Олег Карпов: «Я начинал с покупки фотографий, не особо кого-либо интересовавших»
Олег Карпов — коллекционер из Узбекистана, собирающий и каталогизирующий архивы фото и видео. Его коллекция носит название «Туркестанский фотоархив» и насчитывает десятки тысяч единиц хранения. В нее входят и частные фотографии, и некогда принадлежавшие ведомственным архивам собрания, отражающие историю Центральной Азии и прилегающих регионов. Старшая хранительница архива Музея «Гараж» Анжела Гурциева поговорила с Карповым о его подходе к собирательству, локальной специфике, местном рынке и необходимости выстраивать социальные сети, помогающие находить архивные сокровища.
Олег Карпов. Фото: Юрий Веденин
Анжела Гурциева: Вашему «Туркестанскому архиву» уже больше десяти лет. С чего он начался?
Олег Карпов: Коллекционирование началось достаточно спонтанно, как это часто бывает, когда идешь на ташкентский базар — Янгиабад. Я когда туда вожу людей, сразу их предупреждаю — есть риск стать коллекционером. Вначале мои покупки происходили неожиданно: что-то увидел, и оно показалось интересным. После уже стал вырабатываться какой-то подход: вот это бы найти, или вот это.
Я начинал с покупки фотографий, сделанных в фотоателье и не особо кого-либо интересовавших. Некоторые из них бывают не подписаны, поэтому не ценятся ни на рынке, ни в официальных архивах. Когда я их покупал, меня спрашивали: «Зачем тебе эти фотографии? Ведь это же не военные!» Гражданские фотографии всегда выбрасывались: считается, что коллекционную и коммерческую ценность представляют только военные снимки, и потому многие именно их и собирают. По ним существует очень много дополнительной информации, поэтому можно легко восстановить весь контекст. И их предлагали за баснословные для меня деньги. Я смотрел на гражданские фотографии — из фотоателье — и думал: «Интересно — дети, женщины, старики, интересные лица». Так и начал ими заниматься: пытаясь выяснить, кто их снимал, ходил в архивы, но безуспешно.
Анжела Гурциева: Как вы искали материалы? Не только же ходили по рынку и скупали все подряд?
Олег Карпов: Вначале я давал объявления о поиске фотографий, но это плохо работало. Аналогичных объявлений бесконечное количество — кто-то ищет медали, другие — монеты и так далее. Затем я сам стал искать людей, дающих объявления, и предлагать им сотрудничество, чтобы они искали фотографии. Так у меня появилось большое количество «дилеров». И часто это обходится мне куда выгоднее. Например, приходит мой дилер к клиенту, чтобы забрать какие-то ценные медали или еще что-то, и видит там фотографии, про которые владелец говорит: «Это мусор, и можно его забрать просто так». После этого мой человек звонит мне и говорит: «Ой, я тут нашел такое! Но это дорого, так сложно было заполучить!» Таким образом я охватил большую часть рынка. Таких людей у меня набралось больше сотни. Хотя активных среди них — человек двадцать. Остальные звонят раз в год, чтобы сказать, что у них что-то есть для меня. Часто про один и тот же архив я узнаю из разных источников. Буквально недавно дилер позвонил и спросил, интересует ли меня Памир. Я отвечаю, что меня интересует все. А он говорит: «Вот тут у одной бабушки хранятся какие-то памирские фотографии». Только я с ним поговорил, как ровно через 15 минут мне в Телеграм пишет другой: «Говорят, тут одна женщина предлагает архив памирских фотографий». Самое смешное, что часть этого самого архива уже как два года была у меня. Действительно, у одной женщины хранился архив достаточно интересного фотографа — Анатолия Петровича Березского. Это фотограф-любитель, он окончил Медицинскую академию и был командирован на Дальний Восток, где снимал Русско-японскую войну. Впоследствии попал на Памир, там лет пять работал врачом и продолжал снимать. После его смерти родственники всё отдали в разные архивы и Академию наук, но никаких следов этих фотографий я в них так и не обнаружил. Единственное место, где хоть что-то нашлось, был Военно-медицинский архив в Москве. Мне же в свое время досталось около пятисот фотографий и шестьдесят больших негативов — все это хранится у меня дома.
Анжела Гурциева: Какие еще источники фотографий вам интересны, кроме личных фотоархивов?
Олег Карпов: К ценным источникам стоит, кроме прочего, отнести ведомственные архивы. Например, существует очень много фотографий по водному хозяйству, и они тоже выбрасываются. Мне их отдавали слипшимися кусками, на вес, не пересчитывая, но, когда я начинал их разбирать, там обнаруживались, например, дореволюционные фотографии, отпечатанные с больших пластин. К примеру, строительство первого Романовского оросительного канала, 1913 год — это снимки с потрясающей детализацией.
