Конец света. Нечто новое в эпоху Апокалипсиса
Думаете, что предновогоднее помешательство на календарях майя и вероятном конце света — тренд сезона? Сколько раз за последние двадцать лет мы встречали Апокалипсис? А до этого сколько? И чего мы каждый раз ожидали от этих дат? Десанта инопланетян, нашествия саранчи, гигантской цунами, климатической катастрофы или выходящей на городские просторы Годзиллы? Ну мы же не дети, чтобы безоглядно верить в голливудские и старушечьи байки. При этом многие из нас уже смирились с ощущением, что мы живем в переходную эпоху, в которую мир изменится и без глобальных природных и космических катастроф. Это ощущение нарастающего кризиса стало предметом обсуждения художников Олега Кулика, Анатолия Осмоловского, Дмитрия Гутова и Валерия Чтака и кураторов выставки «Апокалипсис и Возрождение в Шоколадном доме» Константина Дорошенко и Анастасии Шавлоховой. Константин Дорошенко предоставил «Артгиду» фрагмент беседы, полный текст которой будет опубликован в подготовленном Mironova Gallery каталоге выставки. В качестве иллюстраций мы подобрали небольшую коллекцию вотивных изображений — картинок на жести, которые мексиканские католики преподносят святым в качестве благодарности за исцеление, спасение и просто если считают, что жизнь складывается счастливо и спокойно. Все иллюстрации заимствованы из посвященного этой оригинальной изобразительной традиции ЖЖ-комьюнити retablos.livejournal.com.
Источник: retablos.ru
Олег Кулик: Грядут глобальные перемены. И грядут они не оттого что мир стал плохим, а потому что жизнестроительные проекты прошлого исчерпаны. Социалистический проект показал себя, промышленный рывок показал себя, технологический — тоже. В результате мир стал уютным и безопасным. В этом были свои плюсы...
Константин Дорошенко: Но прогнозы не сработали: либеральное общество не победило, конца истории не получилось (Дорошенко имеет в виду интеллектуальный бестселлер 1990-х, книгу философа Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории и последний человек», в котором обозначался идеальный «финальный» общественный строй, плато человечества, которому некуда больше развиваться, а остается лишь наращивать богатство, предаваться удовольствиям и наслаждаться свободами демократии. — Артгид).
Олег Кулик: Но те перемены, которые неминуемо произойдут, — будут глобальными, фатальными и объективными. Но они не будут плохими. Плохие — это скорее мы, не готовые к этим переменам. Человеческая природа всегда обнаруживает себя в критические моменты. Но не так, как нам хотелось бы. Когда все хорошо — мы корректные, симпатичные люди, но как только становится хреново — побеждает тот, у кого сильнее когти. Рококо, барокко, Ренессанс, культура — все это вообще ничего не значит. С этого момента каждый сам за себя. И именно в этом воплощена надежда на спасение. Казалось, что со временем человек становится только лучше и тоньше, но оказалось, что так называемая цивилизованность — тончайший налет на истинной человеческой природе.
Анатолий Осмоловский (обращаясь к Дмитрию Гутову): Дима, сколько ты даешь России?
Дмитрий Гутов: До 2048 года она должна исчезнуть. Это мой прогноз. Куда делась Византия, самая культурная некогда империя? В никуда.
Олек Кулик: Очень много вещей в истории мы могли интерпретировать как необратимые трансформации. Религия и философия, например. Философия не меняет мир, а меняет только представление о нем, да и то — все это больше похоже на игру. Религиозные же представления способны что-то изменить принципиально в случае, когда человек безоговорочно их принимает. Если ты уходишь в монастырь, то начинаешь делать то, чего раньше не делал, есть то, чего раньше не ел, читать то, что раньше и в руки не взял бы, и в результате всего этого через десять лет становишься другим человеком. Но это срабатывает лишь только в контексте жизни одного человека. Нет такой закономерности, по которой количество монастырей влияет на качество жизни всего населения. Например, Тибет. Монахов в Тибете было все больше и больше, а святых людей все меньше и меньше. Но качество этих святых повышалось. Колдунами, как в древности, они не были, а действовали по инструкции. В начале XX века в Тибет пришла банда хорошо вооруженных англичан, а против них вышла армия 70 тысяч тибетцев с кривыми саблями и кремниевыми ружьями. Но самым главным оружием были, конечно, священные амулеты. Англичане поставили два пулемета, и 70 тысяч тибетцев разлетелись на куски, со всеми своими амулетами. А ведь амулеты были сильнейшие: зубы, волосы святых и т. д.
Дмитрий Гутов: Это будущее православной России. С хоругвями и чудотворными иконами против iPad. В чем проблема с миром? Все хотели прогресса. И чем он быстрее, тем лучше. Но, как известно из практики вождения автомобиля, если едешь на разбитом старом «Москвиче» 40 км в час, то доедешь куда тебе надо, и ничего с тобой не случится, а если мчишься на Lamborghini, даже по отличной трассе, не дай Бог, если у тебя немного разбалансировано колесо. Все должно быть идеально, иначе... Современный мир скорее похож на эту Lamborghini, он тоже разогнался и несется, при том что его система довольно разбалансирована...
