Андрей Шелютто: «В кириллице чего ни сделай — все плохо!»

Даже если вы никогда не слышали имени Андрея Шелютто (хотя поверить в это невозможно), вы наверняка ежедневно сталкиваетесь с произведениями его дизайнерского гения. Вы много раз видели сделанные им плакаты, иллюстрации (например, для журнала «Власть»), раскрывали журналы и газеты, арт-директором которых в разное время был Шелютто: от «Известий» и «Газеты» до журналов The New Times и «Артхроника». Еще он был шеф-дизайнером канала «НТВ плюс» и главным художником телевизионного канала «Россия». Сейчас Шелютто работает над журналом «Эрмитаж». Листая журналы GARAGE и «Эрмитаж», Андрей Шелютто рассказал Даниле Стратовичу о нюансах работы над «медленными» СМИ, о том, чем удивил его директор Государственного Эрмитажа Михаил Пиотровский, о неподатливой кириллице, «идеальных» читателях толстых журналов по искусству и многом другом.

Андрей Шелютто. Фото: Гриша Белкин

Данила Стратович: Андрей, скажи мне как человек, сделавший много газет и несколько журналов по искусству, зачем вообще в наше время делать периодическое издание на бумаге? Ведь это дорого и неэкологично.

Андрей Шелютто: Сейчас в мире средств массовой информации главенствуют две тенденции: первая — это СМИ в интернете, а вторая — так называемые медленные СМИ, журналы очень дорогие, большие и тщательно сделанные. Они выходят с большой периодичностью, долго и внимательно читаются. 

Д.С.: То есть если делать бумажное издание, то только «медленное»?

А.Ш.: Судьба всех журналов, в том числе и когда-то считавшихся хорошими понятна: даже Дима Барбанель признается, что растапливает печь старыми номерами Esquire (Дмитрий Барбанель — известный дизайнер, в разное время был арт-директором и автором макетов таких изданий, как русский Esquire, Citizen K, Interni, «Секрет фирмы». — Артгид). Я, правда, нашим журналом «Эрмитаж» печку не растапливаю. Мы делаем его как книгу, место которой на полке, можно также назвать его архивным файлом. 

Директор Эрмитажа Михаил Пиотровский как-то спросил меня при знакомстве, каким я вижу читателя нашего журнала. Я бодро ответил, что у нашего журнала и вовсе не должно быть читателя. На что Пиотровский сказал: «Мне нравится ход ваших мыслей!» Но на самом деле, конечно, читатель есть. Просто надо понимать, что это не тот читатель, за которого бьются «Аргументы и факты» с журналом «Вокруг света», — это другой читатель, вечный. Может быть, даже будущий, что еще лучше. Вот для этого будущего читателя и делается журнал «Эрмитаж». Именно в рамках этого проекта может быть представлен четкий срез временного лупа, которого не дают «быстрые» СМИ. Они постоянно мечутся, соревнуются друг с другом. Появилась свежая новость, нужно срочно публиковать… Но новости быстро протухают и перестают быть кому-либо интересными. У «медленных» СМИ есть возможность все отфильтровать, сопоставить, проанализировать и оформить все это изысканно на бумаге, которая не истлеет и к завтрашнему, и к послезавтрашнему дню. Ну и потом, настоящий эксклюзив — это ведь не прослушка в больнице, которой так гордятся разные гнусные news of the world, а результат интеллектуальной деятельности, часто неспешной. 

Container imageContainer imageContainer image

Д.С.: Кстати, по поводу бумаги. В чем отличие бумаги для «медленных» СМИ от бумаги для обычных журналов? 

А.Ш.: Ну например, в свое время бумагу для журнала Monocle закупили на несколько лет вперед, причем выбрали хорошую такую индийскую негламурную бумагу. Обычно для «медленных» СМИ используют новое поколение офсетных бумаг, которые у нас ласково называют «дизайнерскими». Такая бумага в России почему-то стоит вдвое дороже обычной мелованной, но на самом деле в Европе цена на них одинаковая. Это единственный случай в нашей стране, когда дизайн ценят дорого. 

