Кто почем: о рейтингах в искусстве
Последние месяцы осени — время традиционного подведения итогов года. И в мире искусства тоже. Причем с середины нулевых стало традицией оформлять эти итоги в форме рейтингов влиятельности — иногда эти списки называют «ярмарки тщеславия», «пузомерки» (существует и ряд более грубых обозначений этого явления). Директор Центра современной культуры «Гараж» Антон Белов, критик Мария Кравцова, глава московского представительства аукционного дома Phillips de Pury & Co Светлана Марич, галерист Елена Селина и соиздатель «Артгида» Данила Стратович встретились, чтобы обсудить последние рейтинги самых влиятельных людей в искусстве и прояснить суть этого явления.
Мария Кравцова: Мы собрались, чтобы обсудить несколько рейтингов влиятельности деятелей современного искусства. Перед нашей встречей я специально купила журнал РБК, который представил рейтинг управляющих компаний. Мне очевидно прикладное значение этого рейтинга — он помогает ориентироваться инвесторам. Но вот зачем составляются рейтинги деятелей искусства — для меня загадка. При этом очевидно, что это очень модное увлечение: даже не специализирующиеся на искусстве издания сегодня стремятся представить свои версии того, кто самый влиятельный в арт-мире. Перед нами на столе лежат журналы Art Review, «Артхроника» с рейтингом за 2010 год и «Афиша», в которой опубликован рейтинг самых влиятельных фигур арт-мира, причем всего арт-мира — от Москвы до самых до окраин, например, окраин Нью-Йорка. На 47-м месте этого рейтинга наш художник Константин Звездочетов, а на 46-м — заокеанский галерист Барбара Гладстоун. Я не спрашиваю, знают ли эти люди о существовании друг друга, мне интересно, как так получилось, что в сознании составителей рейтинга они вот так соотносятся в художественном мире.
Елена Селина: Виктор Мизиано на 9-м, обошел многих международных знаменитостей, а Екатерина Деготь на 7-м оказалась круче Николаса Сероты. При всей любви к Кате это правда как-то странно… Такая странная путаница в головах — хотим мы того или не хотим, но Екатерина Деготь и Виктор Мизиано, даже при некоторой их известности в интеллектуальных кругах Запада — фигуры скорее локальные...
Данила Стратович: А вот отличная пара, Франсуа Пино и Марат Гельман!
Елена Селина: Понятно, что Гельман затрачивает огромные усилия на развитие музея в Перми, и Пино затрачивает — на другие цели. Но силы у них разные, а рядом они стоят как...
Данила Стратович: ...как Филипп Киркоров и Майкл Джексон! А первым и, соответственно, самым влиятельным в мире человеком искусства по версии журнала «Афиша» оказался Ханс-Ульрих Обрист. Почему?
Антон Белов: Ханса-Ульриха Обриста, если по-честному, нужно выносить за рамки любых рейтингов, потому что это не человек — это функция, которая давно работает самостоятельно. То есть он не существует, по-моему, уже ни как куратор, ни как критик...
Мария Кравцова: На мой взгляд, неважно, на каком месте в рейтинге «Афиши» оказались Обрист или Гельман — влиятельный в России человек, но, на мой взгляд, не так чтобы вписанный в международный художественный истеблишмент. Очевидно, что этот рейтинг — уже не рейтинг как таковой, а постмодернистское произведение искусства. Хотя с другой стороны, этот рейтинг дал нам понять, какие нечеткие представления о художественном сообществе и его деятелях царят в головах у людей из другой сферы. Но все же вопрос остается открытым: в каких джоулях можно измерить влиятельность тех или иных представителей художественного сообщества? Как составить объективный рейтинг?
Светлана Марич: Сама идея рейтинга, упорядоченной иерархии — это англо-саксонская идея. Именно в этой культуре рейтинги играют существенную роль и распространены повсеместно. Я помню, как в Америке, где я писала диплом, второй вопрос после «Как тебя зовут?», обычно звучит как Were you popular at school? То есть насколько ты был популярен в школе. Им важно, была ты популярной девочкой, или следующей после самой популярной, или вообще не популярной. То есть рейтинги сопровождают людей с детского сада до могилы, как в их собственной жизни, так и в медиапространстве: Forbes-листы, кулинарные и арт-рейтинги и так далее. России, как мне кажется, изначально все это чуждо, это заимствованная история, и именно поэтому до сих пор никто не выработал четких критериев, которые позволяли бы подходить к составлению рейтингов адекватно. Но с другой стороны, не стоит думать, что на Западе к рейтингам относятся как к непреложной истине. В июне я разговаривала с владельцем лондонской галереи White Cube Джеем Джоплином, который очень переживал, что Ларри Гагосян обходит его во всех рейтингах. «Какое количество художников Ларри развил, что он сделал? Он хапает уже готовое и т. д., и т.п.» Джоплин очень переживает, ведь для него критерии деятельности галериста вообще другие.
