Надежда Плунгян. Рождение советской женщины. Работница, крестьянка, летчица, «бывшая» и другие в искусстве 1917–1939 годов
В своей книге, которая готовится к выходу в издательстве музея «Гараж», искусствовед Надежда Плунгян исследует типы «новой женщины», сконструированные советской властью в 1920–30-е годы. В поле ее внимания попали аллегорическая дева, крестьянка, работница, красноармейка и еще целый ряд образов. Она показывает, как тесно пропагандистские и агитационные задачи переплетались с социальными изменениями и новаторством в искусстве. С любезного разрешения издательства «Артгид» публикует фрагмент главы «“Восточница”. Колониальное измерение советского феминизма».
Наталья Данько. Чернильница «Обсуждение проекта Сталинской конституции в колхозе Узбекистана» из чернильного прибора «Сталинская конституция». 1936 — начало 1940-х. Фарфор, надглазурная полихромная роспись. Ленинградский фарфоровый завод им. М.В. Ломоносова. Источник: litfund.ru
Одним из значимых направлений деятельности женотделов, предложенных Александрой Коллонтай, была кампания по освобождению женщин Востока, или, на партийном сленге, «восточниц» — женщин Поволжья, Центральной Азии и Кавказа. Термины «восточница» или «националка» использовались в документах и партийной печати примерно до 1930–1933 гг., когда деятельность женотделов угасла. Программа «освобождения» от национальных традиций XIX века была частью ленинской колониальной политики, в которой, с одной стороны, декларировалось полное избавление от национальных конфликтов, но с другой — закреплялась и насаждалась наднациональная советская идентичность, девальвирующая и подчиняющая русскоязычному «центру» локальные культуры[1]. Серия «Труженица Востока», издаваемая ОхМатМладом в 1920-х гг., охватывала максимально широкий круг национальностей: азербайджанка, афганка, армянка, башкирка, бурятка, вотячка, зырянка, кабардино-балкарка, казачка, калмычка, камчадалка, китаянка, курдская женщина, марийка, мордовка, таджичка, туркменка, турчанка, чувашка, узбечка, черкешенка, якутка и др. При этом обобщенный «Восток» противопоставлялся Центральной России и, может быть, даже конкретнее — Москве и Ленинграду как символам прогрессивного «Запада». Как и в случае с крестьянкой, одним из основных направлений партийной работы с «восточницей» была антирелигиозная пропаганда.
При том что «освобожденная женщина Востока» должна была стать эмблемой советской эмансипации, из всех версий «новой женщины» она на протяжении десятилетий оставалась самой архаичной, прочно наследуя экзотизированным типам XIX века. В галерее скульптурок Натальи Данько образы «восточниц» лишены современных атрибутов, которые отличали городских персонажей: в них, скорее, узнается эстетика дягилевских балетов. Таковы чернильница «Игра в шашки» (1920-е), молочник «Голова восточной красавицы» (1920-е), статуэтка «Восточный танец» (1927), корпус для часов «Узбечка с плодами» (1930-е), письменный прибор «Обсуждение Сталинской конституции в колхозе Узбекистана» (1936) и др. Выделю фигурку «Пробуждающийся Восток. Турчанка», выполненную художницей в связи с Первым съездом народов Востока, который прошел в Баку в сентябре 1920 года. Девушка в узорчатых шароварах и золотых туфлях, в светлом платке, окутывающем голову, сидит на ковре со скрещенными ногами: она неуверенным движением касается прозрачной чадры, закрывающей нижнюю часть ee лица, словно хочет ee снять. Мы видим только густо подведенные глаза и таинственную улыбку. Верхняя часть ee одежды представляет собой короткий пестрый лиф, скрепленный пряжкой на животе и полностью обнажающий грудь. Плечи и запястья украшены золотыми браслетами, на коленях — газета с лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь».
Хотя этот ориентальный и эротический образ мало напоминает политический призыв к освобождению женщины из пут религиозного брака (и тем более к деколонизации), он не был далек от риторики самих съездов, где уничтожение чадры или паранджи стало главным символом искоренения шариата. «Проведя серьезную организационную работу среди этих женщин, Коллонтай привезла некоторых из них на съезд в Москву, где экзотические гости перед удивленной публикой сорвали со своих лиц покрывала. Критикуемая некоторыми соратниками за исключительную театральность, Коллонтай сказала Луизе Брайант, что любая новаторская работа театральна. Не в первый и не в последний раз женская одежда рассматривалась как порабощающий, сексистский фетиш, а снятие этого покрова стало излюбленным жестом при вступлении в общество свободных женщин Советского Востока»[2]. К концу тридцатых театрализация и экспортный характер «восточного» политического сюжета лишь усилились. Например, в 1939-м на Красной площади прошли синхронные танцевальные представления узбекских спортсменок, которые падали на колени перед трибуной, поднимая высоко над головой отброшенные покрывала. Отснятые Александром Родченко кадры вошли в англоязычный парадный альбом «Шествие юности» с велеречивым комментарием: «With flying scarfs, with the tyubeteikas (oriental skullcaps) of fertile Fergan, with little baskets of cotton on their breast and their ebony hair streaming in fine closely-plaited dresses, march the free daughters of Soviet Uzbekistan»[3].
