сказала: существует что-то вроде моды, сейчас даже на хрущевках переделывают балкон в такую стеклянную кабину с панорамным окном, как в новостройках.
10
Балконов много, все они разные, и почти каждому человеку есть что рассказать про балкон. Если бы я планировала академическое исследование, мне пришлось бы сузить тему, но мне не хотелось ее сужать.
Г. сказала, сославшись на идеи Обриста[1], что избыточный материал можно структурировать как выставку.
Я не уверена, что смогла последовать этому совету, но я представляла, что читатели будут обращаться с книгой примерно так, как я посещаю выставки: хожу и смотрю, иногда возвращаюсь, возле чего-то задерживаюсь, что-то пропускаю.
11
Я сохранила несколько иллюстраций, чтобы сейчас вспомнить, о чем шла речь в начале этой книги-выставки.
13[2]
(из разговоров)
Н.Г. сказала: за портреты на балконе мы благодарны Возрождению, это такая манифестация идеи, что есть человек, а есть мир в туманной дымке за его спиной. Балкон — это и внутреннее пространство, и часть большого мира.
И. сказала, что балкон на картине Петрова-Водкина задает иерархию смыслов, это картина про духовное возвышение, революцию духа.
Ч. сказала, что картина Петрова-Водкина похожа и на икону, и на обычную фотографию (человек на балконе и люди на улице случайно оказались в одном кадре).
