Елена Осокина. Судьбы икон в Стране Советов. 1920–1930-е
Составление экспортного иконного фонда, первая советская выставка икон за рубежом, ликвидация иконного собрания Государственного музейного фонда, судьба проданных экспонатов — этим и многим другим темам посвящена вышедшая в издательстве «Новое литературное обозрение» монография доктора исторических наук и профессора Елены Осокиной. С любезного разрешения издательства публикуем первые главы книги, в которых рассказывается об учреждении конторы по скупке и реализации антикварных вещей «Антиквариат» и изъятии икон из собрания Третьяковской галереи.
Церковные ценности, выставленные на продажу в магазине конторы «Антиквариат». 20-е или 30-е. Источник: old.bigenc.ru
Глава 1. Золотая лихорадка
Российская империя была богатой страной. Государственный банк России накануне Первой мировой войны хранил золота на сумму около 1,7 млрд золотых рублей. По мнению одних специалистов, это был самый большой золотой запас среди запасов центральных банков мира; по мнению других, он уступал лишь Банку Франции. С учетом трат царского и Временного правительств и потерь в годы Гражданской войны в распоряжении советского руководства из запасов Российской империи оставалось золота на сумму около 1 млрд рублей. Однако этот золотой запас был истрачен уже к началу 1920-х годов. СССР начал индустриализацию, будучи золотовалютным банкротом. Имевшихся к концу 1928 года драгоценных металлов и валюты на сумму 131,4 млн рублей не хватило бы, даже чтобы покрыть дефицит внешней торговли будущего хозяйственного года.
Золотодобывающая промышленность старой России развалилась в годы революций и Гражданской войны и не могла обеспечить валютных нужд индустриализации. Если в 1913 году, накануне войны, в царской России добыли 60,8 т чистого золота, то в 1921/22 хозяйственном году[1] советское государство получило от добычи лишь около 8 т. В первые годы индустриализации, в 1927/28 и 1928/29 хозяйственных годах, государственная добыча золота, включая скупку у частных старателей и добытое сверх государственных заданий на предприятиях, составила 21,8 и 24 т. Сталин начал заниматься созданием новой советской золотодобывающей индустрии всего лишь за несколько месяцев до принятия первого пятилетнего плана. В конце лета 1927 года он назначил Александра Павловича Серебровского, большевика «ленинской гвардии», председателем только что созданного Всесоюзного акционерного общества «Союззолото» и послал его в США изучать опыт золотодобывающей промышленности. Задача была поставлена непростая — догнать и перегнать лидеров мировой золотодобычи. Работа началась, но поздно. Индустриализация уже шла полным ходом.
Начав индустриализацию при пустых золотых кладовых, советское руководство рассчитывало оплатить этот дорогостоящий проект за счет советского экспорта сельскохозяйственного сырья и продовольствия, однако эта надежда не оправдалась. В 1929 году мир потряс экономический кризис. Конъюнктура мирового рынка не благоприятствовала развитию советской внешней торговли. В советском экспорте преобладало сырье, цены на которое катастрофически упали, а в импорте — машины и оборудование, цены на которые росли. Страна оказалась в долговой яме. Всего за пять лет, к концу 1931 года, внешний долг СССР вырос с 420,3 млн до 1,4 млрд рублей. Главным кредитором СССР до 1933 года была Германия.
