Елизавета Лихачева: «Самую большую опасность для культурного наследия представляют простые граждане»
Елизавета Лихачева работает в Государственном музее архитектуры имени А.В. Щусева с 2006 года, причем с 2017-го — директором. Сергей Чебатков встретился с Лихачевой, чтобы задать всего три вопроса о прошлом и настоящем охраны культурного наследия в России.
Елизавета Лихачева. Courtesy Государственный музей архитектуры имени А.В. Щусева
Сергей Чебатков: Как известно, актуальные сегодня проблемы изучения и сохранения собственного культурного наследия возникли перед мировым сообществом относительно недавно. Как это произошло?
Елизавета Лихачева: Существуют байки о Микеланджело, который кричал на работников мастерских, пускавших на известку древнеримские статуи, но это, скорее всего, вымысел, поскольку в эпоху Возрождения никого особо еще не заботило сохранение памятников античности. По-настоящему этот процесс в Западной Европе начался лишь во второй половине XVIII века — одновременно с первыми попытками национального самоопределения. Когда жители Франции перестали быть подданными короля и стали французами, англичане — англичанами, а русские, соответственно, русскими. То есть когда народы начали идентифицировать себя по национальности. А единственный способ идентификации нации — это ее культура. Никаких других вариантов не существует. И вот с этого момента Европа, а за ней и страны других континентов, пытаются сохранять свое наследие.
С.Ч.: А как процесс начинался конкретно в России?
Е.Л.: Однажды Николай I приехал в Киев и увидел, как поновляются древние фрески в Софии Киевской. Работы велись настолько варварски, что император был возмущен и заявил, что если мы так и дальше будем хранить свою старину, то никто не поверит, что она у нас была. Вскоре по его указу был создано Императорское археологическое общество, где слово «археологическое» надо воспринимать не в значении копания земли, как сейчас, а в значении сохранения истории. Эта организация получила право останавливать любые работы на древних памятниках, если эти работы не были с ней согласованы.
К концу XIX века деятельность общества была уже всеобъемлющей, в него входило много компетентных специалистов. Это были архитекторы, историки, искусствоведы, философы, литераторы, музыканты, потому что наследие уже тогда воспринималось не только как материальная категория, но и в контексте музыки, литературы и вообще всего, что досталось нам от собственной древности. Большим событием стала подготовленная Обществом в начале XX века первая выставка иконописи, которая перевернула представление о возможностях древнерусской живописи. На нее, кстати, попал Анри Матисс, который в тот момент дописывал «Танец» и «Музыку» для Щукина в Москве. Матисс, по собственным воспоминаниям, был до глубины души поражен тем, что увидел.
Не менее интересная ситуация с охраной наследия складывалась в советское время. Звучит парадоксально, но в разгар гражданской войны правительство большевиков выпустило указ, о наказании за сознательную порчу памятников. Понятно, что этот указ не всегда соблюдался, очень многие вещи были утрачены, так как хозяева новой жизни разоряли храмы, переплавляли золотые реликвии и вытряхивали мощи, но тем не менее был сразу определен некий перечень объектов, объявленных национальным достоянием. Так и шло, одни памятники становились музеями, другие просто сносились. Но это уже вопросы к дуалистичности большевистского сознания. Необходимо добавить, как сильно досталось нашему наследию во время Отечественной войны. Например, в довоенный период в храмах Великого Новгорода было шесть полностью сохранившихся циклов фресок. После войны не осталось ни одной. Единственный дошедший до нас памятник с домонгольскими росписями — Мирожский монастырь в Пскове. Еще от XVI века остались фрески Дионисия в Вологде. Больше ничего нет. Все уничтожено.
С.Ч.: Как обстоит дело с охраной наследия в России сегодня?
Е.Л.: Еще в 1990-е у многих в головах сложилась следующая картинка: существует некоторое количество отчаянных активистов, пытающихся спасти наше наследие, но им мешают плохие чиновники и бизнесмены, которые, наоборот, хотят все разрушить и понастроить везде торговых центров. Но в наше время это не так. И активисты бывают не совсем хорошие, и чиновники с бизнесменами не всегда плохие. Сегодня самую большую опасность для культурного наследия представляют в первую очередь простые граждане. Те, например, которые каждый день трогают «на счастье» носы бронзовых собак, украшающих вестибюль на станции метро «Площадь Революции». Мы много раз с коллегами пытались объяснить, что этого делать не надо, но всегда натыкались на недоуменные вопросы: «А что такого? А что с ней будет?». А что будет, если ваш нос за день потрогает двадцать тысяч человек? Как минимум — синяк.
Так что основной задачей сегодня является не борьба с «плохими дядями», а убеждение максимального количества людей в том, что отношение к памятникам своего культурного наследия — это отношение к самим себе. И в последнее время мне отрадно видеть, что именно в этой борьбе намечаются положительные перемены. Я имею в виду в первую очередь волонтерское движение. То есть появились люди, которые тратят свое время, за свои деньги едут куда-то и там стараются привести в порядок какое-нибудь здание. И единственное, что их останавливает, особенно если здание признано памятником, это отсутствие разрешения на работы, потому что любые работы на памятнике должны производиться компанией, имеющей соответствующие лицензии. Но даже в этом случае они приносят невероятную пользу — вокруг сооружений появляются чистые крашеные заборы, обпиливаются деревья возле руин или еще сохранившихся объектов, чинятся крыши, чтобы законсервировать строения. Для этого как раз не нужно никаких лицензий — консервация памятника это закрытие оконных проемов и наведение крыши, чтобы влага не попадала внутрь и не разрушала стены.
Также мне очень нравится, что появляется все больше состоятельных людей, понимающих значение русской усадьбы, пытающихся снова вдохнуть жизнь в усадебную архитектуру. Еще лет десять-пятнадцать назад никто себе представить не мог, что люди начнут осознавать ценность наследия. А ведь осознание ценности наследия и является краеугольным камнем в деле сохранения памятников. Государство не в состоянии бесконечно поддерживать это прошлое. К тому же надо понимать, что сохранение наследия — это дорогое удовольствие. И тут мы все время сталкиваемся с тем, что люди говорят: «Это дорого, давайте все это снесем и построим такое же, но новое». Или: «Давайте не будем тратить на это средства, у нас есть и более существенные проблемы — больницы, детские сады, пенсионеры. Давайте потратим деньги на решение этих проблем». Если люди не понимают, зачем нужны эти старые камни, то их никто и не будет сохранять. Но сохранение того, что осталось, — одна из важнейших, на мой взгляд, задач, которые сегодня стоят не только перед государством, потому что оно не может сохранить все. И мне очень приятно, что движение по защите памятников архитектуры крепнет, начинает диалог не только с властью и чиновниками, но и с состоятельными людьми, которые и со своей стороны пытаются содействовать сохранению культурного наследия. Поэтому, по моему глубокому убеждению, в настоящий момент все эти разборки с властью и бизнесом вторичны — на первом месте должна быть работа с людьми, объяснение им, что такое наследие и зачем его надо сохранять.
