Лена Брюггеман: «Мы и есть тот самый случай самоинституциализации»
Немецкая галерея D21 Kunstraum существует как некоммерческое выставочное пространство, отношения внутри которого выстраиваются по принципу самоорганизации. Художественный руководитель D21 Лена Брюггеман, которая курирует выставку «Формы художественной жизни», организованную ММОМА совместно с Гёте-Институтом, рассказала «Артгиду» об опыте взаимодействия с государством и необходимости диалога между институциональными и внеинституциональными инициативами.
Лена Брюггеман. Courtesy автор
Татьяна Сохарева: В разговоре о самоорганизациях важно понять, как устроена жизнь галереи изнутри: кто принимает основные организационные решения в D21?
Лена Брюггеман: Я руковожу галереей с 2012 года, поэтому в основном за художественную программу отвечаю я. Но мне важно, чтобы другие участники тоже что-то предлагали и брали на себя ответственность, я постоянно провоцирую их на это. В конце нынешнего года я перестану быть художественным руководителем и немного изменю правила нашей самоорганизации, чтобы вместо одного куратора, который авторитарно рулит программой, сложились инициативные группы, раз в год коллегиально выбирающие тему сезона и реализовывающие большой проект. Таким образом, художники со стороны тоже смогут объединиться и подать нам заявку. Мне кажется, что новая форма организации поможет нам более правильно распределять ответственность. Все-таки хочется, чтобы как можно больше людей занималось организационной деятельностью. Сейчас мы функционируем как свободное независимое пространство, которое получает финансирование от государства. Но средства нам выделяют только на конкретные проекты, поэтому большинство из нас занимается галереей на волонтерских началах.
Т.С.: На практике очень часто попытки выстроить горизонтальные отношения внутри организации разбиваются о проблему иерархии. Как вы планируете ее решать?
Л.Б.: Об этом мы сможем поговорить осенью, когда вступят в силу новые правила. Сейчас для меня очевидно, что они предполагают большую открытость по отношению к местной художественной сцене и городу в целом. Да, тему года все равно будут определять активные деятели из D21, но затем мы объявим открытый конкурс и сможем принять в свои ряды тех художников, которые не являются членами D21. Правда, в таком случае им все равно придется вступить в наш союз…
Т.С.: В России любая независимость упирается прежде всего в финансовый вопрос: как только появляются государственные деньги, свобода сразу заканчивается. D21, как вы сказали, финансируется за счет государства. Такой способ существования накладывает на вас какие-то обязательства?
Л.Б.: В Германии чуть иначе обстоят дела с государственным финансированием культуры. К тому же, важно понимать, что нас никто не поддерживает на постоянной основе. Для того чтобы выжить, мы постоянно подаем заявки на гранты от государства и частых институций, которые поддерживают художников. И, разумеется, речь идет о проектах, которые нам интересны. В итоге мы либо получаем под них финансирование, либо нет. От своих идей мы никогда не отказываемся. В целом у меня нет впечатления, что государственные деньги оказывают разрушающее влияние на нашу деятельность. Мы формируем свою повестку, исходя из иных посылов.
Т.С.: Расскажите подробнее, как работает система грантов в Германии?
Л.Б.: Большую часть финансирования мы получаем от города и земли Саксония, а затем пытаемся под конкретную выставку выбить дополнительные деньги, подключая художников, чтобы они тоже подавали на гранты в своих родных регионах. Частное финансирование в Лейпциге получить довольно сложно, потому что в городе так толком и не сформировалась традиция поддержки искусства. Никому это просто не нужно. У нас нет ни частных музеев, ни индустриальных предприятий, которым, возможно, это было бы интересно.
Т.С.: В России низовые инициативы находятся в довольно уязвимом положении, поэтому редкая самоорганизация живет более двух-трех лет. Какие проблемы выходят на первый план после того, как был решен вопрос выживания?
Л.Б.: На самом деле у нас абсолютно аналогичная ситуация — мы точно так же вынуждены постоянно выживать. Нельзя сказать, что в этом вопросе мы ушли далеко вперед. К примеру, пространство, которым мы располагаем, находится в довольно плачевном состоянии и требует постоянных вложений, не говоря уже о том, что мы, конечно же, сами платим аренду. Если нам несколько раз подряд отказывают в финансировании наших проектов и не дают те гранты, на которые мы подавали, это очень сильно сказывается на нашей деятельности. D21 организована по принципу союза, это значит, что постоянные участники каждый год платят небольшой членский взнос. Это обстоятельство вселяет уверенность, что мы не пропадем, но, увы, не делает нас полностью независимыми от внешних факторов. В Лейпциге в принципе не очень много подобных союзов, поэтому большая часть художников работает в галерее на общественных началах. Через какое-то время они неизбежно сталкиваются с проблемой выгорания или просто находят более оплачиваемую работу и покидают нас.
Т.С.: Многие самоорганизации со временем превращаются в полноценные институции с четко выстроенной иерархией и бюрократической системой. Видите ли вы в этом проблему?