Прямая и тесная связь между форсированием индустриализации и превращением антикварного экспорта, который начался сразу после прихода к власти большевиков, в массовый вывоз произведений искусства не вызывает сомнений. Развитие экспортного аппарата и рост объемов вывоза художественных ценностей следовали за приступами индустриализации. Рубежным стал 1927 год. СНК СССР в декрете от 8 июня 1927 года постановил использовать все ресурсы для развития промышленности. Тогда же в июне СНК предложил Наркомторгу «организовать вывоз из СССР предметов старины и роскоши», не представляющих музейной ценности. В декабре 1927 года XV съезд ВКП(б) принял директивы по составлению пятилетнего плана. Именно в это время Наркомторг обратился в СНК с проектом постановления об усилении «экспорта предметов искусства и старины». С начала 1928 года антикварный экспорт приобрел плановый характер, а в конце лета 1928 года в Госторге РСФСР была образована Главная контора по скупке и реализации антикварных вещей — «Антиквариат». Появление «Антиквариата» предшествовало официальному началу первой пятилетки (октябрь, 1928)[2]. Создание правительственной комиссии под руководством М.П. Томского, которая тогда же, летом 1928 года, приняла решение о переходе к продаже музейных шедевров, также связано со стремительным ростом планов индустриализации. Осенью 1929 года «Антиквариат» стал всесоюзной конторой и перешел от Госторга РСФСР в ведение гораздо более властного Наркомвнешторга СССР.
Отбор произведений искусства на продажу начался в музеях в ответ на постановление СНК СССР «О мерах к усилению экспорта и реализации за границей предметов старины и искусства» от 23 января 1928 года, которое разрешило продажу ценностей музейного значения, за исключением «основных коллекций». После выхода постановления Наркомпросу потребовалось около месяца, чтобы составить руководство к действию, и в конце февраля инструкция Главнауки поступила в музеи. Она сохранилась в архивах и Третьяковской галереи, и Исторического музея, и Эрмитажа, и Государственного музейного фонда: текст тот же, меняются лишь вписанные от руки названия музеев и ответственных лиц.
Инструкция Главнауки требовала отбирать на продажу наиболее ценные «как по материалу, так и по качеству» предметы. Их первичная оценка должна была быть проведена в стенах самого музея оценочной комиссией, состоявшей из его сотрудников и экспертов «по профилю», приглашенных со стороны. Состав комиссий утверждал Наркомпрос. В связи с переходом к массовому экспорту антиквариата Главнаука потребовала от музеев, которые в 1920-е годы для пополнения своих скудных бюджетов распродавали через аукционы и комиссионки ненужное им имущество и малоценные художественные произведения, прекратить всякую самодеятельную торговлю. А то ведь могут продать за рубли то, за что можно получить валюту!
Вместе с тем анализ текста инструкции позволяет сказать, что она давала музеям возможность защитить произведения, которые те не хотели отдавать на продажу. Дело в том, что январское постановление Совнаркома, которое запретило трогать основные музейные коллекции, не уточняло, что именно к таким коллекциям относится. Это давало свободу действий. В февральской инструкции Главнауки к основным музейным коллекциям были отнесены собрания и отдельные предметы, находившиеся как в экспозиции, так и в запасниках, которые вошли в состав музеев до и после революции путем обмена, покупки, дарения, национализации и конфискации, а также изъятые государством церковные ценности, материалы, связанные с историей данного города или местности, и вещи из основных коллекций других музеев, временно находившиеся в данном музее на хранении. Получалось, что основная коллекция — это практически все художественное содержимое музея. В список неприкосновенных не попали только переданные на временное хранение в музеи предметы из Государственного музейного фонда и Госфонда страны, если такие там были. Столь широкое толкование основной музейной коллекции давало музеям возможность защищать практически любое произведение из своего собрания. История показала, что уловка Главнауки не смогла уберечь музеи от потери шедевров, но попытка это предотвратить заслуживает внимания.
