Осторожно: музейные зрители!

Екатерина Алленова о неосторожных посетителях музеев и непредсказуемых произведениях искусства.

В Музее Людвига, Кельн. Фото: Екатерина Алленова/Артгид

Музеи и выставки полны опасностей. Причем опасности как подстерегают посетителей, так и грозят произведениям искусства, особенно современного. Нет, речь сейчас не о вандалах или хулиганах — о них мы уже писали. Речь о том, что может случиться в музее из-за зрительской неосторожности или непредвиденного стечения обстоятельств. Придется признаться, что автор этих строк несколько раз в таких стрессовых обстоятельствах оказывался. Первый случай, пожалуй, был самым кошмарным. Я стояла с небольшой группой своих учеников-гимназистов в Государственной Третьяковской галерее перед картиной Александра Иванова «Приам, испрашивающий у Ахилла тело Гектора» и рассказывала все то, что обычно рассказывают экскурсоводы. Стояла, естественно, лицом к ученикам и вполоборота к картине, даже почти спиной к ней. И тут у одной девочки из группы закружилась голова (как она потом объясняла, она была ошеломлена и потрясена количеством шедевров вокруг), и она стала падать прямо на меня. Обычно в таких случаях пишут, что «все было, как в замедленной киносъемке». Я попыталась ее подхватить, но в хрупкой гимназистке было все-таки не меньше пятидесяти килограммов, меня качнуло назад, и я чуть не угодила затылком в картину Иванова. Все это происходило, наверное, секунды две, но опять же в этих случаях говорят, что «они показались вечностью». Ребята мои, правда, очень быстро среагировали, схватили жертву синдрома Стендаля под руки, оттранспортировали на банкетку, а тут и смотрительница подоспела, и даже нашелся у кого-то нашатырь. Экскурсоводы говорят, что такое случается, особенно в детских группах — и обмороки, и стошнить может, и до туалета кто-то не успевает...

Несколько лет спустя я бродила по палаццо Питти во Флоренции с фотоаппаратом — мне нужно было сфотографировать большой конный портрет князя Демидова работы Карла Брюллова. Он, как назло, висел довольно высоко в узком коридоре, и засунуть его целиком в кадр получалось только в ракурсе. Я пятилась, пытаясь все-таки добиться сносного кадра, и случайно одной ногой заступила за ограничительную рамку у противоположной стены. Вой раздавшейся сирены способен был парализовать стадо слонов, мгновенно материализовались смотрители и охранники и стали на нескольких языках объяснять мне, как я неправа.

Руководитель направления страхования культурных ценностей компании «АльфаСтрахование» Андрей Куча, к которому я обратилась за помощью при написании этого текста, рассказал мне, что именно неконтролируемое движение музейных посетителей, зрительский поток — одна из главных опасностей, о которой прекрасно известно всем музейным сотрудникам: «В некоторых музеях, например, в Уффици или в Музеях Ватикана, этот поток направляется в строго определенное русло — вы идете по мосткам или вдоль ограждений и не можете произвольно сменить маршрут. Хаотичное движение посетителей, когда одни входят, другие выходят, третьи стоят на месте или пытаются протолкнуться в толпе, чтобы им не загораживали вид на картину, — это опасно. Когда человек пытается найти наилучшую точку зрения, он часто начинает пятиться. И запросто может упереться спиной либо в постамент со скульптурой, либо в витрину, либо в картину на противоположной стене или выгородке». Главный хранитель ГМИИ им. А.С. Пушкина Татьяна Потапова также называет хаотичные толпы посетителей серьезной проблемой музеев: «Сложности возникают, когда группу посетителей сопровождают немузейные экскурсоводы (например, преподаватели, гиды), которые не всегда умеют правильно расположить экскурсантов перед экспонатами, что вызывает опасность для сохранности памятника и создает дискомфорт для других посетителей музея».

