Искусство в лучах и под микроскопом

История искусства, при этом история детальная, нюансированная, пишется не только кистью художника и пером критика, но и всем арсеналом инструментов реставратора. Снятие старого лака с картины может обернуться изменением ее датировки, авторства и даже композиции. О том, как при помощи скальпеля и новейших технологий раскрываются тайны давно известных работ, рассказывает художник и искусствовед Ольга Абрамова.

Ян Вермеер. Девушка, читающая письмо у открытого окна. 1657. Холст, масло. Фрагмент. Галерея старых мастеров, Дрезден. Слева — состояние до реставрации, справа — после. Коллаж: Артгид

Десятого сентября в Дрезденской галерее открылась выставка «Ян Вермеер. В отражении», где перед публикой впервые вживую предстала преображенная реставрацией «Девушка, читающая письмо у открытого окна». Недавнее ее появление на сайте галереи уже успело ошеломить ценителей, приведя в восторг одних, погрузив в тоску других и заставив всех вместе снова задуматься о вызовах технического прогресса, дающего в руки исследователю всё более изощренные инструменты, но и погружающего его в пучину психологических, этических и эстетических проблем. Сегодня в очередной раз атаке подвергается многострадальная, немыслимая без уникального бытия во времени аура произведения, которую почти век назад воспел и развенчал Вальтер Беньямин.

Всю долгую жизнь в Дрездене — она живет в галерее с 1742 года — «Девушка» Вермеера читала письмо в мягком свете окна, выделяясь силуэтом на фоне гладкой золотистой стены, но в 1979 году рентгенография выявила на этой стене изображение полотна с Купидоном. Прошло еще тридцать лет, и теперь уже инфракрасная рефлектография подтвердила его присутствие. Искусствоведы ликовали: прояснился сюжет, стало очевидно, что девушка читает любовное письмо, и на это указывают не только яблоки на первом плане. Наконец, два года назад началась фундаментальная реставрация, и выяснилось, что записал фон не автор, как думали прежде. Спустя десятилетия после смерти Вермеера это сделал некий мастер, подаривший нам тот самый знакомый образ. А сегодня мы его лишились. Кропотливо соскребая скальпелем слои, реставратор живописи дрезденской Галереи старых мастеров Кристоф Шёльцель открыл нам авторскую композицию. Привычная «Девушка, читающая письмо у открытого окна» лишилась не только чистоты силуэта, но и теплого тона: под толстым слоем лака скрывался холодноватый голубой. Совсем новый Вермеер, радуются в музее. Прекрасно, но как жаль старого, думают некоторые.

И теперь, привыкая к новому образу и мечтая о том времени, когда реставраторы научатся выделять атомы авторского слоя, метить их, как это делают с бревнами переносимого дома, и собирать в чистоте первозданной аутентичности, стоит вспомнить несколько громких историй, которые связаны с секретами, раскрытыми при реставрации.

Рафаэль Санти. Дама с единорогом

С 1682 года портрет молодой женщины числился в каталогах римской Галереи Боргезе как часть коллекции флорентийской семьи Альдобрандини. Впервые о нем упомянули в инвентарии в 1760 году, назвав эту работу «Святая Екатерина Александрийская» и приписав ее кисти Перуджино. В разное время портрет приписывали Ридольфо Гирландайо, Франческо Граначчи и Андреа дель Сарто. И только реставрация 1930-х, когда изображение переносили с деревянной панели на холст, раскрыла на месте святой молодую женщину с крошкой-единорогом на руках и подтвердила гипотезу Роберто Лонги о возможном авторстве Рафаэля. Так «Святая Екатерина Александрийская» превратилась в «Даму с единорогом». Во время следующей реставрации в 1959 году этот холст первым в истории подвергся рентгенографии. И оказалось, что средневековый символ девственности единорог прежде был собачкой, сидевшей на коленях хозяйки, — вот почему он такой маленький. Во времена Рафаэля присутствие собаки на портрете считалось символом супружеской верности, и такие портреты обычно заказывали к свадьбе. Кроме того, выяснилось, что Рафаэль писал только женскую фигуру, пейзаж и небо, а колонны, парапет и собачку добавил другой художник, возможно, Джованни Антонио Сольяни — ученик Лоренцо ди Креди.