Возглавить операцию по отбору ценностей на продажу из музеев страны Наркомпрос вначале уполномочил Михаила Петровича Кристи — в то время заместителя начальника Главнауки Наркомпроса и без пяти минут… директора самой Третьяковской галереи[3]. Хотя за Кристи позднее закрепилось звание искусствоведа, он таковым в академическом понимании этого слова никогда не был. Художник, но прежде всего революционер, он по эмиграции знал и Ленина, и наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского. Кристи был прежде всего партийцем. Конец 1920-х годов стал временем, когда к руководству в главных музеях страны пришли «варяги» — большевики, никогда ранее не работавшие в музеях, но готовые выполнять партийные приказы. Да и наверху, в самом Наркомпросе, власть переменилась. Вместо интеллигента Луначарского просвещать страну стал военный комиссар Бубнов, который пересел в кресло наркома просвещения прямо из кресла начальника Политуправления Красной армии. Назначение профессиональных партийцев на руководящие просветительские и музейные должности свидетельствовало о конце музейной вольницы. Укрепившееся сталинское руководство прибирало музеи к партийным рукам.
Согласно инструкции Главнауки, в помощь Кристи в деле распродажи музейных ценностей были назначены уполномоченные Наркомата торговли Борис Павлович Позерн и Николай Степанович Ангарский. Первый отвечал за музеи и пригороды Ленинграда, второй — за музеи Москвы. Представители Наркомторга получили право беспрепятственно осматривать фонды музеев. Биографии Позерна и Ангарского сродни биографии Кристи — только исход их трагичен. Оба служили интересам революции и партии. Оба были расстреляны. Позерн — за «контрреволюционную деятельность и измену Родине» 25 февраля 1939 года, Ангарский — «за работу на царскую охранку, а также немецкую и английскую разведку» 27 июля 1941 года. Оба реабилитированы практически сразу же после ХХ съезда партии.
Глава 2. Третьяковская галерея: начало
В каждом музее, подведомственном Главнауке, Кристи назначил ответственного за отбор экспортного товара, включая иконы. В Третьяковской галерее за отбор художественных ценностей на продажу отвечал Фридрих-Вольдемар Карлович Лехт, в то время замдиректора ГТГ. Эстонец, уроженец Тарту, талантливый сын то ли мещанина, то ли рабочего-садовника (биографы в этом расходятся), Лехт в 1914 году окончил Императорскую Академию художеств и получил диплом из рук Александра Бенуа. Однако не академическое образование Лехта привлекло Кристи, а его преданность советской власти, ведь в среде дореволюционной музейной интеллигенции сторонников большевиков было немного. Скульптор и художник, заскучавший на работе чертежника авиационного завода, Лехт нашел вдохновение в революции. В 1919 году, став коммунистом, он добровольцем пошел в Красную армию и сражался на фронтах до самого конца Гражданской войны. После победы большевиков Лехт был одним из учредителей Ассоциации художников революционной России (АХРР). «Похищение сабинянки» — дипломная скульптурная работа Лехта в Академии — осталась в прошлом: новый Лехт с энтузиазмом воспевал «героический реализм» социалистического строительства комбинатов, ГЭС, мостов. В начале 1920-х годов его скульптура — гигантская фигура рабочего — стояла на Красной площади на месте, где позднее возвели мавзолей. Художник Лехт был человеком советской власти. Кристи сделал верный выбор.
Лехту следовало поторопиться. Музеи получили инструкцию Главнауки в конце февраля 1928 года, а первую партию товара требовалось предоставить уже к 15 марта. 29 февраля Лехт направил директиву Остроухову, бывшему владельцу знаменитого иконного собрания, а теперь директору Музея иконописи и живописи, филиала Третьяковской галереи (схожие директивы ушли во все отделы галереи). В них Лехт «предлагал» за неделю провести отбор экспортного товара. Подобно фронтовым сводкам, отделы ежедневно должны были присылать Лехту информацию о количестве просмотренных и списки отобранных произведений.