От моих неосторожностей больше всего пострадал Музей современного искусства «Гараж», где мне также периодически приходится фотографировать и делать разные репортажи. Во время подготовки материала «Открытый музей» я снимала девушку с инвалидностью и, разумеется, старалась, чтобы процесс съемки не был для нее утомительным и долгим. Поэтому, когда мне понадобилось сменить флеш-карту в фотокамере, я буквально побежала с выставки Пивоварова, где проходила съемка, на первый этаж, держа фотоаппарат в руке, и с размаху врезалась объективом в толстую стеклянную стену (стеклянная же дверь была чуть левее). Объективу-то ничего не сделалось, он был под фильтром, а вот на стекле осталась заметная царапина. Правда, на нем не было никаких маркеров, так что промахнуться дверью мог кто угодно, не только спешащий человек, но и, например, близорукий или просто рассеянный. И угодить в стекло не объективом, а, скажем, лбом.

Когда же во время другой фотосъемки в «Гараже» я проделала каблуком дыру в инсталляции Ин Сючжэнь, мой шеф-редактор потеряла терпение, назвала меня ходячим стихийным бедствием и велела в качестве епитимьи приготовить материал о том, что еще может случиться с искусством по вине неосторожных посетителей, какие меры принимают музеи, чтобы эти неосторожности предотвратить, и что ожидает неосторожных зрителей, если все-таки произведению искусства по их вине будет причинен ущерб. С Инь Сючжэнь же дело обстояло так. Ее инсталляция — большая капсула из разноцветной одежды, натянутой на каркас, в нее можно войти и там передвигаться по обитому тканью деревянному настилу, делая селфи и любуясь витражным эффектом, создаваемым полупрозрачными тканями. Только граница между настилом и каркасом практически неощутима, и, любуясь этим самым эффектом, я — случайно же, конечно! — наступила на каркас, который оказался весьма хрупким.

Позднее я узнала, что оказалась не единственной, кому не повезло в этой, по замыслу художницы, целительной капсуле. «Надо признаться, что не только вы оступались внутри этого объекта, — рассказала мне руководитель выставочного отдела музея “Гараж” Александра Романцова. — Мы, конечно, стараемся, чтобы это случалось как можно реже, и при этом готовы его реставрировать. Бывают инсталляции, которые создаются специально для взаимодействия с посетителями, и, конечно, возникает вероятность незначительных повреждений. В данном случае работа такова, что позволяет какие-то повреждения реставрировать на месте». Я интересуюсь, знают ли о подобных повреждениях сами художники и как они на это реагируют. «Художники в курсе всегда, это одно из правил нашей работы: мы обязаны в любой ситуации с повреждениями информировать художников, показывать, сопровождать это все определенными документами. Ставить ограничители внутри объекта не всегда получается. Например, на нашей выставке Луиз Буржуа ее “Клетки” имели такие ограничители: зритель мог заглянуть внутрь инсталляций, но не мог туда войти, и это было сделано специально, так предполагалось самой Буржуа. Что же касается Инь Сючжэнь, здесь, напротив, зритель должен зайти внутрь объекта, и любые ограждения в такой ситуации разрушат целостность работы и испортят восприятие. Очень часто сами художники или кураторы против каких-либо специальных ограждений».

«Мы всегда стараемся обезопасить инсталляции, — говорит Ася Шишкова, менеджер выставочных проектов “Гаража”, — и предлагаем разные опции: ограждения, предупреждающие знаки и тому подобное, но художник не всегда готов вносить дополнительные элементы в свою работу и таким образом “травмировать” ее и искажать ее смысл, и в этом случае ответственность за ее сохранность падает на смотрителей и сотрудников службы безопасности. Например, в 2011 году на выставке Джеймса Таррелла, которая проходила еще в “Гараже” на улице Образцова, демонстрировалась световая комната, стены, пол и потолок которой были окрашены в белый цвет таким образом, что визуально стены сливались с полом. Это была такая тонкая малярная работа, что зрители, попавшие в это световое пространство, не могли различить границы между полом и стеной и иногда повреждали покрытие стен. Но там невозможно было повесить никаких оповещающих знаков — “Внимание! Здесь заканчивается пол и начинается стена”, — так как это убило бы всю суть тонкой работы. И у нас была дежурная команда маляров, которые каждый день после закрытия комнаты ее осматривали и реставрировали».

