Похищение Куинджи и все болевые точки наших музеев

27 января 2019 года с выставки Архипа Куинджи в Инженерном корпусе ГТГ на глазах у публики неизвестный снял со стены картину «Ай-Петри. Крым» и затем, прямо в музее избавившись от рамы, покинул здание. Его зафиксировали камеры наблюдения. Полиция и следственные органы незамедлительно приступили к расследованию, и через сутки картину нашли, а преступника задержали: он спрятал «Ай-Петри» на территории стройки в Подмосковье. Искусствовед, академический руководитель образовательной программы «История искусств» НИУ ВШЭ Елена Шарнова — о том, каким образом эта кража среди бела дня стала возможной.

Архип Куинджи. Ай-Петри. Крым. 1890-е. Бумага на холсте, масло. Государственный Русский музей

Все только и пишут о похищении картины Куинджи, мне даже показалось, что количество откликов в СМИ, соцсетях, роликов в Youtube и проч. едва ли не равнялось потоку информации, который обрушился на нас после пожара в Кемеровском торговом центре. Я не помню, чтобы раньше на фоне музеев вели репортажи с места событий, пытаясь реконструировать происшедшее по минутам.

Я бесконечно сочувствую всем сотрудникам Третьяковской галереи, которые оказались вовлечены в эту историю, от гардеробщицы до директора, не говоря уж о хранителях и смотрителях, ответственных за выставку, и все время думаю о том, что и я могла бы оказаться на их месте. Независимо от того, каким образом было организовано преступление (был ли заказчик и каковы мотивы), оно, к сожалению, закономерно связано с определенными процессами в жизни и функционировании современных музеев, причем не только российских.

Музеи за последние 10–15 лет превратились в конвейеры по производству выставок. Основные показатели музейных достижений — рост посещаемости, количество выставок и заработанные музеем деньги (а деньги музей зарабатывает, отправляя все те же выставки от Мурманска до Шанхая). Авангард + импрессионисты (и прочие Сезанны с Пикассо) — наша нефть, идущая на экспорт, а русская реалистическая живопись востребована на внутрироссийских музейных показах. Для традиционного музея, который как институт рожден эпохой Просвещения, такая резкая перемена статуса от «храма искусств» к «предприятию культуры», работающему на индустрию развлечений, обернулась катастрофой, а кража картины Куинджи неожиданно обнажила самые болевые точки в жизни российского музейного сообщества. Это вынуждены были констатировать «генералы» нашей культуры. Советник президента, господин Владимир Толстой призвал вернуться к традиционным музейным ценностям, а именно к «обеспечению сохранности произведений». Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский, в свою очередь, печально заметил, что рост посещаемости — это, может, и не так хорошо, как думалось.

Вопрос в том, как вырваться из этого порочного круга? Пойдут ли генералы от культуры на радикальные шаги, которые хоть слегка облегчат жизнь музея, представляющего собой очень сложное хозяйство, в основе которого, вопреки цифровой экономике, биткоину и прочим радостям, лежат чрезвычайно консервативные ценности? Я даже не про «высокое», а про самые что ни есть базовые требования вроде «надо соблюдать хранительскую инструкцию», которую при теперешних музейных нагрузках соблюдать чрезвычайно сложно. Штаты хранителей и реставраторов никто, насколько я знаю, не увеличивал, равно как и их заработную плату, в отличие от сотрудников отделов выставок, пиарщиков и прочих менеджеров, число которых растет как на дрожжах.

Если делать до ста выставок в год (таковы реальные показатели в планах «больших» музеев), невозможно обеспечить нормы хранения и экспонирования памятников, я уж не говорю об их изучении, которое также является необходимой составляющей музея. Пытаясь втиснуть несколько выставок в не предназначенное для этого пространство экспозиций, музеи давно не справляются с логистикой. В конкретном случае с Куинджи понятно, что подобный блокбастер надо было делать на Крымском Валу, где больше места и проще организовать экспозицию и поток людей. В ГМИИ им. А.С. Пушикна практически всегда перекрыт круговой обход второго этажа, в результате посетители не доходят до лучших залов постоянной экспозиции. В ГРМ постоянная экспозиция вообще в состоянии разрухи: в половине залов нет света, важнейшие части коллекции (школа Венецианова, «Голубая роза») представлены скудными «обрывками».

Музеи все больше внимания уделяют эффектной «упаковке» выставки, в том числе дизайну. Внятный дизайн выставки, безусловно, необходим и способствует ее восприятию, однако не дизайнер и/или экспозиционер должен диктовать свою волю хранителю, а наоборот. Дизайнер не понимает, что опасно устраивать на выставке закоулки и опасные комбинации щитов, закрывающих друг друга, даже если концептуально они суперсодержательны и эффектны. Сколько ни набирай смотрителей, все равно не хватит, а неудачно стоящий щит легко задеть плечом, ногой и т. п.

Если картина экспонируется на выставке, ее надо укрепить в раме с учетом форсмажорных обстоятельств. А вот так, чтобы на ходу, спускаясь с третьего на первый этаж, злоумышленник безо всяких усилий вынул не самую маленькую картину из рамы… Не понимаю, зачем тратить деньги на сигнализацию, если есть вполне надежные способы крепления картины на щите.

Я далека от мысли винить в перечисленных грехах музейных сотрудников, и хорошо понимаю, что если хранитель/смотритель/реставратор живут в состоянии постоянного аврала/нервотрепки/стресса, невозможно действовать в соответствии с необходимыми правилами. Голова не работает, руки не держат, а держать приходится Куинджи, Ларионова, Моне… Во многих случаях эти правила необходимо конкретизировать, чтобы они соответствовали новым реалиям: скажем, непонятно, каковы сегодня полномочия смотрителя на выставке и как именно он, точнее, она может остановить персонажа, похожего на похитителя Куинджи. Да и с полномочиями хранителя тоже неплохо разобраться, круг его обязанностей нельзя расширять до бесконечности (подготовку каталога и прочей печатной продукции, популяризацию выставки, контент для пиарщиков тоже чаще всего обеспечивает хранитель).

И последнее, может быть, самое для меня страшное в случившемся — это реакция зрителей. Начиная от посетителей выставки, которые видели, как этот персонаж снимает картину со стены. Так, чтобы в воскресенье, без бейджа, без охраны некий тип снял картину, и никому не показалось странным?! Мы все его видели, он НЕ ПОХОЖ на сотрудника музея, настолько не похож, что невозможно было не среагировать. Отвратительна и реакция СМИ и соцсетей, которые тут же превратили случившееся в фарс, стеб, нашлись десятки невнятных, никогда не работавших в музее экспертов, которые в основном рассуждают на тему, сколько стоит картина Куинджи и чем она «зацепила» похитителя (этот вопрос мне задала по телефону не представившаяся журналистка).

Именно с такой аудиторией (включая бесчисленных корреспондентов, блогеров, как бы экспертов) приходится теперь работать музеям. Как с ними работать? Со зрителем, который ломится в музей, вышибая двери, как случилось на выставке Серова (в советский период так бывало перед закрытием вино-водочных магазинов). С более «продвинутыми», которые запустили флешмоб «Что бы вы украли из Третьяковской галереи?». Этому зрителю в принципе все равно, где устраивают очередное зрелище — на стадионе, площади, в церкви или в музее. Главное — отметиться, желательно представив в качестве доказательства селфи. Конечно, есть и настоящие зрители, образованные, внимательные, те, кто ходит на образовательные программы и покупает дорогущие каталоги, но не они определяют сегодня музейную аудиторию, и как бороться с этим вызовом музейному сообществу, не очень понятно.