Худпром Конго. Пять рифм

Валентин Дьяконов подобрал пять рифм к экспонатам выставки конголезских народных художников в музее «Гараж».

Шери Шеран. Дорога в изгнание. Киншаса. 2004. Холст, масло. © Королевский музей Центральной Африки, Тервюрен

До 13 августа 2017 года в Музее современного искусства «Гараж» открыта выставка «Худпром Конго: живопись для народа», подготовленная кураторами Бамби Кеппенс и Самми Баложи. Она представляет экспонаты Королевского музея Центральной Африки в бельгийском Тервюрене и изначально была показана в 2016 году в Брюсселе. Основной упор сделан на искусство с 1960 года, когда в Конго после обретения независимости от Бельгии, при диктаторе Мобуту Сесе Секо расцвела так называемая народная живопись. Организатор «Худпрома Конго» со стороны «Гаража» Валентин Дьяконов подобрал пять рифм к экспонатам выставки. 

Джилатендо и Пауль Клее

Эту рифму обнаружила куратор изначальной выставки в Брюсселе, антрополог и сотрудник Королевского музея Центральной Африки в Тервюрене Бамби Кеппенс. Заимствование с легкими исправлениями очевидно и, в сущности, неудивительно: кубизм вырос на изучении африканской маски. Не совсем понятно, где Пауль Клее мог видеть эту работу Джилатендо, замечательного мастера еще колониальной эпохи и пионера конголезского модернизма, но нет сомнений в том, что Клее использовал ее как анонимный источник. История с Джилатендо показательна: французский моряк Жорж Тьери, работавший в Бельгийском Конго, обратил внимание на росписи утвари и стен. Он решил дать особо талантливым, по его мнению, местным жителям бумагу и краски, то есть европейские материалы. И собрал огромную коллекцию, где есть не только Джилатендо, но и другие гении — Альбер Лубаки, Поль Мампинда и другие. Правда, у нынешних исследователей есть большие сомнения в том, что эти мужчины действительно сами все рисовали, поскольку обычно декоративным искусством занимались женщины. Но о них мы практически ничего не знаем. В общем, выстраивается такая цепочка насильственной анонимности: Клее заимствует мотив у африканского художника и не упоминает его, кажется, нигде, африканский художник, в свою очередь, может оказаться просто человеком удобного пола, а отнюдь не автором очень красивых работ.

Тинда Луимба и Нико Пиросмани

Народная живопись Конго — это не примитив и не наивное искусство, это разновидность массовой культуры в обществе, где нет европейского уровня потребления и всеобщей грамотности. Ближайшими аналогами в российском контексте являются лубочная картинка и, конечно же, Нико Пиросмани. Его часто называют нашим «таможенником Руссо», но это не совсем так: Руссо был буржуа и жил при капитализме, и его вещи действительно наивны в контексте фотографии, кино и авангарда. Он найденный художник, как бывают найденные объекты. С Пиросмани история другая, она ближе конголезскому контексту. Пиросмани жил в Грузии, по факту — российской колонии, и брал на себя все функции, которые были и у народного художника в Конго: делал вывески, сентиментально воспевал деревенскую жизнь в относительно современном Тифлисе и так далее. Здесь сопоставлен портрет культового гитариста Франко кисти Тинды Луимбы и полумифическая «актриса Маргарита» Пиросмани, по поводу которой написан «Миллион алых роз» Паулса — Вознесенского. Франко вывел местный музыкальный жанр — румбу — на континентальный уровень, под его треки в частности и популярную музыку Конго в целом танцевала вся Африка. Про актрису Маргариту толком не известно ничего, зато сам Пиросмани — предмет культа.

Нгой Мулуме и Павел Леонов

В народной живописи много исторических сюжетов, но они условны. «Бельгийская колония» — самый популярный тип размышления о прошлом. Композиция одинакова, меняются только авторы и надписи на домике колониальных чиновников справа: обычно на нем заказчик просит указать название области или деревни, из которой приехал он сам или его предки. Нужно учитывать, что народная живопись создавалась для городских квартир, и воспоминания о насилии служат не столько утверждению исторической памяти, сколько прозрачным намеком на современность. Независимость не вернула конголезцам потерянный рай доколониальной эпохи, поскольку страна ради выживания была вынуждена соотносить себя с экономикой колонизаторов и глобальными политическими интересами. Так что насилие в «Бельгийской колонии» — это и про режим Мобуту. В общем, сцена условная, как и серия нашего известного примитивиста Павла Леонова про путешественников в Африке.

Тинда Луимба и Борис Михайлов

Как и любая массовая культура, народная живопись зависела от спроса и заказчиков. Заказчики любят портреты не только потому, что уважают живопись как таковую, но и потому, что фотографию большого размера раньше сделать и напечатать было негде, тем более цветную. Тоска по цвету руководила заказчиками и провинциальных советских ателье. Собранные Борисом Михайловым образчики истинно уорхоловского подхода к портретированию по функции в обществе и локализации в социуме (рабочий класс, мелкие служащие) очень близки народной живописи.

Вуквол и Сальваторе Тончи & Станислав Вронский

Мы с коллегами много думали о том, как рассказать об истории русской «внутренней колонизации», и большинство рифм, которые я подобрал, складываются в неслучившуюся выставку. Растекаться по эпохам и типам художественной промышленности нам не хотелось потому, что это большая ответственность для кураторов из Тервюрена. Они не знают материала, их нельзя заставлять подписываться под нашими изысканиями — тем более, экспериментальными для нашего контекста. Поэтому, по совету коллеги Ольги Диевой и художницы Софьи Гавриловой, мы решили ограничиться чукотской костью и рассказать историю ее создания, распространения и сюжетов. Главный хит — подарок Сталину из Государственного исторического музея, моржовый клык с резьбой, сюжеты которой посвящены пребыванию Ленина на Чукотке. Вырезал его Вуквол, легендарный художник, начинавший еще до того, как Чукотка стала частью РСФСР. Физически Ленин на Чукотке никогда не был, но в сталинское время «на местах», в так называемых отсталых обществах часто адаптировались мифы о вождях как всевидящих духах.

Таким же всевидящим духом предстает на полотне из Иркутского художественного музея Гавриил Державин, видный колониальный чиновник при Екатерине Великой. На этой картине — панорама «внутренней колонизации» в Российской империи от края до края: Державин в Иркутске не был, повторение портрета 1801 года (ныне хранящегося в ГТГ) было заказано итальянцу Тончи иркутским купцом, поклонником Державина-поэта. А панорама города была вписана только в 1870-е польским художником Вронским, который в Иркутске отбывал ссылку за участие в антиимперских восстаниях 1863–1864 года.