Ответственный хранитель музея «Гараж» Алеся Веремьева добавляет сюжет в копилку травмоопасного искусства: «На выставке Яёи Кусамы была комната с зеркальными стенами, в которых пульсировало множество разноцветных огней, а внизу — вода. И зритель оказывался в совершенно иррациональном пространстве, в котором сложно понять, где верх, где низ, так как все многократно отражалось. Передвигаться внутри инсталляции надлежало по мостику, и посетители иногда попадали в воду — они шли по этому мостику, и им казалось, что впереди бесконечность. Мы, конечно, старались предупреждать такие ситуации, иногда останавливали зрителей в самый последний момент».

«Дополнительный фактор риска заключается еще и в том, что произведения именно современного искусства часто осознанно и намеренно стирают границы между реальностью и собственно искусством. Музейщики и галеристы иногда специально ставят заградительные конструкции, обозначающие эти границы, а иногда обозначение границ как раз и не предусматривается, и тогда может случиться все что угодно, — говорит Андрей Куча. — На одной из выставок экспонировались произведения японского художника Ёсихиро Суды, которые представляли собой тончайшие выточенные из древесины работы маленького размера (около семи сантиметров в высоту), в точности воспроизводившие биологические растительные формы. Принцип экспонирования состоял в том, чтобы эти “растения” размещались в разных местах интерьера, например, на полу где-нибудь в углу. Они действительно были похожи на настоящие растения, пробивающиеся из пола или из стены. И уборщица отнеслась к одному из них как к сорняку и просто смела его и выбросила. И нам [“АльфаСтрахованию”] пришлось возмещать ущерб».

Истории про уборщиц, по незнанию испортивших произведение современного искусства, вообще всплывают с завидной регулярностью: то в Тейт Модерн навели порядок в постели Трейси Эмин, то в Дортмунде отмыли инсталляцию Мартина Киппенбергера, то в Бристоле чуть не смыли граффити Бэнкси (правда, там это был сторож). Говорят, в Русском музее перед монтажом выставки «Врата и двери» инсталляция Ильи Кабакова «Туалет» хранилась со специальной запиской: «Не выбрасывать! Это не мусор!» Конечно, уборщицы — это не музейные посетители, они не обязаны разбираться в современном искусстве и должны получать специальный инструктаж, так что в подобных случаях вина лежит не столько на уборщицах, сколько на организаторах выставки или хранителях экспозиции. Однако эти случаи хорошо демонстрируют, что с произведением современного искусства (или внутри него) может действительно произойти что угодно.