Д.С.: Monocle — это тоже «медленное» СМИ?

А.Ш.: Этот журнал выходит раз в месяц, но по сути он представляет собой формат, который мы сегодня обсуждаем: это дизайнерский проект, который состоит не из больших текстов, а из мелких заметок. Из европейских изданий к Monocle стоит добавить Frame, Elephant, Foam и, наверное, итальянский Inventariо, который даже лучше итальянского же Interni. В России — это, конечно, журналы «Эрмитаж» и GARAGE.

Д.С.: В середине нулевых в России начинало выходить много разных журналов по искусству, но потом почти все из них закрылись. Стабильно выходит разве что «Артхроника», основанная в конце 1990-х, почему?

А.Ш.: Полтора года назад «Артхроника» увеличила размер и замедлила шаг выпусков. Теперь она выходит шесть раз в год, а не десять, и не имеет английских выпусков. Может быть, она мне и меньше нравится, чем та «Артхроника», которую делали мы, но поступили они, в конце концов, правильно. Еще они поменяли бумагу. Им бы еще сменить склейку на прошивку, чтобы журнал правильно открывался, и все будет замечательно в тактильном смысле. В журнале «Эрмитаж» открытый корешок, сшитый специальными толстыми нитками. Более того — структура журнала сделана по тетрадям. В каждой тетради 24 полосы, и это отдельный такой журнальчик, у которого есть своя обложка и свой крафтовый шмуцтитул. Получаются, по сути, такие архивные папочки, сшитые в один журнал.

Открытый корешок журнала «Эрмитаж», выпуск № 1–2, 2012 и открытый переплет журнала GARAGE, № 2, Spring/Summer 2012
 

Д.С.: У первых двух номеров GARAGE в Великобритании был открытый переплет, и многие люди, открывавшие журнал, думали, что он ломается и это плохая склейка.

А.Ш.: Для «Эрмитажа» мы делаем не так. У нас другая конструкция. Первую тетрадь журнала мы обернули очень плотной бумагой, и последнюю тоже. Соответственно после первой и последней тетрадей идет роскошное рекламное место, и в то же время обе тетради обернуты будущей обложкой, это ни у кого не вызывает ненужных ассоциаций.

Д.С.: Кстати, это одна из проблем: как подать дизайнерские ходы так, чтобы они были поняты?

А.Ш.: Ну рекламодатели как-то поняли наши дизайнерские ходы. Только это должен быть ход, а не выпендрон. Архитектоника издания и архитектоника собственно бумаги должна быть учтена. Дело в том, что все так или иначе двигаются в одном направлении. Многие используют разную бумагу внутри одного и того же издания. Часто разная бумага изящно разбивает один материал на две части. Типа «не рассчитали». И делают журналы иногда такого размера, что их можно сжечь только вместе с домом. Горячо поддерживаю оба тренда. Я даже думаю, что было бы неплохо создать ассоциацию «медленных» СМИ в содружестве с «Эрмитажем». Кстати, в отличие от GARAGE, у нас в журнале нет внутри пришитого кармашка из джинсовой ткани. Так жаль, что нас опередили.

Разворот журнала GARAGE, №2, Spring/Summer 2012

Д.С.: Это был специальный арт-проект весеннего номера прошлого года. В каждый кармашек был вложен презерватив, упаковка которого была оформлена тем или иным современным художником. 

А.Ш.: Еще обиднее стало. Следующий номер «Эрмитажа», который мы сейчас делаем, будет иметь всю обложку из ткани. Ну и внутри мы теперь знаем, что надо делать. 

Д.С.: Михаил Пиотровский на все это идет, потому что ему самому это нравится?

А.Ш.: Надеюсь. Пиотровский вообще много раз меня удивлял. Особенно когда однажды свободно перешел с арабского на голландский.

Д.С.: Зачем вообще музею такой журнал? Вот есть журнал Tate Etc. — он в основном посвящен галерее Тейт и ее событиям. 

А.Ш.: С одной стороны, «Эрмитаж» похож на журнал Tate Etc., но есть и еще кое-что. Наш журнал рассказывает не только об Эрмитаже. Например, две тетради последнего номера посвящены Лондону. Там и война, и фотографы 1960-х. Другое дело, что все равно это в итоге про Эрмитаж, нам не тесно.