Указания Лехта были выполнены. Первую партию из десяти икон для Госторга подготовили к марту 1928 года. В основном в ней были иконы, недавно поступившие в галерею из Государственного музейного фонда. О том, кому они принадлежали ранее и как попали в Музейный фонд, информации нет. В документах сохранились лишь инвентарные номера ГМФ, названия икон и оценка стоимости. Однако кроме бывших госфондовских в первой партии икон, предназначенных на продажу, оказались и три иконы из знаменитой коллекции Остроухова, находившиеся в Музее иконописи и живописи: «Сретение», «Покров Пресвятой Богородицы» и «Воскресение Христово». Все три в то время считались произведениями XVII века московского письма. Выбор икон из прославленной иконной коллекции на продажу знаменателен и требует осмысления.
В Музее иконописи и живописи, где находилась коллекция Остроухова, осмотр и отбор произведений искусства на экспорт проводили сами музейные работники, в том числе уполномоченный Лехт и их бывший владелец. Представителей торговых ведомств, которые могли бы непосредственно оказать давление на музейщиков, не было. Оба, Остроухов и Лехт, знали, что иконы из музея можно было не отдавать, так как все они принадлежали основной коллекции. В акте от 6 марта 1928 года они писали (документ сохранился в архиве ГТГ): «На основании пунктов 1 и 2 инструкции (Главнауки. — Е.О.), коллекции Музея Иконописи и Живописи, как находящиеся в экспозиционных залах, так и хранящиеся в запасе, являются основными коллекциями Музея. Музей оный существовал до Революции и постановлением Совнаркома от 19 декабря 1918 года, подписанным Лениным, был национализирован. Всему собранию по национализации, Отделом по делам музеев, была составлена опись и, согласно инструкции, оно ни в какой части не подлежит отбору [на экспорт]» (выделено мной. — Е.О.).
Тем не менее Остроухов и Лехт решили отдать иконы «Сретение», «Покров» и «Воскресение» на продажу. Возможно, они искренне хотели помочь советской власти в трудную минуту. Возможно, Остроухов не особенно дорожил этими иконами, считая, что в его собрании есть более сильные варианты икон того же сюжета и времени. Но дело здесь не только в художественной значимости икон, но и в тактике, выбранной музейщиками. Подобное поведение в сложившихся обстоятельствах было опасно. Оно создавало, причем без особого давления со стороны торговцев, прецедент выдачи на продажу произведений искусства не просто из основного музейного фонда, а из знаменитого иконного собрания. События происходили в 1928 году, индустриализация только началась, но было ясно, что малой кровью не обойтись. Уже шла полным ходом распродажа Эрмитажа, о чем сотрудники Третьяковской галереи не могли не знать. В этих условиях в интересах сохранения музейных собраний следовало занять крайне консервативную позицию, защищая даже ненужное и малохудожественное, чтобы как можно дольше не подпускать торговцев к ценному. На счастье Третьяковской галереи и всей России, в то время на Западе не было спроса на произведения русской живописи. Иначе, выбрав с самого начала тактику умиротворения торговцев, галерея могла бы повторить печальную судьбу Эрмитажа.
Вместе с иконами в марте 1928 года сотрудники Третьяковской галереи отобрали на продажу двадцать серебряных окладов. Все оклады, за исключением, возможно, одного металлического, были сняты с икон первоначального собрания П.М. Третьякова, основателя галереи. Почти все оклады описаны Н.П. Лихачевым в каталоге иконного собрания галереи 1905 года. В архиве галереи сохранился акт экспертизы окладов, которую провел директор Оружейной палаты Московского Кремля Дмитрий Дмитриевич Иванов. Акт дает представление о судьбе, которая ожидала оклады после того, как они покинут стены Третьяковской галереи: «Осмотренные 7 марта 1928 г. в Государственной Третьяковской галерее ризы с икон представляют собою, по-видимому, семейный подбор и характеризуют семью, как имевшую отношение к Костроме (где сделаны некоторые из риз) и заметно обогатившуюся в 1850-х годах, к которым относятся многие ризы, причем однако имеются отдельные образцы более раннего времени. Ни в смысле редкости типа, ни в смысле исключительного качества работы, ризы не выделяются из среднего уровня, причем те из них, которые имеют клейма XIX века, едва ли могут получить оценку более высокую, чем на вес, но ризы с клеймами XVIII века и не имеющие клейм, как более старые, а равно те рамки, которые могут быть использованы для оправы зеркал, напр., рамка с чернью, могут быть оценены дороже, как хороший экспортный товар, а венчики с эмалью также не должны быть обращены на сплав, ибо могут быть проданы дороже в виду хорошего качества работы» (выделено мной. — Е.О.).