Л.Б.: В случае с D21 можно сказать, что мы и есть тот самый случай самоинституциализации. Мы всегда выделялись в сравнении с другими самоорганизованными пространствами в Лейпциге, потому что мы иначе взаимодействуем друг с другом. Люди, которые создавали D21, не были кучкой друзей или соратников. Они просто хотели открыть некоммерческое пространство и ни от кого не зависеть. Нельзя даже сказать, что они прицельно искали художников со схожими интересами. Поэтому по каждому организационному вопросу нам приходилось нащупывать компромисс. Именно этот факт, как мне кажется, обеспечил нам наш нынешний институциональный статус. К сегодняшнему дню галерея успела сменить несколько художественных руководителей и сформировать костяк активных участников, которые нам помогают на постоянной основе.
Т.С.: Были ли какие-то еще точки соприкосновения, помимо желания создать независимое пространство? Обсуждалась ли художественная программа?
Л.Б.: Галерея была основана в 2006 году. В этот период в Лейпциге единственным заметным художественным явлением была так называемая Новая школа живописи. Идея создать независимое пространство в противовес ей принадлежала норвежскому куратору Лейфу Магне Тангену, который тогда жил в Лейпциге. Он расклеил в городе объявления о том, что хочет создать галерею, и начал ждать, когда к нему потянутся художники. Основная его идея была в том, чтобы не показывать живопись. Это было такое пространство антиживописи. Кроме того, мы с самого начала решили, что не будем выставлять своих друзей. Мы ориентировались на новые медиа, фотографию и перформанс, в общем, на более или менее экспериментальные формы искусства. Для нас также был очень важен международный аспект нашей деятельности: мы постоянно знакомились с иностранными художниками, налаживали связи.
Т.С.: В контексте выставки в ММОМА постоянно говорят о размывании границ между институциональными и внеинституциональными инициативами. Когда низовые инициативы попадают в музей, не возникает ли конфликт интересов?
Л.Б.: Нет, не думаю. D21 изначально создавалась как небольшая институция. Мне кажется, если ты называешь себя институцией, тебе не обязательно принимать правила, существующие в других институциях, — ты всегда можешь установить свои. Благодаря институциональному статусу мы имеем довольно много преимуществ. Например, как я уже говорила, мы можем подавать заявки на государственное финансирование. Кроме того, когда я говорю, что я «художественный руководитель галереи в Лейпциге», я вижу, что люди по-другому на меня смотрят. Есть в этом какое-то заявление.
Т.С.: В России рост числа самоорганизаций во многом обусловлен политически, потому что многие художники просто не готовы встраиваться в тот контекст, который создают государственные институции. Насколько далека ваша деятельность от политики?
Л.Б.: Я даже не могу припомнить ни одного примера, чтобы искусство настолько тесно взаимодействовало с государством, как это происходит в России. У нас государство намного мягче. В работе над выставкой в ММОМА для меня было важно создать пространство, в рамках которого возник бы какой-то альтернативный дискурс. Я хотела сподвигнуть людей к диалогу. Надеюсь, у нас получилось.
Т.С.: Для нас очень важен опыт советских неофициальных художников. До сих пор многие самоорганизации — сознательно или нет — воспроизводят структуру квартирных выставок и говорят о феномене вненаходимости. Можно ли говорить о подобном определяющем опыте в Германии?
Л.Б.: Мне кажется, у нас образовалась пропасть между поколениями. Во времена ГДР в Лейпциге была довольно сильная традиция андеграундного искусства, которое люди точно так же выставляли в квартирах, но сегодня об этом мало что известно. Огромное количество тех художников просто пропали с радаров. Хотя, может быть, это просто я ничего не знаю. Современная традиция сложилась в начале нулевых. В 2006 году Лейпциг пребывал в запустении, Германия называла его умирающим городом, на каждой улице было много покинутых домов. В этих домах часто возникали экспериментальные выставки и сквоты.
Т.С.: Опыт самоорганизации очень важен для регионов, где зачастую отсутствует какая бы то ни было инфраструктура и понимание, что такое современное искусство и зачем оно нужно. Актуальна ли для Германии проблема центра и периферии?
Л.Б.: Да, разница существенная. Десять лет назад открыть такое же независимое пространство в Берлине было бы куда сложнее. Многие художники, окончившие местную академию, переезжали тогда в Берлин, потому что в Лейпциге у них не было шансов выжить. Сейчас ситуация начинает меняться, поскольку Берлин дошел до той точки, когда художники не могут себе позволить жизнь там. Многие возвращаются в Лейпциг и заново выстраивают свою практику. Сейчас в городе все меняется. Надеюсь, что эта тенденция не схлынет.
Т.С.: Что могут предложить самоорганизованные инициативы, помимо критической позиции по отношению к существующей системе?
Л.Б.: Мы стараемся создавать для художников те условия, которые им не могут предложить в институциональных пространствах. К примеру, мы стремимся всем, кто участвует в наших выставках, платить гонорары, чтобы эта практика стала стандартом, а не исключением. Сегодня я вижу в нас такую экспериментальную модель, основываясь на опыте которой мы можем обсуждать вопросы профессиональных отношений в художественной среде. Таким образом, мы пытаемся оказывать влияние на город и менять отношение к искусству.