Д.С.: В чем особенности процесса печати «медленных» СМИ?

А.Ш.: Мы печатали предыдущий тираж «Эрмитажа» в Италии, и как-то очень тяжело все шло в бухгалтерском смысле. Мы же любим чего-нибудь по ходу придумать, а это сразу означает остановку процесса недели на две. Все договора нужно делать по новой и так далее. Типография замечательная, но просто мы так не умеем... В результате сейчас пробуем новую рижскую типографию, там старые кадры и новейшие японские машины. Дело в том, что мы тоже выпускаем одновременно два журнала: на английском и на русском. А вот сдать их в печать одновременно — рук не напасешься. К сожалению, машины, даже в самых лучших итальянских типографиях, не запоминают установок. Им нужно одновременно и русский, и английский печатать, чтобы не перестраивать фальцевальные, шитьевые и печатные станки. А на новых машинах все данные заложены в компьютер, и когда, напечатав русский номер, ты через две недели возвращаешься печатать английский, печатник просто нажимает на одну кнопку, и эта фальцевальная линия у тебя уже готова к работе. Но самое главное — в Риге дают хорошие и ценные советы, улучшающие издание. 

Разворот журнала «Эрмитаж», выпуск № 1–2, 2012

Д.С.: Вернемся к допечатным процессам. Я видел самый первый выпуск нового «Эрмитажа», и там в колофоне тогдашний арт-директор Дмитрий Барбанель стоит над главным редактором. Получается, что дизайн важнее, чем содержание?

А.Ш.: Не знаю, что там было важнее, но колофон верстал сам Барбанель. В нашем журнале все по-честному стоит, несмотря на то, что над дизайном мы работаем очень много. Вот у нас обложка, например, не достает до края листа 1,5 см, и на титул мы выносим штрих-код, а название дублируем. Мы для журнала сделали специальный шрифт, восстановили знаменитую Ingeborga, русскую версию которой все разыскивали лет двадцать. Оказывается, в библиотеке Эрмитажа сохранились книги, полностью набранные этим шрифтом, причем огромным кеглем. Теперь Эрмитаж будет печатать все свои документы шрифтом Hermitage Ingeborga, мы его им подарили.

Д.С.: Получается, что журнал «Эрмитаж» — сам по себе арт-объект.

А.Ш.: Вне всякого сомнения, так же как и GARAGE. Может быть, в меньшей степени, потому что вы можете писать, о чем хотите, а у нас все про Эрмитаж и вокруг Эрмитажа. С другой стороны, это ограничение ничего не портит, оно только на пользу.

Д.С.: Перед тобой на столе два журнала GARAGE — международный и русский выпуски... 

А.Ш.: Я вот бегло полистал международный номер, и к нему у меня претензий нет — он идеален. Что до русского — это обычная история, когда иностранцы, пусть даже очень крутые, начинают работать с кириллицей. Ваш арт-директор, немец Майк Мейре, просто невероятно крут, я его знаю. Но при переходе на русский шрифт получаются такие «50 оттенков серого» — слишком много оттенков акциденции, но совершенно никакого оттенка типографики. Русскоязычное издание даже русским дизайнерам сложно хорошо сделать. У нас всю графическую систему в свое время перелили на гильзы. Абсолютно уничтоженная графическая культура. Латинские шрифты и азбука выверены так, что с ними чего ни сделай — все хорошо, а в кириллице чего ни сделай — все плохо. Впереди десятилетия работы, чтобы хоть что-то восстановить. Иностранные дизайнеры просто представить себе не могут, насколько их русским коллегам сложнее работать. Они не подготовлены к такому сопротивлению буковок красоте. Если сравнивать русский номер с международным, видно, что в русском дизайнеры пытались компенсировать ущербность получившегося каким-то лишним жестом. В идеале лучше было бы этого избежать, но без него получилась бы совсем какая-то фигня.