Бесстрастные строчки экспертного заключения директора Оружейной палаты Дмитрия Дмитриевича Иванова скрывают личную и профессиональную трагедию, которую в то время переживал этот человек. Потомственный дворянин, он до революции сделал блестящую карьеру юриста, став директором департамента в министерстве юстиции. Уже тогда, накануне мировой бойни, его волновала судьба произведений искусства. После прихода к власти большевиков он написал в Наркомпрос и попросил дать ему работу по охране памятников искусства. Его стараниями в 1920-е годы многие произведения были сохранены от уничтожения. Разорение музеев на нужды индустриализации, начавшееся в конце 1920-х годов, Иванов воспринял как крушение дела своей жизни. Дневник старейшего сотрудника Исторического музея А.В. Орешникова свидетельствует о тяжелом психологическом состоянии Иванова и о его метаниях в попытках спасти художественные ценности: «[1928 год] 11 сентября (29 августа). Заходила М.М. Постникова, смотрела икону Владимирской Божией Матери и некоторые другие; М.М. сказала, что Д.Д. Иванов стал неузнаваем: нервен, задумчив; это вчера заметил и я; он мне жаловался, что по ночам не спит, не раз повторял, что все разваливается и т.п.»
Д.Д. Иванов был далеко не единственным музейным работником, кто в те годы жил с ощущением краха дела всей жизни и пытался ценой сотрудничества с властью и компромисса с собственной совестью спасти свой музей от разорения. Разграбление музеев, сообщения об арестах знакомых, друзей, коллег и публикации в газетах о показательных расстрелах привели к психическому расстройству, мании преследования, боязни за судьбу семьи. С началом репрессий в музеях Кремля, 1 декабря 1929 года Иванов был уволен с должности директора Оружейной палаты, но оставался научным сотрудником этого музея. 12 января 1930 года он покончил жизнь самоубийством, бросившись под поезд в Люберцах.
Готовая первая партия экспортного товара из Третьяковской галереи поступила на суд экспертов общемосковской комиссии по оценке предметов искусства и старины, которую Кристи сформировал тогда же, в марте 1928 года. Все члены этой комиссии были известными московскими специалистами. Председателем назначили Льва Николаевича Невского, в то время зам. директора Музея изящных искусств. Кроме него, в начальный состав комиссии входили директор Оружейной палаты Д.Д. Иванов (именно в качестве члена этой комиссии он и оценивал оклады), заведующий отделом религиозного быта Исторического музея А.И. Анисимов, сотрудник ГИМ и Музейного отдела Главнауки Феликс Феликсович Вишневский, специалист по истории старой западной гравюры и живописи, профессор Михаил Исаакович Фабрикант, исследователь древнерусского, византийского искусства и искусства итальянского Возрождения Виктор Никитич Лазарев, а также Александр Митрофанович Скворцов, в то время — замдиректора Третьяковской галереи и заведующий отделом живописи XVIII — первой половины XIX века. В комиссии состоял и Николай Васильевич Власов, искусствовед и работник Госторга, а впоследствии эксперт-оценщик и замдиректора антикварного магазина №15 «Торгсин» и эксперт конторы «Антиквариат», частый, но не желанный гость московских музеев. Состав этой комиссии Кристи согласовал с Мосторгом.