Олек Кулик: Осознание этого есть у многих людей, но у человечества в целом, кажется, понимания этого нет.
Дмитрий Гутов: Проблема в том, что систему никто не может контролировать. Она развивается по своим законам, и никто, по сути, не может в ней разобраться. Например, американского экономиста Алана Гринспена, который ответственен за многие решения, приведшие к мировому кризису 2008 года, во время одного интервью спросили, как он все это допустил. И он ответил: «Мы не знаем, как экономика работает». Это был гениальный ответ! Экономика — сложный механизм, и динамика его очень высокая. Но как она работает, мы доподлинно не знаем.
Олег Кулик: Может, раз нет мирового разума и нет мировой ответственности, лучше будет, если система притормозит, случится кризис?
Дмитрий Гутов: Легкого выхода уже не будет. Сейчас, после Pussy Riot и [Всеволода] Чаплина ситуация даже стала более оптимистичной. Раньше я думал: вот, попы полезли. А сейчас думаю, что это такой период и его надо прожить. Его надо принять как данность и смотреть, что из этого получится, когда весь этот бред закончится. Надо перенестись в будущее.
Анатолий Осмоловский: Но эта ситуация будет скорее нарастать.
Олег Кулик: Давайте зафиксируем, в чем уникальность современного момента. Костя (Константин Дорошенко. — Артгид) сказал, что закончился гуманистический проект. Были дикие люди, Пол Пот какой-нибудь, и была цивилизованная, хорошая Европа. Она несла заботу о человеке, была сосредоточена на развитии новых технологий и прочих подобных вещах. Были мыслящие люди, философы, освободительные движения, которые по идее должны были все опасное, дикое и маргинальное вытеснить за пределы обществ, принявших европейскую модель цивилизации. Но несмотря на все усилия, ничего по сути качественно не изменилось! И в Европе, и за ее пределами мы вдруг обнаруживаем природу человека! Уникальность сегодняшнего момента, может быть, заключается еще и в том, что произошло тотальное разочарование в человеке — в человеке, рожденном в эпоху Возрождения.
Константин Дорошенко: Мы проскочили важное: искусство всегда опережало, предугадывало, было во многом визионерским. Сейчас искусство занимается другим — фиксирует то, что и так очевидно. И в этом я вижу огромный кризис. Как искусство превратилось в современный поп-продукт?
Дмитрий Гутов: Сейчас искусство дорого, но лишено всякого общественного значения. Оно даже смыслов не вырабатывает.
Валерий Чтак: Искусство сегодня ориентировано на поглощение. Едва ты выходишь за рамки, все говорят: «О’кей, раздвинем рамки».
Олег Кулик: Если ты араб и выйдешь в Париже за рамки — будет одна ситуация, если ты русский — это пресекут жесточайшим образом.
Валерий Чтак: Апокалипсис — это Откровение Иоанна Богослова. То, что открылось.
Дмитрий Гутов: Дело в том, что ему-то открылся Апокалипсис, жуткий конец.
Валерий Чтак: Но у нас-то никакого откровения нет?
Константин Дорошенко: У нас есть ощущение, что возрожденческий человек, который прорастал через Просвещение и либерализм, не состоялся. Это тоже своего рода откровение.
Дмитрий Гутов: Дискуссия о несостоявшемся возрожденческом человеке нас погружает в архаику, из которой мы ничего не сможем извлечь. Достоевский писал, что социальные изменения наткнутся на человеческую природу. Весь Флоренский построен на кризисе идеалов Возрождения.
Олег Кулик: Уже и в Греции говорили о кризисе. Это как с политикой сейчас: у нас нет лидера, и не потому, что его нет вообще. Есть понимание, что любой лидер, моральный человек, попав во власть, перестанет быть собой. Поэтому пусть побудет то, что есть. Еще в 1990-х в обществе было полно моральных авторитетов, потрясающих людей — Лихачев, Сахаров, Солженицын. Кто сегодня претендует на эту роль или кого этой ролью наделяют? Парфенова и Акунина?
Анастасия Шавлохова: Навального…
Константин Дорошенко: В Украине тоже нет моральных авторитетов.
Олег Кулик: В доме живет несколько честных человек, а еще есть нормальные люди, есть подонки, которые писают в подъезде. И так этот дом живет долгие годы. А потом оказывается, что человек, которого все почитали моральным авторитетом, изнасиловал ребенка, а плохие, те, кого подозревали в отправлении естественных потребностей в лифте, кого-то подобрали и спасли. Вот так. Оказывается, мы просто плохо информированы! Оказалось, что природа человека такая же, как природа животных, кошечек каких-нибудь. И это прекрасно! И культура ни на что не влияет!