Мария Кравцова: Я, вероятно, единственный в этой аудитории человек, который наблюдал, как составляются рейтинги. Вы помните, что я много лет работала в журнале «Артхроника», и как раз при мне, в середине нулевых, главный редактор загорелся идеей рейтинга самых влиятельных людей в русском искусстве. Опыт составления первого рейтинга был довольно тяжелым и очень показательным. Редакция составила списки тех людей, которых считала достойными войти в первый рейтинг, и разослала их экспертам. Эксперты подошли к этому делу не очень ответственно, в частности, мне приходилось обзванивать их, зачитывать фамилии из списка кандидатов и фиксировать оценку их деятельности — от 1 до 10. И вот я звоню одному художнику и диктую имена. Такая-то, сякая-то... И он всем действующим лицам — своим коллегам, кураторам, галеристам, представителям музеев — ставит самые низкие оценки. В какой-то момент мы доходим до персоны Ника Ильина, и художник меня переспрашивает: «Кто это?». Я объясняю, что Ник Ильин — представитель в Европе фонда Соломона Гуггенхайма. После этого объяснения наш герой сразу же награждает Ильина десяткой. Абсурд этой ситуации очевиден. Деятельность Ильина не была известна нашему эксперту, на его выбор повлияли не личные достижения и вклад в русское искусство кандидата в рейтинг, а место его работы. Хотя надо сказать, что никто из голосовавших, насколько я знаю, не поставил Нику Ильину низких оценок. Потому что с такими фигурами, компетенция которых настолько широка, что на самом деле размыта, — с ними надо поосторожнее, мало ли...
Антон Белов: Я в этом году познакомился с Ником Ильиным. Он мне не дал свою визитку, а дал открытку, на которой он с Владимиром Владимировичем Путиным сфотографирован. Это очень весело — мне кажется, что человек использует любой пиар-повод, чтобы запомниться с нужного ракурса, даже в первую встречу.
Мария Кравцова: Я хотела заметить, насколько результат рейтинга зависит от случайных факторов. И таких историй я могу рассказать много. Поэтому я считаю рейтинги злом, вернее симптомом, как белый язык или мутная моча у больного, — симптомом того, что в системе искусства что-то разладилось и предпринимаются попытки эту систему структурировать, пусть даже с помощью идиотского по сути метода рейтинга. О каких симптомах я говорю: рейтинг «Артхроники» за 2010 год не включил очень многих действительно на тот момент влиятельных персон, но на предварительном этапе в качестве претендентов на попадание в топ экспертам предлагались, например, владельцы антикварных лавочек...
Данила Стратович: …которые в тот момент давали в журнал рекламу.
Светлана Марич: Мне кажется, что есть влиятельные художники, есть галеристы, есть критики. Но если вдуматься, как их можно поместить в один и тот же рейтинг, при этом определив их место друг относительно друга? Для оценки деятельности разных представителей художественного сообщества существуют разные критерии. Нельзя судить критика по критериям для художника, и наоборот. Для художника важно, сколько музейных выставок у него было в этом году, в каких биеннале он участвовал и т. д. Для галериста важны другие события.
Данила Стратович: По количеству выставок Кузькин у нас в этом году номер один!
Елена Селина: Я считаю, что для нашей ситуации самым объективным рейтингом был бы тот, места в котором бы покупались. На первом месте оказывался бы тот человек, у кого больше денег. И вот ты несешь честно свои деньги и говоришь: «Я хочу быть на 15-м месте» и, например, 15 тысяч составителям рейтинга платишь.
Елена Селина: Наоборот.
Данила Стратович: А за первое место в рейтинге из 50 человек — 50 тысяч.
Антон Белов: Так хороший рейтинг можно составить!
Елена Селина: И заработать заодно.
Мария Кравцова: Нужно продавать на аукционе первое место! А то 50 тысяч — это несерьезно, такие деньги есть у всех, даже у меня.
Елена Селина: Мы разве о рублях сейчас говорим?
Мария Кравцова: Действительно, тогда мой шанс попасть в какой-нибудь рейтинг практически равен нулю, разве что мне придется ради этого продать почку, а я к ней как-то уже привыкла.
