Настя Коркия: «Мы все строим “ГЭС-2”, но занимаемся совершенно разными вещами»
«ГЭС-2» готовится к открытию: заканчиваются последние отделочные работы, а по территории дома культуры проводят экскурсии медиаторы. Однако еще пять лет никто не мог себе представить, что выключенное из городской среды здание электростанции превратится в новое культурное пространство. Этот процесс превращения промышленного сооружения в институцию задокументировала Настя Коркия, сняв фильм о строительстве здания и деятельности фонда V-A-C.
Настя Коркия. Courtesy автор
Владимир Серых: Дом культуры «ГЭС-2» приближается к открытию после пяти лет строительства. Можете рассказать, как началась съемка документального фильма о новом культурном пространстве?
Настя Коркия: Ровно пять лет назад была приостановлена работа гидроэлектростанции. С этого момента мы и начали съемки фильма. Это была очень важная электростанция, которая питала Кремль, музеи, находившиеся рядом, Храм Христа Спасителя и жилые дома вокруг. Мне кажется, очень символично, что мы начали съемки именно с этого момента.
Идеологом съемок выступила Тереза Мавика, она же приняла решение о том, что строительство «ГЭС-2» должно быть отражено в полнометражном фильме. Конечно, мы не могли предсказать, как долго будет идти стройка, но все же имели в голове определенный план. С одной стороны, мы хотели показать рождение новой институции. С другой — поразмышлять, что такое искусство и как его понимают люди. На протяжении пяти лет я задавала себе отчасти глупый, эфемерный и наивный вопрос — зачем людям искусство? Наверное, именно поэтому фильм получился в хорошем смысле странным. В то же время мы пытались ответить, что за институцию мы все строим — архитекторы и рабочие, менеджеры и кураторы. Мы все строим «ГЭС-2», но занимаемся совершенно разными вещами. Эта мысль и лежит в основе фильма.
Владимир Серых: Мне показалось, что фильм рассказывает не только о природе искусства. В нем кадры со стройки сменяются съемкой сторонних проектов на других площадках, «ГЭС-2» постепенно обретает новые очертания. Это ведь фильм о поиске нового дома для искусства и культуры?
Настя Коркия: Это очень точное наблюдение. Этот дом строился в течение пяти лет. За ширмой постоянно шло обсуждение, каким он должен быть. В фильме мы показываем эти процессы — как здание теряет свой прежний вид и обретает новый, как фонд пытается найти свой язык и делает разные проекты на сторонних площадках в Москве — в театре Маяковского или в ММСИ.
Владимир Серых: Большая часть экранного времени посвящена непосредственно процессу стройки, будням простых рабочих. Почему физический труд занял в фильме особое место?
Настя Коркия: Надо отдать должное простым рабочим. Их руками строится здание. Очень важно услышать именно тех людей, которые в течение пяти лет без устали работали, чтобы открыть это пространство. К тому же мне кажется очень ценным несколько наивный взгляд рабочих на то, что они строят. Некоторые сцены, на мой взгляд, вообще стали документацией актов искусства, которые случались во время строительства.
В фильме есть сцена, в которой празднуется День охраны труда. Рабочие собираются вокруг бетонного «человека», которого в воздух поднимает кран. Если представить вокруг этого «человека» интересующуюся искусством публику, вышел бы прекрасный перформанс. Эта сцена показывает, что уже в процессе строительства здания искусство начало проявляться стихийным образом. Или другой эпизод — установка синих вентиляционных труб. Это похоже на стыковку космического корабля и орбитальной станции. Мне хотелось, чтобы в кадре все имело непрямое значение, выражало что-то большее и заставляло задуматься. В жизни часто обыденные действия имеют скрытый подтекст, который странным образом связан с искусством.
Владимир Серых: Рабочие скорее похожи не на зрителей, пришедших на выставку современного искусства, а на ее организаторов. И этот импульс — быть соавтором обновленного здания — чувствуется. Например, в сцене с установкой тех самых синих труб. Осматривая стройку, Ренцо Пьяно и Леонид Михельсон ставят свои подписи на одной из них. А позже к трубе подходит стопорщик Сараф и задается вопросом, а есть ли поблизости маркер. Почему бы и ему не оставить свою подпись?
Настя Коркия: Это вышло совершенно случайно. Мне кажется, это очень верная оценка происходящего с его стороны — он ровно так же причастен к этому проекту, как и другие. Даже «участвует» в процессе выбора цвета труб, говоря, что они должны быть не синими, а красными. Для меня стало открытием, что рефлексия над зданием идет не только в офисе, но и на самой стройке. Словом, мне показалось, что простых рабочих очень важно показать в фильме. Их глазами увидеть стройку.
