«Нам всем стыдно — и мы пытаемся это скрыть»
Год назад, в Чикаго в возрасте 36 лет ушла из жизни искусствовед и критик Александра Новоженова. Она окончила Высшую академическую школу графического дизайна в Москве и искусствоведческое отделение Московского государственного университета. Сферой ее интересов были преимущественно социология искусства и проблематика советского и постсоветского искусства. Александра Новоженова сотрудничала с «Художественным журналом», «Ведомостями», «Афишей», «Артхроникой», в 2016 году совместно с Глебом Напреенко создала интернет-журнал «общественной и художественной критики» «Разногласия». Осенью 2018 года в издательстве НЛО вышла книга Александры Новоженовой и Глеба Напреенко «Эпизоды модернизма. От истоков до кризиса». Субъективную выборку из текстов Александры Новоженовой составил куратор и критик Валентин Дьяконов.
Александра Новоженова на выставке «Метаморфей» творческого объединения «Купидон». Stella Art Foundation, ноябрь 2011. Фото: Екатерина Алленова/Артгид
Я планировал завидовать Саше Новоженовой и переругиваться с ней всю жизнь. Завидовать — потому, что никогда не смогу писать с таким ригоризмом, четкостью, свободой, без шлака, задних мыслей, подмигиваний кому надо. И без литературной фразы, скрывающей беспомощность описательного аппарата. Переругиваться — отчасти из зависти, отчасти из системности: Новоженова и ее соавтор Глеб Напреенко запустили институциональную критику на русском и целились в организации, расположенные в ключевых точках арт-мира, точках, из которых на нас сыпятся разнообразные блага — деньги, контент, который для нас, профессионалов, переводится снова в деньги (за тексты, кураторство, связи). В последнюю нашу встречу три года назад Саша дипломатично описала наши разногласия так: «Тебя интересует то, что есть, а меня — то, что может быть». Эта бескомпромиссность заводила многих. Коллеги сравнивали Новоженову и Напреенко с критиками Пролеткульта, выступали с ответами — бессмысленными, потому что читать внимательно не хотели.
Что теперь? После смерти Саши ругаться уже не получится. Только завидовать. Ниже — несколько пассажей, с которыми я нахожусь во внутреннем диалоге с момента публикации статей, из которых они взяты. Да какой диалог — просто вспоминаешь, как зажглась лампочка в мозгу, и все стало понятно. Думаю, у каждого читателя Саши есть своя выборка. Уверен, что число таких выборок растет прямо сейчас в геометрической прогрессии. Заголовок статьи — цитата из первого текста-лампочки. И одновременно признание: стыдно за то, что не восхищался больше, энергичнее, публичнее.
Валентин Дьяконов
* * *
Групповая критика — это предложение читателю не идентификации, но отношений, в которые, как кажется, можно вступить. Сеть критики на равных вплетается в сеть искусства со всеми ее разрешенными безумствами. В лице коллективного критического субъекта письмо освобождается от ложной маски адекватного, разумного, профессионально-ответственного суждения, которая уже намертво приросла к критику типа 1–2, условному Дьяволову — Строготь. Коллективное критическое письмо безответственнее и озорнее, в нем происходит постоянная миграция бремени смысла от участника к участнику, и бремя это не задерживается ни в чьих руках — примерами тому развеселая компания: Козьма Прутков, Делез и Гваттари, Ильф и Петров, Кукрыниксы, Навно.
—
Воображаемая абстракция капитала, в котором все — в том числе искусство — сводится к меновой стоимости, дополнительно накручивающейся по загадочным законам финансовых спекуляций (см. работы Голдина+Сеннеби), раз за разом приводит художников в тупик. Критика по формуле «искусство → деньги → искусство (→ деньги)» (тут можно вставить еще дополнительный черный ящик каких-нибудь загадочных финансовых и символических факторов и получить в цепи дополнительное звено) больше не дает интересных результатов. Так же как не дает интересных результатов перевод рисунка в фотографию, фотографии в звуковую дорожку, звуковой дорожки в двоичный код, двоичного кода в какие-нибудь вибрации и так далее — что тот же Осборн называет эквивалентностью медиумов, объединенных концептом, и чем бесконечно развлекаются студенты факультетов медиаискусства.
Александра Новоженова. Дар бедняка
—
«Быть художником» — это та опция, которая (небезвозмездно) предоставляется обществом тем, кто не находит в себе больше сил отчуждаться в иной деятельности. Если переходить на ситуационистский язык, то угнетенными являются все, кто не имеет власти над собственной жизнью, — и поступление в арт-школу представляется способом свою жизнь себе возвратить.
Александра Новоженова. Школьное искусство
—
Семиотизация прочтения абстрактных изображений, то есть приписывание абстракции смысловых координат, тем более активное, чем больше искусство стремилось отгородиться от всего мира, не было свойственно первому авангарду, который как раз-таки стремился выйти за пределы автономии. Эту семиотизацию абстракции можно проследить разными способами. Авангардист Михаил Матюшин в 1920-е годы собирал лесные коряги и, монтируя их на постамент, придавал им статус природных реди-мейдов. Он никогда не пытался разглядеть в них подобие — название одной из работ, «Свободное движение», говорит о том, что его интересовала пластическая конфигурация корней, застывшая детерминированность органического роста. В 1960-е годы собирание коряг стало популярным явлением — причудливые корни использовали как украшение в интерьере. Но у этого стихийного явления были свои профессиональные идеологи, например, Алексей Лаптев, художник, в 1920-е годы учившийся во Вхутемасе, а в 1960-е ставший энтузиастом и популяризатором поделок из найденных корней и веток. Заметка о Лаптеве появляется в журнале «Декоративное искусство»: в отличие от Матюшина, ему важно было обнаружить в случайной коряге образ.
Александра Новоженова. Почти абстрактно. Утилитарная функция, медиум и подобие в послесталинской системе искусств
(глава из книги «Эпизоды модернизма»)
—
И в своей последней выставке «Спаси свет!» Жиляев осуществляет рефлексию своего метода и всей художественной системы как автономной машины по производству смыслов, в которой реальное политики может быть дано лишь мистификацией, намеком, зиянием. Он как будто обнаруживает, что подлинно политическое находится не в его сложносочиненной дискурсивной машине, а в ее брешах и что участь художника, действующего в символическом регистре, — подглядывать за политикой из выстроенного им замка.
Александра Новоженова, Глеб Напреенко. Стоп-статья
—
Рабство в Америке было отменено в 1865 году, на четыре года позже, чем крепостное право в России. Рабам были дарованы свободы — ведь начиналась массовая индустриализация, и вместо сельскохозяйственных рабов странам нужны были города и заводы, не закрепленные на земле крестьяне, а рабочие.
Александра Новоженова. Осторожно, окрашено
—
Собственно, акционизм как таковой и есть самое полное выражение истерической прямоты, которая, в своем слишком откровенном требовании правды, ставит всех остальных в положение уличенных во вранье, безотносительно того — врали они на самом деле или нет. Нам всем стыдно — и мы пытаемся это скрыть. Скрыть то, что все так или иначе замешаны в отношениях со всеобщим господином и что все так или иначе под него прогибались. Обычно эта коллаборация кажется общественно приемлемым компромиссом. Но как истинные истерички, следуя своему главному психоаналитическому предназначению — свергать и свергать своего господина, Pussy Riot подняли на смех и нашего общего господина, и всех нас, сделав видимой постыдность тех отношений, в которые были замешаны абсолютно все.
Александра Новоженова. Лечение истерией