Разворот журнала GARAGE Russia № 1, весна/лето 2013

Д.С.: Вот ты листаешь русский номер, на чем останавливается взгляд?

А.Ш.: Вот здесь, например, в этом шрифте в заголовке, не знаю, зачем нужно было такую букву «Л» рисовать… Еще мне не нравится, что фамилия дана прописными, это такой канцеляризм. 

Д.С.: Для русской версии GARAGE один из шрифтов дизайнеры нарисовали сами, а для основного шрифта они сделали программу, которая подставляет в слова буквы из четырех других шрифтов.

А.Ш.: Ну эта программа делает это слишком нюансировано. Для того чтобы это стало художественным приемом, надо было поступить резче. А в данном случае нужно вглядываться, чтобы понять, что буквы меняются… 

Д.С.: То есть ты считаешь, что менять надо сильнее? А не сложнее ли тогда будет читать набранные таким шрифтом тексты?

А.Ш.: Читать этот шрифт все равно сложнее, чем обычный, а художественным жестом это не становится. Но это и правда нюанс, а вот рукописные... все, что написано от руки, написано плохо — это я тебе могу сказать как прилежный ученик польских плакатистов. А вот шрифт со звездочками в заголовке — это вообще зря — снижает градус. Я понимаю, что делали это в надежде, что оно перейдет в ништяк, но в русском варианте не перешло. Кроме того, если ты пишешь заголовки от руки, ты хотя бы должен знать, что эта буква пишется не в одно движение, а в пять, потому что это каллиграфия, и она отличается от бытового письма. Вот, кстати, это написано от руки великолепно совершенно (показывает на текст стихотворения Эдгара По «Ворон» в проекте фотографа Паоло Роверси. — Артгид). К тому же это мое любимое стихотворение Эдгара По.

Страница журнала GARAGE Russia № 1 с текстом стихотворения Эдгара По «Ворон»

Д.С.: Ты не поверишь, но это шрифт. 

А.Ш.: Да? Я отметил про себя, что уж больно все аккуратненько.

Д.С.: Этот шрифт называется «Пушкин». Мы прислали дизайнерам текст стихотворения «Ворон» в переводе Бальмонта в дореформенной орфографии. И они все яти и фиты дорисовали руками.

А.Ш.: Это очень хорошо. Спасибо, что ты сказал мне название шрифта.

Д.С.: А что ты думаешь насчет неровностей колонок текста?

А.Ш.: Я думаю, это компенсация. Если кириллицу набрать просто так, без специальных знаний, выглядеть будет довольно ущербно. В свое время большевики аккуратно уничтожили все реперные буквы. Кроме того, у нас единственный на всей земле алфавит, в котором нет основной буквы — «палки», то есть элемента, который соединяет небо с землей. Поэтому любое прекрасно выглядящее английское издание при переводе на русский что-то теряет. 

Д.С.: Скажи, а какие могут быть выходы из положения? 

А.Ш.: Понимаешь, путь, который описывает этот выход, очень сложный. Я даже не возьмусь тебе его описать в течение одной беседы. Так же, как перевод должен делать носитель языка, кириллицей должен заниматься, при всем моем уважении к Майку Мейре, не иностранец. Есть, впрочем, исключения. Сейчас, по моему мнению, лучший разработчик кириллических шрифтов — это чех Франтишек Шторм. Вот, обидел всех коллег-соотечественников. Простите, но я правда так думаю. 

Журнал GARAGE Russia № 1, фрагмент колофона

Д.С.: Как тебе проект с играми от художников?

А.Ш.: Совершенно гениальный! Вторая гениальная история — с отпечатками пальцев редакции. С распечатками мейлов тоже очень красиво получилось. Проект с бумажными куколками тоже прекрасный, правда непонятно, почему сразу за ними идет другой фэшн-проект, абсолютно гетерогенный. Но это уже не дизайн, а арт-директ. Я тут еще выписал, что меня озадачило: лиды иногда плохо стыкуются с остальным набором, черная подложка, на которой напечатана фотография Антоновой, одновременно заключенная в тонкую золотую рамку, — этот прием мне кажется странным, при этом само интервью выстроено хорошо. Другое дело, что все интервью в журнале построены по-разному. Может, так и должно быть, но мне непонятно, почему в этом интервью есть акцентация вопросов, а в других нет. Еще не совсем понятно, что в материале про Бориса Михайлова творится. Сначала идет подводка к нему, потом идут какие-то фотографии, но они не подписаны.