Много всего было выкинуто, например, из Государственного музея истории Узбекистана, из партийных архивов — попадало в макулатуру, но иногда и возвращалось. Самое ценное мое приобретение из «макулатуры» — архив Туркестанского охранного отделения. В 1917 году все подобные архивы полностью сжигались. Не знаю, сколько их еще осталось в России. Местный же архив дел, достаточно большой, хранится в нашем Центральном архиве, а вот вся фототека попала ко мне. Там на фотографиях даже есть ссылки на архивные дела. Получается, что про многих людей, запечатленных на этих снимках, можно найти информацию. Часто это стандартные фото и данные задержанных: анфас и в профиль, в полный рост, вес, рост, стопа, отпечатки пальцев, при каких обстоятельствах их взяли, кто их родители. Как я уже говорил, не все они заполнены аккуратно, но это довольно большой архив, который я еще не целиком отсканировал. Я активно использую Lightroom с распознаванием лиц: ищу их по всей своей базе — и очень многое нахожу. Поэтому я стал активно собирать и групповые фотографии, даже неподписанные: если прогнать их через систему лиц — точно кого-то найдешь.
Анжела Гурциева: Как вы определяете ценность того или иного массива фотографий? Сразу понимаете, что одно надо брать, а другое не стоит потраченного времени?
Олег Карпов: Новый архив — как кот в мешке: я не знаю доподлинно, что там, пока с ним не поработаю. [Госархивы] берут фотографии, если сразу видят там значимые исторические события. Но как определить, действительно ли в них что-то значимое, пока все не отсканировано? Иногда я моментально узнаю на снимке человека, но бывают совпадения, которые можно сразу и не обнаружить. Так случилось с Усто Мумином (художник Александр Васильевич Николаев. — Артгид): его фотографию мне продал местный дилер, потому что не узнал его, хотя у снимка была подпись на обороте. От него осталось мало фотографий — на этой он сидит, снятый в профиль, в редакции газеты: много работал для прессы.
Недавно в Санкт-Петербурге я приобрел одну фотографию, причем у человека ушлого: разными способами выбивал из меня много денег. Среди альбомов с групповыми фотографиями, которые он предлагал, мне попался один, про который он сказал: «Смотри, здесь военные, пограничники, ценный материал». Я говорю: «Ну и что? Здесь ни одного лица не видно! Что за цена у тебя такая?» Около часа мы с ним торговались за этот альбом, пока я не заметил там групповые фотографии с целым рядом знакомых лиц. На одной в центре сидит очень важная для туркестанцев фигура — Валериан Николаевич Дунин-Барковский, который возглавлял Ташкентское коммерческое училище, преподавал в Кадетском корпусе. У него в дневниках есть даже рассказ о том, как он ездил ко Льву Толстому. Я увидел две фотографии с ним, и потом благодаря этой связи узнал еще людей, понял, что за снимки передо мной и где они были сделаны. В итоге взял альбомы, так как стало ясно, что найду в них еще массу всего интересного.
Анжела Гурциева: Были еще случаи в вашей практике, связанные с историческими личностями на фото?
Олег Карпов: Как-то мне попалась групповая фотография, где стоял только год — 1899-й. На ней гимназия, Ташкент. У человека, которому фотография принадлежала, она не вызывала особого интереса. У меня она тоже какое-то время пролежала. Однажды я опять на нее посмотрел, и мне вдруг пришло в голову: «1899 год… Это же выпуск Керенского. И вот он — сидит в центре!» Я определил там всех преподавателей, но с выпускниками было сложнее. Нашел полный список, даже биографии этих людей, но опознать, кто есть кто, пока еще проблематично. После этого я понял: чтобы атрибутировать людей, нужна какая-то база данных. Соответственно, у меня появился интерес к виньеткам, которые сегодня никто особо не собирает. Виньетки — это фотографии выпускников школ, учебных заведений: портрет учащегося и подпись — кто это, в связи с каким событием снято. Я всё отсканировал, и получилась база, благодаря которой сличать людей на групповых фотографиях в Lightroom стало легче. И чем больше будет этих виньеток, тем лучше. Теперь уже все в Ташкенте знают, что я собираю виньетки, и их цена начала очень сильно расти.
Анжела Гурциева: Вы предпочитаете собирать все, что вам предлагают, или от чего-то отказываетесь? Бывало такое, что вы что-то не брали и потом жалели?
Олег Карпов: Иногда такое случалось. Однажды пришел человек, принес коробку со своими фотографиями и негативами 2000–2005 годов — люди, снимавшиеся у памятника Эмиру Тимуру в Ташкенте. Я подумал: «А зачем мне все это нужно?» Тем не менее взял, отложил, спустя время отсканировал все пленки. Затем я вспомнил, что именно из таких фотографий состоял проект казахского художника Ербосына Мельдибекова, показанный на Венецианской биеннале. Он использовал снимки разных лет, чтобы проследить эволюцию: памятник стоит, а люди из года в год меняются. Я подумал, что, может, сам как художник еще чего-то придумаю, поэтому пусть архив пока у меня полежит.