Похожую образность предлагала и агитация, адресованная «женщинам советского Востока». Известен ранний «красный лубок» с двуязычным воззванием на русском и азербайджанском: «Работница-мусульманка! Царь, беки и ханы лишали тебя прав…» (Баку, 1920). Прозаичный призыв учиться в школе для взрослых, создавать ясли, помогать Красной армии и шагать в ногу с рабочими мало соответствовал рисунку, где «работница», подняв красный флаг со звездой и полумесяцем, шествовала в удивительном костюме — обнаженная до пояса, в рыжих шароварах и зеленых туфлях с золотой каймой, в красном хиджабе и развевающейся позади уже ненужной чадре. Более реалистичный плакат 1925 г. «Освобождение женщин Востока» (автор неизвестен, надпись на верхнем поле: «РСФСР. Пролетарии всех стран, соединяйтесь») изображал узбечку в красном платье с флагом в руке между двумя группами мужчин: бородатые старцы в чалмах указывали на минарет, молодые безбородые юноши приглашали вступить в ряды пролетариата. И та, и другая группа были одеты в национальные костюмы, однако у ног женщины лежала отброшенная чадра. Явные противоречия едва ли осознавались художниками, которые уверенно описывали эти образы как новаторские и прогрессивные: «Изображение людей, отражение их воли к борьбе нужно жадно искать и передавать в искусстве. Я не помню отражения в искусстве женщин Востока, а если это и было, то женщины были без лица, закрытые чадрами. Не знаю, были ли у Верещагина женщины с открытыми лицами, но теперь женщины открывают лицо»[4].
Женотделы
В 1927 году женотдел объявил кампанию «Худжум» (в переводе с арабского — «наступление»), целью которой было привлечение «отсталых» женщин к общественной работе, ликбез и искоренение патриархальных традиций — ранних браков, калыма, избиений и убийства женщин, покрывания лица и тела и др. Сопротивление большевикам в Центральной Азии было заметнее, чем в русской деревне. Не случайно еще на стенах агитпоезда «Красный Восток», курсировавшего по Туркестану, отсутствовали сюжеты о «раскрепощении»[5]: росписи центрировались вокруг противостояния бая и дехканина.
Информация, адресованная женщинам, распространялась не прямо, а привычным методом вербовки через сеть женотделов[6]. На эти «трудные участки работы» в 1920-е направляли активисток со стажем, и нередко причиной для миссии было желание партийцев-мужчин отправить слишком деятельных женщин в подобие политической ссылки. Женотделовкам, как и учителям и рабкорам, постоянно угрожали, нередки были случаи расправы. Велико было и число случаев убийств и насилия в отношении «открытых» женщин (то есть снявших чадру)[7]. Опубликованная А. Молдошевой переписка женотделовок Кыргызстана начала 1920-х показывает, что активистки часто оставались предоставлены сами себе и быстро лишались ресурсов[8]. Но несмотря на невысокие результаты их деятельности, партийное строительство в национальных республиках вплоть до 1950-х годов было единственной сферой, где еще продолжали действовать структуры, напоминающее женотделы. Не так чтобы это запаздывание прямо повлияло на характер изобразительной продукции, но оно может объяснить, почему местные плакаты на женскую тему дольше опирались на эстетику времен Гражданской войны[9].
Женщина, переступившая традиции, была главной героиней советской модернизации 1920–1930-х годов. Крестьянка вступала в колхоз или становилась работницей, освобождаясь от тесного, антисанитарного и отсталого патриархального быта. Эмансипация «женщин Востока» также строилась на обострении их конфликтов с мужьями и отсталыми нравами традиционной семьи, однако социальные лифты для них на тот момент построены не были, а поэтому призывы куда хуже работали на практике. Получить профессию и образование, дойдя в этом наравне с мужчинами хотя бы до уровня специалиста, в Узбекистане или Кыргызстане 1920–1930-х для женщины было в разы труднее. Более выраженной, чем расстояние от крестьянки до работницы, была также социальная и гендерная разница между восточницами и женотделовками. Ее отражение можно видеть в поволжском плакате «Долой калым, многоженство и всякое насилие над женщиной!» (кон. 1920-х, неизв. худ., текст на русском языке)[10]. В центре плаката, фланкированное двумя косо расположенными, как концы рушника, «кинолентами» с описанием патриархальных обычаев, дано поясное изображение коротко стриженной коммунистки в полувоенной блузе. В ee руках бумага с текстом 10-й главы УК 1928 года: «Против бытовых преступлений, закрепощающих женщин».