Полвека назад реставраторы, ссылаясь на плохое состояние картины, решили оставить единорога нетронутым. Так что, вероятно, все еще впереди. А сегодня, благодаря исследованиям, можно восстановить непростую судьбу этой молодой женщины. Сначала Рафаэль написал фигуру, небо и пейзаж. Потом кто-то другой писал колонны, парапет, рукава, руки и собаку. Несколько десятилетий спустя собака превратилась в единорога, и затем были переписаны руки. Наконец, скорее всего, в конце XVII века, неизвестную даму, добавив плащ и атрибуты, сделали святой.

Хендрик ван Антониссен. Вид на пески Схевенингена

Небольшому морскому пейзажу второстепенного малого голландца несказанно повезло: побывав в руках реставраторов, он обрел новый статус и новое, более почетное место в экспозиции Музея Фицуильяма при Кембриджском университете.

Когда в 2014 году музейной галерее Золотого века голландского искусства потребовался ремонт, ее коллекция тоже отправилась на профилактическую чистку в Институт Гамильтона Керра — центр изучения и сохранения станковой живописи при музее. За пейзаж Антониссена взялась аспирантка института Шань Куан. Это изображение на небольшой деревянной панели привлекло ее внимание (как и внимание многих до нее) странным поведением персонажей: все они, собравшись в холодный ветреный день на морском берегу, дружно смотрели куда-то в одну точку. Рутинная процедура снятия старого лака обернулась неожиданностью — над горизонтом проявилась крошечная фигура, будто парящая в воздухе, а вслед за ней нечто, похожее на плавник огромного кита. Также выяснилось, что темный лак скрывал переписанный фрагмент и что запись не принадлежала автору, а была сделана больше ста лет спустя с явным намерением скрыть первоначальное изображение. Реставраторы вместе с кураторами коллекции приняли решение удалить позднюю запись, Шань Куан с помощью скальпеля и микроскопа избавила пейзаж от старой краски, и все наконец увидели, что так заинтересовало публику: гигантский кит лежал на берегу, и маленькая фигурка, балансирующая на его спине, пыталась измерить длину животного.

Кто и когда решил избавиться от мертвого тела, пока неизвестно. Возможно, замазав труп, владелец надеялся продать пейзаж подороже.

Франсиско Гойя. Портрет дона Рамона Сатуэ

Нет ничего необычного и неожиданного в том, что художник работает поверх уже существующего изображения. Причин этому множество; в числе самых популярных — бедность и творческая неудовлетворенность. Но случай с портретом мадридского судьи дона Рамона Сатуэ, написанным Гойей в 1823 году, особенный.

Фактура поверхности холста, утолщения красочного слоя давно привлекали внимание специалистов амстердамского Рейксмузеума, но лишь в 2011 году им на помощь пришла сканирующая макрорентгеновская флуоресцентная спектрометрия — технология, разработанная Йорисом Диком из Делфтского технического университета и Коеном Янссенсом из Университета Антверпена. Она состоит в том, что на исследуемый объект направляются высокоэнергетические рентгеновские лучи, которые заряжают атомы и заставляют их испускать собственные рентгеновские лучи. Анализируя эту информацию, можно составить цветовую карту всего, что находится под верхним слоем краски. Мобильная версия такого рентгеновского «сканера» позволяет музеям исследовать картины, даже не прикасаясь к ним.

На подобной цветовой карте портрета Сатуэ обнаружилась скрытая фигура мужчины в парадной форме и орденах. Исследователи предполагают, что фигура почти наверняка принадлежит французскому офицеру, а уникальный орден, хорошо видимый в лучах рентгена, позволяет отнести изображенного к военному руководству, поскольку право носить такую награду имели лишь пятнадцать французских генералов, включая брата Наполеона — Жозефа Бонапарта.

Все это пока лишь предположения, но найденная фигура проливает свет на политические метания художника. Первый портрет мог появиться во время пятилетнего испанского правления Жозефа Бонапарта, которому Гойя служил. После отречения Жозефа от престола Гойя получил официальное помилование и был восстановлен в должности придворного художника испанской короны. И вот тут-то, опасаясь репрессий, он и написал судью Сатуэ поверх французского военачальника. Впрочем, с антилиберальным и контрреволюционным режимом Фердинанда VII у Гойи тоже не сложилось, и художник попросил разрешения поселиться во Франции, где и умер в 1828 году.