Собрания общемосковской комиссии экспертов проходили по месту работы ее председателя в музее на Волхонке, но для осмотра ценностей, отобранных на продажу, искусствоведы комиссии выезжали на места согласно календарному плану работ. 23 апреля 1928 года пришла очередь Третьяковской галереи. Осмотрев первую партию экспортного товара, комиссия внесла коррективы. По сути, они представляли компромисс интересов музейных и торговых ведомств. Три из ранее отобранных госфондовских икон комиссия решила оставить в галерее, однако цены на остальные иконы, как правило, были понижены по сравнению с первоначальными оценками экспертов Третьяковки. Кроме того, комиссия постановила оставить в галерее два серебряных оклада из отобранных на экспорт. В акте комиссии ничего не было сказано о судьбе трех икон из коллекции Остроухова.
После того как общемосковская комиссия экспертов приняла решение, обреченные на продажу художественные ценности следовало выдать торговцам. В начале 1928 года это был Госторг, но вскоре была создана специализированная контора по скупке и реализации антикварных вещей «Антиквариат». Процедура расставания была проста: приходил человек с удостоверением «Антиквариата», подписывал акт выдачи и забирал вещи. Об их последующей судьбе музеи, как правило, не знали. Часто товар, отобранный для «Антиквариата», забирал член общемосковской экспертной комиссии Власов, который в одном лице представлял и искусствоведов, и торговцев. Выдача ценностей «Антиквариату», однако, могла затянуться на месяцы, а то и на годы. Так, иконы из собрания Остроухова «Сретение», «Покров» и «Воскресение», отобранные весной 1928 года, были отданы на продажу в 1931 году. А из отобранных в 1928 году шести бывших госфондовских икон «Антиквариат» получил лишь две, иконы «Архангел Михаил» и «Архангел Гавриил», да и то лишь в 1936 году, то есть почти через восемь лет после заседания общемосковской комиссии экспертов (тогда же проданы американскому бизнесмену и коллекционеру Джорджу Ханну). Похоже, за эти годы о решении московских экспертов уже забыли, так как выдали как раз те госфондовские иконы, которые комиссия постановила оставить в галерее, а оставили те, которые были утверждены экспертами комиссии на продажу.
Год 1928-й подошел к концу. Казалось, древнерусское собрание Третьяковской галереи не сильно пострадало. На продажу были утверждены четыре бывшие госфондовские и три остроуховские иконы, оцененные в общей сложности в 750 рублей. Не следует, однако, забывать, что собрание ГТГ в 1928 году, по оценкам исследователей, не превышало полторы сотни икон, так что потеря и десятка икон в то время для галереи была бы ощутима.
Даже те немногие иконы, которые в 1928 году были отобраны на продажу из ГТГ, пока оставались в галерее, передача их в «Антиквариат» затягивалась. Тем не менее иконные запасы торговой конторы, как свидетельствуют ее архивные документы, значительно выросли. С 1 марта 1928 года — время начала изъятий из музеев — до 1 февраля 1929 года по Москве «Антиквариат» принял икон на сумму более 130 тысяч рублей. Речь идет о сотнях икон. Кто был основным поставщиком икон в «Антиквариат» в этот период? По словам сотрудницы Исторического музея Ольги Бубновой, в 1928 году из ГИМ на продажу было отобрано более тысячи икон, которые оценили в несколько десятков тысяч рублей. Может, Исторический музей был основным поставщиком «Антиквариата» в начальный период иконного экспорта?
Примечания
- ^ До 1931 года учет статистики народного хозяйства велся по хозяйственным годам, которые начинались 1 октября.
- ^ Бытует неверное утверждение, что «Антиквариат» появился в 1925 году. На деле вплоть до конца лета 1928 года организации с таким названием не было. Художественным экспортом занималась Государственная импортно-экспортная контора Госторга РСФСР.
- ^ После назначения директором ГТГ Кристи, видимо, передал функции уполномоченного Главнауки по выделению предметов искусства и старины из московских музеев Владимиру Александровичу Эйферту.