В общем, у каждого из моих собеседников нашлась история про «случай в музее», при этом все они единодушны в описании рисков, сопряженных с неосторожными, невнимательными или легкомысленными посетителями. Две главные опасности — это дети и сумки. Ну и, естественно, дети с сумками. Причем в основном именно с детьми связаны обиды и раздражение посетителей. Одни раздражаются, что дети мешают смотреть искусство, другие — что детям мешают. «Этожеребенок!» или «Онижедети!» — главный аргумент любящих родителей или бабушек, которые с умилением взирают, как чадо резво бегает по музейным залам или тянет ручки к красивой скульптуре, и негодуют, когда музейные сотрудники его останавливают. «Сколько раз мне приходилось под крики ”Этожеребенок!” буквально силой оттаскивать детей от картин или скульптур, за которые они пытались схватиться, при этом контраргументы “Аэтожемузей!” и “АэтожеМатисс!” действуют очень плохо, к сожалению», — рассказывала мне хранитель Пушкинского музея. Музейные книги отзывов изобилуют жалобами на «грубость» и «хамство» смотрителей, «одергивающих» несчастных детей и не дающих им и их родителям насладиться посещением музея: «Что за свинство заставлять ребенка сдавать рюкзак в камеру хранения! Маленький легонький девчачий рюкзачок, кому он может помешать?» «Почему не разрешают пронести в зал бутылочку с водой для ребенка? Почему не разрешают карандаши? Издевательство и бессмысленные запреты». «Дети — это основная и особая категория посетителей, им все интересно потрогать, посмотреть близко, они подвижные. Обычно экскурсоводы перед началом занятий всегда напоминают правила поведения в музее. Но когда родители самостоятельно приводят детей в музей, эта обязанность ложится на них»,— говорит Татьяна Потапова. «Дети могут бегать, прыгать, что-то хватать руками, и их гораздо труднее контролировать, чем взрослых», — вторит главному хранителю ГМИИ Андрей Куча.

«Мы часто устраиваем специальные детские мероприятия на выставках — экскурсии, мастер-классы, квесты, — рассказывает Ася Шишкова. — Иногда детям требуются карандаши или ручки, чтобы что-то записать или нарисовать. И вот однажды на выставке Джона Балдессари смотритель увидел, как ребенок с карандашом в руке радостно несется к одной из работ. Служба безопасности показала настоящий класс быстрого реагирования и перехватила ребенка в двадцати сантиметрах от работы». «Запрет проносить на выставку карандаши и вообще пишущие предметы иногда даже специально прописывается в договоре, — говорит Алеся Веремьева. — С детьми были случаи и на выставке Луиз Буржуа. В атриуме “Гаража” стояла инсталляция-клетка “Последнее восхождение”, которая была довольно хрупкой: внутри была винтовая лестница, к которой тянулись нити от катушек, закрепленных по периметру клетки. Внутрь входить было нельзя, как мы уже говорили, и там была перекладина-ограничитель. Но дети спокойно могли пробежать под ограничителем, и когда они вбегали внутрь клетки, возникала опасность запутаться в нитках и уронить катушки, а там еще были подвешены стеклянные сферы, для которых опасны были даже малейшие вибрации. Мы обсуждали, как можно дополнительно обезопасить эту работу, но решили, что просто будем еще внимательнее, так как любые дополнительные конструкции исказили бы вид инсталляции».

Что же касается сумок, то меры предосторожности в музеях — конечно, совсем не «издевательство» и не «бессмысленные запреты». «Сумки — это, пожалуй, главная опасность в музеях и на выставках, — объясняет Андрей Куча. — Сумками цепляют экспонаты, хуже всего — когда это крупногабаритная скульптура на постаменте. Если она не закреплена, то может просто-напросто упасть и повредиться очень сильно, особенно мрамор, который относится к хрупким материалам. Если падает бронза, то это не столь катастрофично, но и в этом случае ущерб может быть довольно значительным. Большие полотна, холсты также можно случайно пробить сумкой. Мы не можем видеть, что делается у нас за спиной, а сумка или тем более рюкзак чаще всего висят именно за спиной, поэтому, отступая или поворачиваясь, можно случайно повредить экспонат». «Крупноформатные сумки и рюкзаки представляют опасность, и мы просим оставлять их в ячейках камеры хранения, но если они переполнены, мы идем на уступки и просим держать сумки в руке рядом собой. К сожалению, иногда посетители негативно реагируют на просьбы музейных смотрителей и охраны снять верхнюю одежду и оставить сумки в камере хранения. В пример приводятся зарубежные музеи, куда пускают и с большими сумками, и в пальто. Единых общемузейных правил поведения в экспозиции не существует, каждый музей сам устанавливает правила, исходя из обеспечения сохранности коллекции и технического оснащения самого здания. Просьба снять верхнюю одежду обусловлена тем, что одежда впитывает пыль и влагу, а эти факторы не самым лучшим образом сказываются на сохранности произведений», — говорит Татьяна Потапова.