Только начав собирать, я отказывался от каких-то вещей, так как сначала решил для себя, что собираю фотографию только XIX века. Потом рамка расширилась до 1917 года. Потом пошли довоенные снимки. При этом своим дилерам я говорил, что послевоенную фотографию принимаю только как бонус. Если она в семейном архиве встраивается в какую-то линию — тогда беру. Если попадался какой-то послевоенный архив, то долгое время я его не брал. Сейчас, наоборот, пытаюсь найти архивы и фотографов, которые еще живы.
Например, в Узбекистане живет фотограф Владимир Николаевич Соколов, ему скоро будет девяносто лет. Он убирался у себя дома, сложил горы своих отпечатков, чтобы сдать в макулатуру, и подписал все коробки: «5 кг», «6 кг». И так набралось 85 килограммов. Я ему говорю: «Вы с ума сошли? Давайте я у вас все это заберу». Он в ответ: «Забирай, только заплати мне за всё, как за макулатуру». Я согласился, приехал к нему со своей женой, которая, увидев объемы, была в шоке: куда все это девать и как разбирать? Тем не менее все тридцать коробок мы загрузили в машину. В этом году отсканировал все негативы. Конечно, я видел фотографии этого автора, но относился к ним несерьезно. А тут отсмотрел двести снимков — и реакция была уже другая. Неужели он так снимал? Между тем, что я видел на выставках, и тем, чего он не печатал и не выставлял, была большая разница. Все выставки в [Ташкентском] Доме фотографии неотличимы друг от друга: на них всегда какие-то радостные беззубые старики и всякое такое. А здесь проявились очень классные снимки, сделанные в течение нескольких лет, когда он работал в Автодорожном институте и выезжал со студентами на сбор хлопка. С такой уникальной перспективы, как у него, сбор хлопка никто больше не фотографировал.
Анжела Гурциева: В архиве наверняка есть много ценных снимков. Вы думали о том, чтобы как-то на этом заработать?
Олег Карпов: Однажды я так поступил с фотоархивом Антона Севрюгина. Это иранский армянин, который был фотографом иранского шаха. Его мастерскую в Тегеране разгромили (во время конституционной революции в 1908 году. — Артгид), и работ осталось сравнительно мало — кажется, порядка двух тысяч, хотя снимал он на протяжении почти тридцати лет. Когда я рассказал об этом в РОСФОТО в Питере, они просто подскочили: «У вас есть Севрюгин!» Однажды ко мне зашел один англичанин из военного архива. Все смотрел без особого интереса, но, когда увидел работы Севрюгина, оживился: «О! Вот это мне интересно! Ты не хочешь его продать?» Я сказал, что не хочу. Тогда он предложил большую сумму, которая даже меня удивила. Я не показал виду, еще немного ее поднял и продал. Мне тогда показалось, что деньги действительно большие, но прошло два-три года, и я сильно об этой продаже пожалел.
Анжела Гурциева: А вы пробовали оценивать общую стоимость вашего собрания?
Олег Карпов: Когда я только в это ввязывался, то услышал, что коллекционирование — занятие для миллионеров. И подумал: да я, если хотите, сумовый миллионер! На деле же миллион сум (денежная единица Узбекистана. — Артгид) — это меньше ста долларов (смеется). Недавно я, скорее для самоуспокоения, придумал формулу: чтобы архив выжил, он должен быть самоокупаемым. Если он убыточен и в него надо вкладывать деньги, то никто больше за него не возьмется. Ну разве что найдется еще один такой ненормальный, как и я. Утопичность моего случая в том, что я системно занимаюсь архивами, и даже с моими небольшими средствами все это можно собирать, содержать и развивать. Но меня часто спрашивают, что с этим будет, если меня вдруг не станет? Не знаю. Может, все опять вернется на блошиный рынок.
У меня на сегодняшний день пять внучек и один внук, и я несколько лет назад пытался приобщить к моей коллекции старшую внучку. Она же, заинтересовавшись, спросила: а сколько все это стоит? Я зашел на сайт Getty [Images], нашел там ценник на одну работу — около €500 за копию — и показываю ей: «Видишь эту фотографию? Она стоит €500. И вот, смотри — точно такая же у меня, просто снята с другого ракурса, но те же самые люди, то же самое место, то же самое событие. И тоже стоит €500. Ты же математику знаешь, вот и перемножь». Тогда она спросила, сколько у меня всего фотографий. Я ответил, что на данный момент пятьдесят тысяч. Оказалось, выходит вполне нормальный миллиард, если продать каждое фото сорок раз (смеется).