Владимир Серых: В то же время вы показываете мир менеджеров: у всех нервы на пределе, сроки горят, все пытаются приблизить завершение строительства.
Настя Коркия: Все эти годы в фонде ощущался драйв. Итальянские архитекторы не могли поверить, что все можно сделать так быстро. Они приезжали на площадку и удивлялись темпам. В другой стране это бы заняло больше времени. До этого я снимала фильм про церемонию открытия Олимпийских игр на стадионе «Фишт» в Сочи. Тогда тоже никто не верил, что его успеют построить к Олимпиаде. Иностранные специалисты считали, что стадион не открыть в срок.
Владимир Серых: Этот драйв останется, или с открытием все войдет в спокойное русло?
Настя Коркия: Я надеюсь, драйв никуда не уйдет. Те проекты, которые делает фонд, в хорошем смысле безумные. Во всяком случае, они меня никогда не оставляли равнодушной.
Владимир Серых: В конце фильма архитектор здания Ренцо Пьяно говорит, что «хорошие здания формируют хорошие города, а хорошие города — хороших жителей». Мне кажется, размышление об образовании и воспитании через культуру красной нитью проходит через весь фильм.
Настя Коркия: Честно говоря, я не думала об этом. Скажем, в фильме есть эпизод, где показана реакция на картину «Резкий и мягкий» Василия Кандинского. В кадре — небольшая рабочая каморка, которая сохранилась в старой гидроэлектростанции, и крепкий охранник. Он не был медиатором, но подготовился к работе — почитал о Кандинском. Вдруг он начал делиться своими мыслями о работе, заводить разговор с посетителями, а в конце — и с самой работой. Это была неожиданная удача — увидеть такого человека, который решил что-то узнать и рассказать об этом другим. Наверное, в этом и кроется смысл искусства — оно заставляет делиться своим мнением и незаметно меняет людей.
Владимир Серых: Многое ли в фильме построено на такой совершенно случайной импровизации?
Настя Коркия: Мы следовали простому плану: снимали основные этапы строительства здания и крупные события в жизни фонда. Какого-то жесткого сценария у нас не было. Мы опирались на календарь событий, но постоянно что-то шло не по плану. Так появилось много сцен, в основе которых — полная импровизация. Мы не могли себе представить, что охранник начнет комментировать Кандинского. Или что лифт в лабораторном корпусе Московского энергетического института, который так важен в театральном проекте «ГЭС-2. Опера», сломается накануне премьеры. Из этих случайностей вырастали полноценные сцены — в этом смысле фильм сам себя создавал.
Владимир Серых: Фильм получился очень лаконичным, если мы говорим о хронометраже и длительности съемок. Что не вошло в финальную версию, но кажется вам интересным?
Настя Коркия: Материала хватило бы на целый сериал. Мы же попытались выбрать только главное, чтобы не мучить зрителя. Некоторые сцены я очень люблю, но не могу их включить в конечный вариант — они ломают ритм и не встраиваются в уже готовый нарратив. И в этом контексте нужно понимать, что со стороны фонда не было никакой цензуры. Он выступил идейным зачинателем проекта, а дальше уже не вмешивался в процесс, поэтому фильм получился авторским.
Владимир Серых: В конце фильма появляется всем известный Рагнар Кьяртанссон, распевающий «Печаль победит счастье» в театре Маяковского. Мне показалось, что эта караоке-сцена несколько выбивается из течения фильма. Почему он заканчивается именно так?
Настя Коркия: Меня просто поразило то, что произошло на перформансе Кьяртанссона. Конечно, я ожидала, что его очень тепло примут русские люди. Но не думала, что весь зал будет хором подпевать Кьяртанссону и будет счастлив, что печаль победит счастье. Удивительная фраза, неоднозначная. У нее сложная коннотация. В тот день публика и художник каким-то образом смогли прикоснуться друг к другу. Мне показалось, что этот перформанс отлично характеризует фонд, который хочет показывать не однозначные работы, а очень сложные высказывания. В какой-то момент в кадре появляется девочка, шесть часов просидевшая в театре. Эта девочка — отсылка к фильму «На десять минут старше» Герца Франка, в котором ребенок в течение десяти минут смотрит спектакль и переживает разные эмоции. Девочка на перформансе то начинает подпевать и радоваться, то теряет к происходящему всякий интерес. И мне кажется, это отражает важную тему, которая проходит через весь фильм, — как зритель воспринимает искусство и как оно его меняет, пусть ненадолго.