Помимо того что образы героинь даны в очень разных масштабах, дополнительную дистанцию между ними создает гендер: показанная в мрачных тонах повседневность татарской или бурятской девушки, жертвы многоженства и торговли детьми, противопоставлена спокойствию неуязвимой, отчетливо маскулинной «новой женщины», буквально олицетворяющей советское законодательство. Адресатка у плаката не одна, а как минимум две, причем перспектива социального роста для женотделовки очерчена гораздо яснее. Приведу другой пример: в узбекском плакате неизвестного художника «За хороший сельсовет» (Ташкент, 1934) рядом с двумя мужчинами из колхозной бригады появляется классическая революционная работница в красной косынке и старомодных ботинках: втроем они наблюдают за тем, как идут работы в колхозе (трудятся в основном женщины). В нижнем поле плаката легкой гризайлью набросана мрачная картина прошлого — посиделки «кулаков и подкулачников», которых автор плаката требует не пускать в советы.
К началу тридцатых в плакате, ориентированном на «женщин Востока», появляется тип «открытой» девушки с короткой стрижкой, занятой в поле или участвующей в обсуждениях и политической работе почти наравне с мужчиной. На плакате Финикова «Комсомолия Узбекистана! На штурм малярии!» (1933) молодежь одинаково милитаризована и облачена в юнгштурмовки, однако женщина в ряде кадров уменьшена в масштабе. В эти годы визуальная продукция постепенно расслаивается: на фоне дежурных, обобщенных плакатов столичных художников выделяются оригинальные работы местных авторов. Таков плакат Николая Карахана «Премирование ударников» (Ташкент, 1934) — нетривиальное решение заурядной темы о «зажиточной жизни колхозников». Красочный и сложно построенный лист включает несколько сомасштабных, вычленяющихся друг из друга дробных композиций, напоминая скорее картину. На первом плане двое мужчин — вручающий премию партиец и принимающий ee дехканин; среди премий — собрание сочинений Ленина, патефон, отрезы тканей и двухламповый радиоприемник. Образы конкретизированы, наделены своими характерами. Все присутствующие одеты в национальные костюмы, и, хотя в толпе преобладают мужчины, заметны и несколько интересных женских персонажей разного возраста.
Примечания
- ^ Подробнее см., напр.: Абашин С. Советский кишлак. Между колониализмом и модернизацией. — М.: НЛО, 2015; Градскова Ю. Свобода как принуждение? Советское наступление на «закрепощение женщины» и наследие империи (середина 1920-х — начало 1930-х гг., Волго-Уральский регион) // AB IMPERIO. №4. 2013. С. 113–144; Щурко Т. «Худжум»: женская эмансипация в период ранних советских «экспериментов» в Советской Киргизии (1918–1930 гг.) // Вернуть будущее. Альманах Штаба №1 / Сост. и ред. Г. Мамедов, О. Шаталова. — Бишкек: Штаб, 2014.
- ^ Стайтс Р. Указ. соч. С. 451.
- ^ Об этих снимках см.: Kiaer C. The pageant of women, 2017 // Revolution every day. A calendar. 1917–2017 / Ed. by Bird R., Kiaer C., Cahill Z. Smart Museum of Art. — Chicago, 2017. Nov. 29.
- ^ 4 года АХРР. 1922–1926 г. М., 1926. С. 33.
- ^ Агитмассовое искусство советской России. Материалы и документы. Т. 2. С. 161–169.
- ^ В борьбе за раскрепощение: посвящается десятилетию отделов работниц и дехканок Средней Азии. Хрестоматия для женских школ, клубов, уголков и делегатских собраний / Ред. Л. Готфрида, Е. Рачинской и В. Чинновой. — Ташкент, 1930.
- ^ Так, в советской печати обсуждалось убийство Зейнаб Курбановой, председательницы райисполкома Локай-Таджикского района Таджикской АССР (1928), и снявшей паранджу узбекской актрисы Нурхон Юлдашходжаевой (1929). См. также: Шерстюков Ю. «Раскрепощение» мусульманских женщин в Центральной Азии: стратегии сопротивления и способы адаптации (1920–30-е гг.) // Народы и религии Евразии. 2020; Стайтс Р. Указ. соч. С. 459–461.
- ^ Молдошева А. «Наберитесь храбрости и прочтите всё!». Переписка работниц женотделов Кыргызстана 1920-х гг. // Альманах Штаба №2. Центральноазиатское художественно-теоретическое издание. Понятия о советском в Центральной Азии. 2016. — Бишкек: Штаб, 2014. С. 138–139.
- ^ См.: Бобровников В. Язык советской пропаганды на мусульманском востоке между двумя мировыми войнами (1918–1940) // Плакат Советского Востока. 1918–1940. — М.: Фонд Марджани, ГЦМСИР, 2013. С. 11–12.
- ^ Плакат Советского Востока. С. 107.
