Как цвет становится одержимостью
После выхода в свет романа «Аргонавты» в 2015 году Мэгги Нельсон стала одной из самых популярных англоязычных писательниц, работающих на пересечении художественной прозы и критической теории. На русском языке книга должна появиться в издательстве No Kidding Press осенью 2020 года, а пока предлагаем поговорить о «Синетах» — небольшом сборнике суждений об одержимости цветом, памяти и одиночестве, который был издан этой весной.
Ив Кляйн. Люди начинают летать (ANT 96). 1961. Бумага, холст, масло. Фрагмент. Courtesy Menil Collection. © Succession Yves Klein c/o ADAGP, Paris / ARS, New York
«Допустим, для начала я бы сказала, что влюбилась в цвет». В 2003 году Мэгги Нельсон решила написать книгу об одержимости синим цветом. Она вглядывалась в клочки синих мусорных пакетов, почтовые ящики и опрокинутые контейнеры для вторсырья. Изучала повадки шалашника — птицы, которая собирает синие предметы, чтобы украсить местечко для спаривания, обращалась к трудам Гете и Витгенштейна, словом, делала все, чтобы объяснить свой необычный интерес. Хотя правильнее ее отношения с цветом характеризует слово «помешательство». Синий становится для писательницы силой, которой нельзя противостоять, сродни сексуальному возбуждению: «Но что это за любовь, в самом деле? Не обманывай себя, называя это чувство возвышенным».
«Синеты» вполне можно прочесть как своего рода манифест, разрушающий границы между личным и публичным, а также — между поэзией и прозой. Всего книга включила в себя более двухсот фрагментов, которые писательница называет пропозициями, поясняя, что «возможно, одну половину этих пропозиций я писала пьяная или под чем-то, а другую — на трезвую голову; возможно, одну половину я писала в исступленных рыданиях, а другую — в состоянии холодной отрешенности». Часть из них сохранила черты философского эссе, часть больше походит на мемуары, но вряд ли кто-либо сможет уверенно определить жанровую принадлежность этого труда. Вместе с тем фрагментарность книги вовсе не означает деконструкцию. Скорее наоборот. Текст Нельсон функционирует как конструктор, который может быть собран заново бесконечное множество раз, при этом оставаясь цельным.
Именно это обстоятельство позволяет ей свободно лавировать между сентенциями о любви к синему цвету и, например, размышлениями о природе письма и его уравнительной силе. Письмо Нельсон действительно чрезвычайно пластично и рефлексивно. Вслед за Платоном она рассматривает письменную речь как фармакон — силу, которая способна не только сохранить мысль, облекая ее в слова, но и уничтожить: «Письмо все-таки делает что-то с памятью. Иногда оно работает как альбом детских фотографий, где каждый снимок замещает воспоминание, которое должен был бы сохранить».
После выхода в свет романа «Аргонавты» имя Мэгги Нельсон в основном связывают с квир-литературой, что справедливо лишь отчасти. Этот текст, как и «Синеты», соединил в себе автобиографию и критическую теорию. Нельсон рассказывает о своих отношениях с художником Гарри Доджем, который на момент их знакомства не соотносил себя ни с одним из полов, и параллельно размышляет о природе гендера и восприятии инаковости. Вступив в брак, они вместе переживают опыт телесной трансформации: Мэгги беременеет с помощью процедуры ЭКО (оплодотворение вне тела. — Артгид), а Гарри начинает принимать тестостерон. Однако сила этой книги кроется не столько в теоретических выводах, к которым приходит Нельсон, сколько в ее умении сделать видимыми любые проявления телесности — неважно, нормализованы ли они в обществе или нет.
Во многом «Синеты» представляют собой еще более радикальный эксперимент. Нельсон признается, что изначально, коллекционируя синие предметы, сны и воспоминания, она представляла, как они складываются в «энциклопедический компендиум синих наблюдений, мыслей и фактов», огромный том, повествующий об отношениях с цветом. Она даже подавала заявки на множество грантов, стремясь вывести свое исследование на академический уровень («Я описала свой проект так: безбожие, гедонизм и сексуальное возбуждение»). Однако заявки были отвергнуты, а получившаяся книга поразила ее своей легковесностью. Она выросла из болезненных ощущений, связанных с потерей любовника, но со временем превратилась для писательницы в новую страсть.
Важную роль в книге также играет биографический материал. Нельсон начала работать над ней в период болезненного расставания с мужчиной, которого она называет «принцем синего королевства». Постепенно этот образ обрастает все более фантасмагорическими чертами, превращаясь в «демона боли». Слова действительно заменяют воспоминания. Еще одной сквозной линией становится история подруги-писательницы: она попала в аварию и оказалась парализована («Когда я зашла в больничную палату подруги, ее глаза были пронзительной синевы — и единственной частью тела, способной двигаться»).
Совместное проживание травмы и одиночества, таким образом, становится рифмой к поисками Нельсон, связанным с ее одержимостью синим цветом. В своем исследовании она выходит за пределы привычного семантического поля, с которым, как правило, имеют дело культурологи: «Я пытаюсь говорить о том, что означает синий цвет или что он значит для меня помимо значения». Синий цвет, как и секс, становится для нее тем, что «никоим образом не пересекается с действительным использованием языка». Он может проявиться только лишь как ощущение или «проба, взятая у повседневности», освобожденная от навязанных культурой значений.
На первый взгляд кажется, что у «Синетов» немало предшественников. Взять хотя бы известную книгу французского медиевиста Мишеля Пастуро («Синий. История цвета»). Он рассматривает цвет как «сложную культурную конструкцию» и проецирует историю цвета на историю общества. Наверное, Мэгги Нельсон согласилась бы с тем, что изначальная функция цвета — «классифицировать, метить, оповещать», но круг ее ассоциаций далек от тех материй, что описывает Пастуро. Она не искусствовед и не культуролог. Единственный раз, когда писательница отправляется в галерею Тейт, чтобы увидеть картины Ива Кляйна, ультрамариновые полотна разочаровывают ее: «Стоя в галерее перед этими синими картинами, или пропозициями, и ощущая, как их синева излучает жар, который, казалось, трогает и даже обжигает мои глазные яблоки, я записала в блокнот одно-единственное слово: чересчур».
Более близкая аналогия — «Хрома. Книга о цвете» Дерека Джармена. Он писал ее, постепенно теряя зрение и умирая от СПИДа. «Синий приносит с собой ночь», «Я посинел от страха», «Синева потягивается, зевает и пробуждается». Уход в синеву для него завершился фильмом Blue, фактически растворением в голубом экране, которое произошло за несколько месяцев до смерти режиссера. Для Джармена синий был вестником смерти. Для Нельсон скорее влюбленностью или «заклятием, под которым я желала остаться и — как выясняется — от которого изо всех сил пыталась избавиться». «Синеты» во многом и стали для нее желанным способом избавления или, вернее сказать, проживания цвета.
