03.12.2013 46621
Против мавзолея
Какими были художественная жизнь и критика в России сто, пятьдесят или двадцать лет назад, в 1917, 1924, 1941, 1962, 1974, 1989 или 1991 годах? Что обсуждали художники и интеллектуалы в узком кругу и на страницах печатных изданий? Всему этому посвящена наша рубрика «Архив», в которой мы публикуем неизвестные (или известные лишь специалистам) документы, фотографии, мемуары, тексты и дискуссии, которые, как мы надеемся, помогут нашим читателям лучше представлять и понимать интеллектуальную атмосферу советской эпохи — от революции 1917 года до распада Советского Союза в 1991-м. Начали мы с публикации анонимного редакционного текста из журнала «Искусство и промышленность» (1924), посвященного критике (довольно грубой и отчасти наивной) творческого объединения ЛЕФ («Левый фронт искусств», 1922–1929). Продолжили рассказом об утопическом плане музеефикации всей страны и публикацией «Декларации Рыжих Новаторов», найденной в архиве наркома просвещения молодой Советской Республики Анатолия Луначарского. Сегодня мы расскажем о строительстве мавзолея Ленина на Красной площади и о критике архитектурной концепции последнего пристанища вождя мирового пролетариата, которая многим казалась архаической и чуждой новой советской действительности.
Исаак Бродский. У мавзолея В.И. Ленина. 1924. Бумага, акварель, графитный карандаш, гуашь, белила. Источник: wikipedia.org
О Мавзолее
(Фрагмент тезисов о монументах и монументе Ленину)
Экспозиция эстетической проблемы
Искусство трудящимся, 1925, № 8. С 3–4
Определение задания как «Мавзолей» Ленина почти предрешает постройку гробницы в традиционном стиле. С представлением о мавзолее связывается исторический стиль гробницы, вид сложившийся архитектурной формы. Задание, выраженное в этом термине, насильственно держит творческую мысль в узких пределах классически отстоявшихся представлений. Мавзолей — гробница, но не всякая гробница обязательно должна быть мавзолеем. Гробница — усыпальница, место упокоения, символ отошедшего прошлого. Таков мавзолей — в нем покой и скорбная память об отошедшем: в нем нет восхождения, взлета в будущее, нет связи с бесконечно наступающим настоящим. Такой ли гробницей-мавзолеем должна быть гробница Ленина? Ведь мертвый Ленин повелевает будущим. В этой далеко идущей связи все значение и величие Ленина. Не мавзолей, а высоко поднимающиеся к небу пирамиды воздвигал Египет, с мрачным упорством отстаивавший волю к бессмертному существованию. В пирамидах идея гробницы связана с идеей настоящего и будущего. Очевидно, постановка задания, как сооружение «мавзолея», неизбежно предрешила тот несозвучный эпохе эстетический трафарет, который ныне красуется на Красной площади.
В 1924 году, в применении к Ленину, в Советской России у Кремлевской стены этот трафарет ощущается как странный нонсенс, обидный в своей пустоте. О чем говорит этот мавзолей? Можно подумать, что в процессе перенесения тела Ильича шли тучные патриции в тогах с широкими каймами аристократов. О каком покое, охватившем все грани, линии и отвесы, говорит в века этот тяжелый ступенчатый куб, покрывший тело носителя революционной стихии? Какой наивный беспомощный лад между этой римско-ассирийской строгостью мавзолея с одной стороны и азиатско-византийской красотой площади, окаймленной Василием Блаженным, Кремлевскими башнями и стеной — с другой! Исторически вся декоративная значительность Красной площади связана с идеей опочившего Ленина в плане глубокой, органической антитезы. Здесь проникновенный смысл и внутренняя связь в исторических звеньях единой цепи. Мавзолей же нелепо чужд и Красной площади, и Ленину, и всей Революции — его никак не свяжешь с Россией, ни с гробницей Ленина, ни с кульминационным местом исторического действа — Кремлем.
И только надпись «Ленин» убеждает нас, что там должен покоиться прах Ленина, а не римского императора Траяна.
Игн. Хвойник