Гюстав Курбе. Раненый

Если Гойя прятал в холсте свою политическую близорукость, то Курбе расправлялся с возлюбленной. Его «Раненый» предстал в лучах рентгена настоящей любовной драмой. Исследовать это полотно начали полвека назад. Уже тогда рентгенография обнаружила скрытые изображения. Техника развивалась, предоставляя всё новые возможности, и последнее исследование, которое в 2015 году проводил Центр исследований и реставрации музеев Франции (C2RMF), позволило составить рентгенограмму с двумя скрытыми прежде композициями. Самая ранняя изображает голову женщины в трехчетвертном повороте, а на второй сам Курбе дремлет, прислонившись к дереву и обнимая свою тогдашнюю натурщицу и подругу Виржини Бине. Первую композицию посчитали неудачным наброском, но почему в окончательном варианте исчезла та, которую автор называл вечной любовью, а сам художник превратился в умирающего дуэлянта? Реалист Курбе, любивший повторять, что в автопортретах записал историю своей жизни, в этот раз решил подправить реальность и, расставшись с любовницей, уже успевшей родить ему сына, которого он не пожелал признать, уничтожил ее присутствие на холсте. Может быть, ему всего лишь не нравилась композиция, и он вернулся к ней спустя десять лет, посчитав, что и так достаточно прославил Виржини в скандальной «Купальщице»? Или дело в травме расставания? К сожалению, на эти вопросы не ответит даже самая тонко настроенная двухмерная сканирующая макрорентгенофлуоресцентная визуализация. А всю любовную переписку Курбе после его смерти уничтожила сестра художника.

Жорж Сёра. Пудрящаяся девушка

Написанный за год до скоропостижной ранней смерти автора холст из коллекции лондонского Института искусства Курто вибрирует тонкими, прописанными в соответствии с высокими принципами пуантилизма переливами света и цвета. Даже жизнерадостная плоть молодой женщины, сидящей перед туалетным столиком с пуховкой в руке, обретает в этих переливах своеобразное изящество, пусть ехидный эстет Роджер Фрай и называл эту красотку «немыслимой женщиной в гротесковом дезабилье 80-х годов». В левом верхнем углу полотна присутствует странная конструкция — то ли картинка, то ли окошко с букетом цветов в вазе.

Вот эта самая конструкция и преподнесла неожиданный сюрприз. Впрочем, не такой уж неожиданный. Еще в 1920-е искусствовед Робер Рей, беседуя для своего исследования с людьми, знавшими Сёра, выяснил, что под букетом может прятаться портрет самого художника. На рентгенограммах, сделанных в 1958 году в Чикагском университете и в 1987-м в Институте Курто, и в самом деле обнаружился слой краски под вазой с цветами. Но только в 2013 году многоспектральный сканер, разработанный в Национальном институте оптики во Флоренции, позволил специалистам отдела консервации и технологий Института Курто подтвердить правоту Рея. В окошке, которое теперь принято считать зеркалом, под слоем краски сканер увидел бородатого мужчину перед холстом. Длинный предмет в его руке — скорее всего, кисть. Вытянутое лицо и острая бородка напоминают известные изображения Сёра.

Что же послужило причиной этого странного пентименто (внесение художником правок в свое произведение. — Артгид)? Только после смерти художника стало известно, что молодая женщина за туалетом, двадцатилетняя Мадлен Кноблох, не просто натурщица, но возлюбленная Сёра и мать его сына. Художник не любил делиться с окружающими своими секретами, а вот Мадлен, по-видимому, любил. Готовый холст увидел один из немногочисленных приятелей, допущенных скрытным Сёра в мастерскую. Ничего не зная о Мадлен, приятель посчитал, что мужская голова в подобном дамском будуаре выглядит комично, и Сёра согласился. Сегодня исследователи гадают, кто же этот непрошеный советчик — Фенеон, Синьяк, Люс или Сеон?^[1]

Генри Гиллард Глиндони. Джон Ди проводит эксперимент перед королевой Елизаветой I