Какую, однако, ответственность несет неосторожный посетитель, в случае если экспонат все-таки окажется по его вине поврежденным? «По гражданскому кодексу ущерб обязано возместить лицо, которое его нанесло, — объясняет Андрей Куча. — Нужно обращаться в правоохранительные органы, фиксировать факт нанесения ущерба и возбуждать дело для выяснения причин произошедшего. Это может быть случай, когда человек действует осознанно, но не отдает себе отчета в последствиях своих действий (например, посетитель решил потрогать экспонат, который трогать запрещено, и повредил красочный слой или поломал скульптуру). Это могут быть злонамеренный умысел, хулиганство или вандализм, что подпадает под статьи уголовного кодекса. А может быть и просто неосторожность. Во всем этом должен разбираться суд. В любом случае ущерб, причиненный произведению искусства, должен быть возмещен, и лицо, нанесшее ущерб, обязано его возместить лицу пострадавшему. Если произошедшее покрывается договором страхования, то ущерб пострадавшему возмещает страховщик, но от лица пострадавшего, в порядке суброгации, получает права требования к лицу, нанесшему этот ущерб.

Ущерб оценивают специалисты-оценщики с привлечением специалистов-искусствоведов и реставраторов. Ущерб — понятие комплексное. Он состоит из расходов на реставрацию, которые понес бы страхователь, не будь произведение застраховано, а также из утраты стоимости произведения в результате повреждения (если специалистами будет установлено, что такая утрата имеет место). Смысл реставрации (в случае со страхованием, но не в общем случае!) в том, чтобы произведение было возвращено в то состояние, в котором оно было до причинения ущерба. Если же характер ущерба или его масштабы таковы, что это ограничивает возможности использования произведения в дальнейшем либо изменяет его стоимость в меньшую сторону (в сравнении со стоимостью этого же произведения до наступления ущерба), то к стоимости реставрации добавляется компенсация такого снижения стоимости. Если реставрация невозможна — значит, невозможна, и всё, здесь ничего не поделаешь, и с точки зрения страхования следует признать так называемый “тотальный” убыток, то есть полную утрату произведения. Выплата в таком случае должна составить 100% страховой суммы.

С ущербом, который был нанесен с умыслом, мы в нашей практике пока не сталкивались. Мы страховали на период перевозки вещи, которые впоследствии участвовали в выставке Манеже “Скульптуры, которых мы не видим”. На ней были с умыслом (намеренно) повреждены работы Вадима Сидура. Но мы страховали их только на период транспортировки, таков был выбор страхователя.

Из типичных неосторожных действий у нас был такой случай: экспонировалась скульптура, представлявшая собой большую птицу, раскинувшую крылья. Она была сделана из керамики, покрытой пластиком, в общем, из довольно хрупкого материала, и стояла на тонком и высоком постаменте. Важно было, что это не просто птица, а птица вместе с ее тенью: на скульптуру был направлен прожектор, и она отбрасывала эффектную тень на белую стену. Две юные посетительницы развлекались, делая селфи с этой птицей в свете прожектора, одна из них неосторожно задела скульптуру, та упала с высокого постамента и разбилась вдребезги. Естественно, нам пришлось возмещать ущерб автору скульптуры, но потом, по суброгации, мы через суд взыскали убытки с виновной в этом происшествии девушки, точнее, с ее родителей, так как она оказалась несовершеннолетней. Самое важное — признается ли судом факт нанесения ущерба и установление его причин. В данном случае это классический случай причинения ущерба по неосторожности».