Константин Дорошенко: Если искусство сегодня не может предугадывать будущее, твой тезис, что художники-то живы, ни о чем уже не говорит.
Олег Кулик: Как раз наоборот: принятие жизни без пророчества, без претензий на особый статус, — в этом заключается жизнь художника.
Анастасия Шавлохова: В 1917 году люди воспринимали революцию как тотальный Апокалипсис.
Константин Дорошенко: А в 1991 году было крушение целой цивилизации.
Дмитрий Гутов: Все происходило совсем не так. Революцию как Апокалипсис восприняла очень маленькая часть населения, большая часть считала, что это прорыв к свободе и радости. В 1917 году люди на улицах обнимались, целовались, читали брошюры. Почитай «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида.
Олег Кулик: Если случатся потрясения и в города перестанет поступать продовольствие, — а ведь в Москве живут десятки миллионов человек, — куда двинется вся эта человеческая масса? Средние века покажутся цветочками. Тогда хоть знали, как брюкву выкопать или как съесть другого человека.
Константин Дорошенко: И в ХХ веке в некоторых странах еще знали, как съесть другого человека.
Олег Кулик: Вы видели, сколько фильмов-катастроф сейчас выходит? Ты едешь на машине, а небоскреб за тобой падает. Вспомните: 1980-е, уже Горбачев у власти, но совершенно нереальным казалось, чтоб коммунисты ушли.
Дмитрий Гутов: Здесь и скрывается возможность прорыва. Искусство погрязло в суете, политиканстве, массмедийности. Мы даже не сопротивлялись этому. Мы все этим живем, этого не избежал никто. Но мне кажется, что сегодня мы переживаем такую же по значению эпоху, как две тысячи лет назад, когда начал рушится римский мир. Чем был Рим? Потрясающие города, науки, искусства, техника, философия. И все это начинает рушиться — восстания, бунты, кризисы. И в этот момент появляется христианство и говорит: «Все, чем вы занимались, — херня, Царство божие — там». И на две тысячи лет этого хватило. По большому счету, мы сейчас находимся в той же ситуации, что и римляне. Цивилизация дошла до таких вершин, что дух захватывает! В начале 1960-х вот в книгах описывалась штучка, через которую можно слушать музыку и читать книги, и если человек исчезнет, через нее будет известно, где он находится. И вот эта штука у меня в кармане! Это чудо! Мечты сбылись! В тех же 1960-х выходила энциклопедия «Что такое? Кто такой?» В ней была напечатана статья о коммунизме, где было написано: «Сейчас, когда ты подходишь к автомату с газированной водой, и опускаешь три копейки, и вода наливается в стакан, разве ты не вспоминаешь сказку о скатерти-самобранке?» Вот мечта, воплощенная в жизнь. А тогда — техника на улице!
Олег Кулик: Вспомнил, как Толстой восхищался паровозом: все, человечество спасено!
Дмитрий Гутов: А Маркс, когда оказался в эмиграции в Лондоне, увидел на улице игрушечную электрическую железную дорогу, паровозик ездил в витрине магазина, и другу сказал: «Вот теперь капитализму конец». Как феодальный мир не смог выдержать паровую машину, капитализм не сможет этого выдержать. Оказалось, капитализм может сожрать все, но контролировать ситуацию не может. У искусства тут открывается пространство, которое мы, занятые нашей бессмысленной суетой, еще не осознаем. Мы не ощущаем, что входим в новую эру, как этого не ощущалось во время того кризиса, что разразился две тысячи лет назад. Должно быть предложено новое интеллектуальное сопротивление. Оно не может базироваться на архаике — ни на буддистской, ни на христианской. Та архаика слишком сильно привязана к кризису того мира. Мы имеем дело с новым кризисом, на новом уровне. И сейчас нужно сконцентрироваться на доработке идеи, которая пока находится в зачаточном состоянии. Главная идея Маркса: «Этот мир рухнет». Интуиция правильная. При такой скорости эта машина развалится. Не выдержит этот мир напряжения. Но суть состоит в другом: мудак отвергает своих предшественников, а умный человек понимает, что все, что до него было сказано, — это истина. Но истина эта ограниченна. И он должен ее включить целиком в свою систему. Перевести на другой язык и понять, в чем состоит ограничение. У Олега вот была идея, что мы переживаем кризис рожденного еще в эпоху Возрождения европейского человека его рационализмом и гуманизмом. Я возражал, что это проблематика конца XIX века. Моя же идея заключается в том, что то, что происходит сейчас, скорее похоже на гибель античного Римского мира, когда возникли христианство и само слово Апокалипсис. Точно такое время и сейчас — чудеса, мистика, религия. И выработать внутри Апокалипсиса что-то принципиально новое, чтоб хватило еще на две тысячи лет, — в этом заключается необходимость.