В XIX веке в Сохо на Уордур-стрит так успешно торговали антикварной мебелью и современными подделками, что название стиля Wardour Street стало нарицательным, намекающим на склонность торговцев выдавать имитации за подлинники. Именно в таком стиле и работал Генри Гиллард Глиндони, викторианский живописец, который даже свою вполне английскую фамилию Глиндон украсил буквой «и» на итальянский манер. Нам Глиндони интересен не столько своими подробными историческими холстами, сколько захватывающей мистической историей, приключившейся с его большим, полтора на два с половиной метра, полотном «Джон Ди проводит эксперимент перед королевой Елизаветой I», хранящимся в лондонской Коллекции Велкома. Впрочем, никакой другой истории с героем, подобным доктору Ди, и произойти не могло. Это он, эрудит эпохи Тюдоров, ученый, придворный и маг, которого иначе как «королевский чародей» не называли, послужил прообразом шекспировского Просперо; Дерек Джармен снял о нем фильм, а Деймон Албарн написал оперу (Джармен — режиссер-авангардист и художник; Албарн — фронтмен группы Blur. — Артгид).

У Глиндони Королева Елизавета I, посещавшая дом Ди и благоволившая к нему, расположилась слева в окружении придворных, а справа Ди демонстрирует эффектный химический опыт. За ним сидит его помощник и медиум Эдвард Келли в шапочке, скрывающей отсутствие ушей, — их отрезали в наказание за подлог. Со временем сквозь верхний слой краски на узорчатом полу вокруг фигуры Ди стали проступать странные объекты, все больше и больше напоминавшие человеческие черепа. Когда в 2015 году в Музее Королевского колледжа врачей готовили выставку, посвященную Ди, картину Глиндони исследовали в рентгеновских лучах, и рентгенограмма проявила полукольцо черепов со всей очевидностью. Нашелся еще один пентименто — за гобеленом справа стали видны полки с чудовищами. Глиндони, должно быть, собирался отдать должное оккультным интересам своего героя, но почти сразу закрасил изображение, предположительно, из-за нервного покупателя. Так что теперь нам предстоит решать, кто такой Джон Ди, — блестящий математик, химик, географ, астроном — этакий возрожденческий uomo universale, или оккультист, алхимик и астролог, беседовавший с ангелами. Правда, во времена Ди и математику полагали чем-то вроде колдовства.

Казимир Малевич. Черный квадрат

Казимир Северинович не подкачал. Мало того что весь мир вот уже больше века ломает голову над его «Черным квадратом», так теперь еще и реставраторы добавили загадок.

О том, что «Черный квадрат» не так черен и не так прост, догадывались давно: в кракелюрах того самого, первого, который появился, как выяснила Александра Шатских, 8 июня 1915 года и который теперь за нетранспортабельностью не покидает стен Государственной Третьяковской галереи, можно было разглядеть голубую, зеленую, желтую и даже розовую краски. К столетию «иконы супрематизма» Третьяковка обнародовала результаты самых свежих исследований. Макрофотосъемка через бинокулярный микроскоп, рентгенография и флуоресцентный анализ показали еще два слоя под хрестоматийным верхним. Глубже всего лежит, как полагают ученые, кубофутуристическая композиция, а поверх нее — протосупрематическая. Как выяснилось, Малевич использовал две разные черные краски, в которые для бархатистости добавлял мел, что свидетельствует о его пристальном внимании к насыщенности и фактуре черного. Кроме того, исследователи нашли следы авторской реставрации, потребовавшейся из-за пренебрежения живописной технологией, и отпечатки пальцев, возможно, не только самого художника.

Что касается слов, обнаруженных на полях уже готовой работы, то написать карандашом «битва», «негров» и третье совсем неразборчивое, мог кто угодно. Исследователям хочется видеть здесь почерк Малевича. Говорят даже о том, что художник был знаком с картинками французского журналиста, черного юмориста, главы школы «фумизма» и члена правления клуба «почетных гидропатов» Альфонса Алле, который еще в 1882 году выставил черный прямоугольник в золотой раме и подписал его «Битва негров в пещере ночью». Однако с полной уверенностью утверждать это пока рано.