Да, селфи и вообще посетители с фотоаппаратами — еще одна головная боль в музеях и на выставках. И дело не только в том, что многие снимают со вспышками, несмотря на запреты, и тем раздражают других зрителей и мешают им, и не только в заботе музеев об авторских правах, но и в том, что из-за съемки вокруг произведения может возникнуть уже упоминавшийся хаос. А если добавить к нему «палки для селфи», абсолютно неконтролируемый гаджет, которым вы невзначай можете попасть не только в находящихся рядом с вами посетителей, но и в картину, скульптуру, витрину, объект и т. д., то легко представить себе взаимную нелюбовь фотографов-любителей и музейных смотрителей (штативы для селфи, кстати, сейчас все чаще запрещают в музеях по всему миру, но все ли слушаются запретов?). «Посетители часто переходят границы дозволенного, когда ищут выгодный ракурс, фотографируясь на фоне экспонатов, — замечает Татьяна Потапова. — Наибольшее беспокойство в нашем музее вызывают хрупкие экспонаты, которые стоят открытыми, — это слепки. При этом они уже приравниваются к подлинным экспонатам, так как были созданы более ста лет назад, и некоторые оригиналы, с которых они были сняты, утрачены. Что касается живописи, то она почти вся защищена стеклом и находится под сигнализацией, оригиналы скульптур по возможности защищены витринами, работает видеонаблюдение».

Гипс, из которого выполнены слепки, — материал хрупкий. Скульптура может лишиться пальца или другого фрагмента, и никто, даже сам виновник повреждения, не заметит, как это произойдет: «Вред экспонату может быть причинен по неосторожности, которую никто не заметил: шел себе посетитель по музею, махнул сумкой и пошел дальше, а потом на полу обнаруживается отвалившийся кусок скульптуры, и никакие камеры видеонаблюдения не помогут установить конкретного человека, которому можно предъявить иск», — рассказывает Андрей Куча. «В случае повреждения нужно определить нарушителя, составить акт, и можно добиваться компенсации нанесенного ущерба через суд. Но это не всегда возможно», — говорит Татьяна Потапова.

В музее «Гараж» при невыясненных обстоятельствах пострадала инсталляция Моны Хатум, и тоже осталось непонятным, «кто виноват» и кому предъявлять иск. «С выставки The New Décor у нас пропала тоненькая вешалка из инсталляции “Внутренний пейзаж” — рассказала Александра Романцова. — Это единственный случай такой пропажи: очевидно, кто-то из посетителей проникся к этой вешалке страстной любовью (вообще-то это не простая вешалка, а имеющая контур карты Палестины. — Е.А.). Выставка проходила в огромном пространстве “Гаража” на улице Образцова, эта инсталляция не попадала в поле камер наблюдения, смотрители тоже ничего не заметили, к сожалению. Художница быстро изготовила и прислала новую вешалку, страховая компания оплатила ее производство, но никаких претензий Хатум нам не выдвигала, дело решилось миром. Бывают такие работы, которые необходимо усиленно охранять. На выставке Луиз Буржуа в одной из “клеток” стоял стол со стеклянной поверхностью, а на нем несколько флакончиков раритетных духов. И владелец работы на этапе подтверждения объекта к участию в выставке нас строго-настрого предупредил, что если какой-нибудь флакончик пропадет, он больше никогда не сможет дать эту работу на выставку (а флакончики уже пропадали ранее). Поэтому мы особо трепетно следили за объектом и не спускали глаз с флакончиков (к сожалению, зафиксировать их на стекле не было никакой возможности). Охрана при этом должна быть незаметной, чтобы не создавать дискомфорта посетителям».

Теперь вы знаете, сколько усилий прилагают музеи, чтобы защитить искусство от зрителей и наоборот — зрителей от искусства. Так что сдавайте сумки в камеры хранения, не обижайтесь на смотрителей и не давайте детям обижать искусство — оно столь же непредсказуемо, как и музейные посетители, и последствия встречи с ним могут быть самыми неожиданными.