Елена Селина: Никому из нас не прорваться... Даже Ник Ильин призадумается, нужно ли ему это. Это, конечно, шутка, но тем не менее: создается такое странное впечатление, что люди, которые готовят материалы для экспертов, руководствуются своими, подчас парадоксальными соображениями… Последний рейтинг «Артхроники» просто потряс меня эдаким разудалым «стильком», которым описывались достижения людей, вошедших в этот рейтинг. Причем из текстов о тех, кто его возглавил, следовало, что это личности, которые делают плохие выставки, находятся в глубочайшем кризисе… А ближе к концу рейтинга как-то становилось ясно, что там и сконцентрировались настоящие «ангелы»… Может, это задумка была такая специальная? Так сказать, критическая.
Мария Кравцова: Света высказала довольно здравое суждение о различных критериях оценки деятелей различных профессиональных страт. Но тут возникает очередная проблема. Многие из нас совмещают несколько видов деятельности, кураторскую и критическую, например.
Антон Белов: И что делать?
Мария Кравцова: Не делать рейтингов!
Елена Селина: Действительно, в Москве сложилась такая специфическая практика, при которой все участники художественной жизни — мультиинструменталисты. Это создает ситуацию, при которой невозможно, чтобы куратор или критики были независимыми. Вот сел критик судить, и ты точно знаешь, кто будет на первом месте. Как в выставке: если ты знаешь имя куратора — сразу понятно, кто участвует в его проекте.
Мария Кравцова: Вы думаете, на Западе как-то по-другому все происходит?
Елена Селина: На Западе и эксперты, и критики, и художники ведут себя по-другому, ну по крайней мере, я надеюсь... Что говорят и делают русские деятели культуры и что говорят и делают западные — две очень разные вещи. У нас каждый сам о себе — «больше, чем поэт», а остальные, как правило, стагнируют, недопонимают, ошибаются... Элементарной объективности по отношению к чужому успеху просто — нет. Ну и все со всеми — не согласны... Поэтому какие бы критерии мы ни избрали, все будет субъективно.
Мария Кравцова: Далее возникает вообще болезненный для России вопрос: «А судьи кто?». Кто, по-вашему, должен выступать в качестве экспертов? Например, при составлении рейтинга «Артхроники» за 2010 год в качестве эксперта была приглашена Эвелина Хромченко. В мире моды это известная фигура, но может ли она адекватно оценивать героев художественной сцены?
Антон Белов: Я считаю, что это очень достойный человек и женщина. Она ведет программу «Модный приговор», которая обязательно оценивает...
Светлана Марич: ...и выносит приговоры в мире искусства!
Елена Селина: Если рассуждать про идеальный рейтинг, то в нем очень важна роль тех, кто описывает свершения кандидатов. Человек должен уметь держать дистанцию и анализировать. И, подчеркну, — беспристрастно.
Антон Белов: Получается, важен не сам рейтинг, не то, кто какое место занимает, а аргументация, почему и за что этот человек попал в список для голосования.
Елена Селина: Да, анализ этого рейтинга. И тот человек, который об этом пишет, может не соглашаться, а ставить троеточия или знаки вопроса. Спрашивать у экспертов, почему они выбрали именно этого кандидата. Кстати, это было бы интереснее читать и понимать, действительно ли так важно то, что сделал именно этот человек в этом году… Но надо быть очень смелым, чтобы от своего имени заняться этим пресловутым анализом… После публикации этот человек сразу станет гадиной в глазах общественности.
Данила Стратович: Мы встретились обсудить рейтинги и пришли к выводу, что они не нужны.
Антон Белов: А мне кажется, что рейтинги все-таки нужны, потому что они привлекают внимание других людей к тому или иному феномену. В нашем случае — к современному искусству. Вот мы сидим, и вместо того чтобы заниматься своими делами, обсуждаем рейтинг «Афиши» — значит, он работает. Да, рейтинг может быть необъективным, но он интересен, и часто интересен своей необъективностью. Можно признать его априори субъективным, но тогда люди, которые берутся выстраивать рейтинги, должны делать это по заранее оговоренным правилам субъективности. Так, по крайней мере, честно.
Елена Селина: Совершенно согласна! Или создание рейтинга должно быть процессом открытым для сообщества и, например, происходить в онлайн-режиме. Вот мы видим некий список, в котором упоминаются кураторы и сотрудники музеев, которые сделали в этом году такие-то выставки, критики, которые написали такие-то книги или статьи, и так далее. И вот сидят десять экспертов, и не просто втихаря вычеркивают из списка неприятелей, а обосновывают каждое свое решение. Эта публичная аргументация нам покажет не просто кто есть кто в этом рейтинге, а кто есть кто из тех, кто участвует в его составлении. И тогда рейтинг будет не ярмаркой тщеславия, куда кого-то не взяли, а кого-то взяли, а аналитической платформой, поводом к тому, чтобы обсудить и оценить то, что произошло за год в художественном мире. Впрочем, подозреваю, что это утопическая мечта...
