Что манга делает в Британском музее?
В 2018 году в Британском музее прошла самая большая выставка манги, открывшаяся за пределами Японии. На родине эти комиксы пользуются феноменальной популярностью вот уже более ста лет. Однако при виде большеглазых красоток западная пресса продолжает задаваться вопросом, есть ли место массовой культуре в европейском музее. «Артгид» рассказывает, как манга превратилась в культурный феномен и какие споры спровоцировала выставка в Лондоне.
Кадр из аниме «Истории монстров» (Bakemonogatari). Студия Shaft, 2009
«Что манга делает в Британском музее?» — так начал свой материал в The Guardian писатель и журналист Дэвид Барнетт. «Я ни в коем случае не наезжаю на мангу или на ее поклонников, но какое отношение это все имеет к Британскому музею? Что дальше — Рембрандт встретится с Деннисом-мучителем?[1]» — спрашивает еще один критик того же издания Джонатан Джонс. «Действительно ли манга так же важна, как Роден и искусство Древней Греции?» — сомневается обозреватель The Telegraph.
В Японии манга популярна среди всех возрастных и социальных групп. Во многом она предвосхитила бум массового производства визуального контента, к которому современный мир пришел благодаря развитию соцсетей.
Предполагается, что первая манга появилась на свет в 1902 году, когда художник Ракутэн Китадзава начал рисовать комиксы для одной из японских ежедневных газет. Серия называлась «Тогосаки и Макубэ осматривают Токио». Однако есть немало специалистов, которые считают прообразом современной манги свитки XII века, созданные буддийским монахом Тоба Сёдзо. Это четыре юмористические истории о животных, насмехающихся над нравами господ из высшего общества, и монахов, нарушающих устав. С мангой их роднит только форма — это рисованные истории с подписями к ним.
Наиболее плодотворным для манги был послевоенный период, когда в оккупированную Японию хлынули американские комиксы, мультфильмы Disney и голливудское кино. Все это произвело на японцев огромное впечатление и подтолкнуло к производству собственного массового продукта. Страну, наконец отказавшуюся от политики самоизоляции, буквально охватила потребительская лихорадка. Среди первых и самых успешных создателей манги — Осаму Тэдзука, автор знаменитого «Астробоя» — истории о сверхсильном роботе в теле наивного маленького мальчика. Этот супергерой, в отличие от своих американских собратьев, был настолько человечным, что быстро сумел завоевать сердца японцев, став символом нового мира. Примерно в то же время Матико Хасэгава создала культового женского персонажа — домохозяйку Садзаэ Исоно, которая с юмором подходит ко всем неурядицам послевоенной жизни.
Сегодня манга — это не просто жанр. Ее стоит рассматривать как концептуальную рамку, внутри которой существуют научно-фантастические романы, исторические эпопеи, мыльные оперы, эротика, спортивные драмы и образовательные материалы. Не так давно японский академик Юити Хигути даже опубликовал эссе под названием «Ты — плохой родитель?», в котором упрекал взрослых, запрещающих детям читать мангу. Однако, несмотря на свою популярность, это искусство до сих пор не получило институциональной поддержки в западном мире.
Конечно, реакция критики на выставку в Лондоне — это симптом стагнации, охватившей сферу искусства. С одной стороны, современное искусство и его институциональные агенты все активнее сближаются с индустрией развлечений и заимствуют стратегии популярной культуры. С другой — продолжают отождествлять себя с культурой элитарной, навязывая зрителю представление о некоем усредненном «хорошем вкусе». Поэтому появление в стенах музея столь массового феномена, как манга, стало катализатором, ускорило реакцию агрессивного неприятия. Оказалось, что поистине революционным жестом со стороны музея было желание поговорить о развлекательной индустрии на языке искусства.
Проникновение зрелищных форм массовой культуры в художественные институции с историей произошло довольно давно. Тот же Такаси Мураками не делает ничего, что шло бы вразрез с канонами манги и аниме. Однако он говорит с индустрией современного искусства на одном языке и потому гораздо реже встречает сопротивление. Выставка в Британском музее тоже кивает в сторону Хокусая и «эксцентриков» периода Эдо, которым посвятил свою знаменитую книгу «Генеалогия эксцентриков: от Матабэй до Куниёси» искусствовед Нобуо Цудзи. Цудзи был первым, кто указал, что некоторые из известных японских художников прошлого любили изображать фантастических тварей не меньше, чем современные мангаки. Он отметил, что образный и смысловой ряд, который пронизывает всю современную японскую культуру, корнями уходит в классическое искусство Японии. Мураками не раз ссылался на этот труд и во многом выстроил свою художественную стратегию, опираясь именно на него.