Д.С.: Это специальный проект, сделанный для журнала, объяснение идет в начале.

А.Ш.: Еще я хотел сказать, в отношении не только GARAGE, но и вообще: мне кажется, что сейчас все модные идеи сильно преувеличены. Я имею в виду их значение. 

Д.С.: Приведи пример. 

А.Ш.: Ну такая иллюзия, что модность, молодость и какая-то мифическая продвинутость есть гарантия свежих и талантливых решений. Я понимаю, что любое событие, любое искусство, любая типографика, любой журнал когда-либо были современными, и все на них бухтели, вроде как я сейчас. Но лучше все-таки идти от ранее сделанного большими художниками. Если ты хороший художник — окажешься самим собой, следуя за ориентиром, а если плохой — окажешься эпигоном, что тоже совсем неплохо по сравнению с дилетантом. 

Журнал GARAGE Russia № 1, разворот с содержанием

Д.С.: А как тебе в принципе идея сочетания моды и искусства в одном журнале?

А.Ш.: Я всегда считал, что современное искусство и современный дизайн — это единый процесс. Почему тогда искусство и мода — это НЕ единый процесс? Я с этим не согласен. И, как выяснилось, не я один. У Джермано Челанта был великолепный кураторский проект: выставка в Венеции — в Фонде Прада (Fondazione Prada) «Маленькая утопия. Тиражное искусство» (The Small Utopia. Ars Multiplicata) в великолепно очищенном Ка Корнер делла Риджина на Гранд-канале. На ней были представлены оригиналы Бойса, Дюшана, Уорхола, детские игрушки, например, моего любимого Фортунато Деперо, конструктивистские советские журналы, обложки пластинок 1960-х годов… Все это Челант представил как составляющие единого процесса. Это выставка как бы за сто лет, хотя экспонатов позднее середины 1970-х я не помню. Многие нападали на эту выставку Челанта. Ну и что? Он же, в конце концов, Челант — он знает, что надо делать.

Д.С.: Каким, на твой взгляд, должен быть журнал про современное искусство?

А.Ш.: Я не знаю, какой он должен быть. Я знаю одно: у нас в России знания искусствоведов и редакторов заканчиваются где-то на де Кунинге, а современную ситуацию по большому счету вообще никто не понимает. Кроме, может быть, Виктора Мизиано, который никому ничего не скажет. Журнал по современному искусству, разумеется, должен быть, — но он должен быть журналом по современной ситуации, по практике экспонирования, по тому, какие сейчас проблемы. Например, газета The Art Newspaper Russia угадала одну вещь: они пишут не только о современном искусстве, но вообще о разном искусстве, в том числе о старом. Потому что сейчас это воспринимается как часть общего процесса. Кому могла присниться «Манифеста» в Эрмитаже? Да никому! Это просто-напросто тренд.

Д.С.: А что насчет интернета? Сейчас почти все сайты занимаются упаковкой информации, а, например, W-O-S предлагает новую визуальность. Это актуально?

А.Ш.: Я считаю, что везде — в интернете в первую очередь — нужно заниматься вещами, противоположными тем, которые принято делать в данном контексте. Сейчас все занимаются «изиридом» (от англ. easy read — «легкое чтение». — Артгид), думают о том, как сделать так, чтобы человеку было легко получать информацию, а этим заниматься как раз и не нужно. Достоинство вашего арт-директора Майка Мейре, например, в том, что он занимается вещами, находящимися в оппозиции тому, чем все сейчас озабочены. Поэтому то, что он делает, — хорошо. Да и что это вообще за задача такая — «сделать так, чтобы кому-то было легче прочесть»? Именно из-за нее позакрывалась куча газет в мире. И еще закроются. И что, оно того стоит? Как мне легче прочесть то, чего я в принципе не хочу читать?

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100