Оттолкнувшись от идеи Цудзи, художник придумал понятие superflat, или «суперплоский», на котором базируется все его искусство. Суперплоский визуальный язык, по Мураками, характерен как для традиционной японской живописи, так и для аниме, комиксов и уличной эстетики. В комплекте с ним идет яркая неоновая обертка и фабричное производство на манер Энди Уорхола. Все созданные Мураками фантастические персонажи — от монструозных жизнерадостных цветочков до мистера Доба — вписываются в эти концептуальные рамки. В 2001 году Цудзи познакомился с теорией Мураками и предложил ему получить патент на эту идею.
На выставке в Лондоне тоже пытаются легитимизировать мангу, ссылаясь на ее возраст и культурное значение. Директор Британского музея Хартвиг Фишер отметил, что манга создала новый международный визуальный язык, и музей можно считать идеальным местом для такого рода выставки — ведь он хранит одну из лучших в мире коллекций японской графики. Идея, согласно которой японское искусство изначально выглядело как современный комикс, вообще очень соблазнительна. Зачем смотреть «Войну бесконечности» от Marvel, если есть эпичное полотно Каванабэ Кёсай периода Эдо — 17-метровый театральный занавес, густонаселенный гротескными призраками и демонами? Работу презентуют как абсолютный блокбастер выставки. Занавес представляет собой панораму сверхъестественных сил, вдохновляющих японских художников на протяжении многих веков. Работа была создана в 1880 году и крайне редко покидает пределы Японии из-за хрупкости материала.
Однако у этой теории преемственности есть немало критиков. Они утверждают, что, пока мы говорим о манге с акцентом на великое прошлое, мы игнорируем сегодняшний контекст. В конце концов, современная манга формировалась под влиянием газетно-журнальной культуры и многие свои черты обрела благодаря еженедельному формату. До сих пор она поддерживает связи не столько с историей искусства, сколько с текущей общественно-политической и культурной повесткой, а все отсылки к прошлому — это никому не нужное самооправдание.
Не стоит забывать и об идеологической составляющей проблемы. Манга активно эксплуатируется в рамках государственной программы Cool Japan, которая предполагает экспорт популярной культуры и создание дружелюбного имиджа за рубежом. В 2010 году при министерстве экономики появилось ведомство, которое занимается продвижением креативной экономики. Все это делается для того, чтобы поддержать интерес к Японии и ее основному экспортному товару — развлечениям. Поэтому не будет преувеличением сказать, что за каждым кавайным жестом стоят миллионы. И хотя некоторые экономисты называют политику Cool Japan мыльным пузырем, она продолжает влиять на наше восприятие японской культуры. Например, Жаклин Берндт, одна из ведущих исследовательниц манги за пределами Японии, отмечает, что искусствоведческий подход к проблеме не очень-то поддерживается на Западе — ведь многие полагают, что ученые интересуются мангой исключительно в расчете на гранты от японского правительства.
При этом нельзя сказать, что манга как культурный феномен обладает сложной и неподатливой природой. В рамках литературной парадигмы комиксы давно были признаны — во многом благодаря работам, разрушающим обывательское представление о «веселых картинках», повествующих исключительно о приключениях белых мужчин в цветном трико. Среди них встречаются истории о холокосте («Маус») и о взрослении в мусульманском обществе на фоне войн и революций («Персеполис»). А манга «Босоногий Гэн» уже давно считается классическим повествованием о бомбардировке Хиросимы. И тем не менее общественная реакция на выставку в Лондоне показала, что манга все еще представляется западному человеку чем-то легковесным и одноразовым (а в иных случаях — опасным и развращающим), не имеющим права красоваться по соседству с античными геммами.
Как бы ни хотелось похвалить Британский музей за смелость, во всем, что он делает, сквозит какая-то стыдливость. Многие критики отметили, что каталог к выставке получился в разы интереснее самой экспозиции, поскольку его составители не побоялись показать все разнообразие мира манги, а не только миленьких героинь с большими глазами на фоне Хокусая. По идее, такая консервативная институция, как Британский музей, уже давно не производит элитарную культуру, позволяющую зрителю безошибочно отделить «высокое» искусство от «массового». Наоборот, очевидно, что она стремится впустить в себя живость и шум времени. Почему же, когда речь заходит о манге, мы вновь возвращаемся к спору, является ли популярность показателем художественной ценности? Видимо, этот художественный опыт оказался чересчур демократичным для британцев.
Примечания
- ^ Деннис-мучитель (Dennis the Menace) — пятилетний герой одноименной американской комедии, снятой в 1993 по мотивам комиксов Хэнка Кечэма.
