Виктор и Рольф: «Мы пытаемся быть где-то между миром моды и миром искусства»
Критик Валентин Дьяконов с пристрастием допросил модельеров Виктора и Рольфа о моде, снобизме и «Техасской резне бензопилой».
Виктор Хорстинг и Рольф Снерен среди экспонатов выставки «Дом Виктора и Рольфа» в арт-центре Barbican. Лондон. 2008. Courtesy Anuschka Blommers/Niels Schumm. Источник: viktor-rolf.com
Валентин Дьяконов: Вас часто называют «концептуалистами» мира моды. Значит ли это, что вы начинаете работу над коллекциями с общей идеи, а не с эскизов или фактуры?
Рольф Снерен: Да. Мы начинаем с текста и при создании одежды, и при создании парфюма. А потом уже подбираем визуальный эквивалент литературным идеям.
В.Д.: Когда вы начинали, искусство оказало на вас какое-то влияние?
Р.С.: Не напрямую.
Виктор Хорстинг: Конечно, есть художники, которых мы очень любим. Например, Энди Уорхол. Нам близка его позиция. Но сильного влияния на нас не оказал никто.
В.Д.: В Голландии богатая традиция авангардного дизайна. Вспомнить хотя бы минималистические формы De Stijl и Пита Мондриана. Это прошлое для вас важно?
В.Х.: Мы уж скорей максималисты. Но мы не пытались намеренно бунтовать против De Stijl.
Р.С.: Хотя наша работа, безусловно, реакция на менталитет голландцев. У наших соотечественников все должно быть «нормальным». А мы пытались стать...
В.Х.: Мега!
Р.С.: Точно, «мега»! Больше, чем жизнь!
В.Д.: Сейчас многие модные дома сотрудничают с современными художниками. Как вы думаете, почему? У модельеров недостаток свежих идей?
Р.С.: С художниками работать трудно — слишком разные цели у них и модельеров. Мы пытаемся сами быть где-то посередине между миром моды и миром искусства.
В.Х.: Когда мы начинали, мы создавали вещи вне моды. Пусть даже и считали себя модельерами. Мы как бы комментировали моду. Постепенно мы вторглись в систему моды, и теперь одной ногой в ней, а другой — за ее границами. Но время от времени чувствуется необходимость снова выйти за рамки этой системы.
В.Д.: Опишите, пожалуйста, эту самую систему моды. Какая она? Это тоталитарный режим? На вас оказывают давление?
Р.С.: Я считаю, что мир моды очень строг и негибок. Есть множество неписаных правил. Когда мы пытаемся быть иными, это не всегда вызывает симпатию. Но мы не стараемся играть по всем правилам.
В.Д.: Ваши показы сравнивали с театральными постановками и даже перформансами. Почему вы отказались от обычных показов, когда модели просто ходят туда-сюда стройными рядами?
В.Х.: Потому что это скучно.
Р.С.: Для нас мода — это больше, чем просто вкус сезона. Мы пытаемся донести наши идеи до зрителей, и показ коллекции есть один из способов коммуникации с аудиторией.
В.Д.: Ваш показ с танцующими парами мужского пола в 2008 году вызвал большой шум в американской прессе. Его интерпретировали практически как политический спич в защиту прав гомосексуалистов.
В.Х.: На том показе мы представили наш первый парфюм для мужчин. И вся коллекция была построена на элементах одежды для бальных танцев — фраках и смокингах. Нам хотелось показать красоту мужского парного танца. Но в наши планы не входило вызвать скандал. Аудитория на показах состоит в основном из геев, так что острой реакции на это мы никак не ожидали.
В.Д.: Ваши коллекции для мужчин выглядят намного скромнее, чем коллекции для женщин. Как вы думаете, можно ли будет когда-нибудь создать что-либо столь же безумное и для сильного пола?
В.Х.: Когда мы начали делать мужскую одежду, мы исходили из совершенно других предпосылок.
Р.С.: В общем и целом мужская одежда выглядит более строго. И нам это нравится. Мы не чувствуем нужды быть революционерами в этой области. Мужская одежда никогда не станет столь же театральной.
В.Д.: Потому что мужчинам нужно зарабатывать деньги, чтобы женщины могли позволить себе ваши наряды, да?
В.Х.: Да нет, женщины тоже должны зарабатывать. Наверное. В любом случае, наряжать мужчин в суперсложные костюмы нам не интересно.
В.Д.: Вы выставлялись в крупных арт-центрах Европы — лондонском Barbican, например. Вы нормально себя чувствовали в арт-тусовке? К вам не относились по-снобски?
В.Х.: Ну, модная тусовка тоже состоит из снобов.
Р.С.: Их там даже больше, чем в искусстве.
В.Х.: Мы привыкли к тому, что кому-то нравится то, что мы делаем, а кому-то нет.
Р.С.: Думаю, мир моды и искусства похожи. И там и там граница на замке.
В.Д.: Вы когда-нибудь создавали вещи специально для музеев? Думали: «Вот, это платье вполне музейного уровня»?
В.Х.: Нет. Мы всегда испытываем энтузиазм в самом начале. Самое приятное — это когда появляется идея, мы начинаем работать над ней и рассматривать под разными углами. Но мысли о музейном статусе нам в голову не приходят. Мы вообще не думаем о публике.
Р.С.: Для нашей выставки в Лондоне мы сделали несколько работ специально для выставочного пространства. Но мы не воспринимаем эти вещи как одежду. Это уже скульптура.
В.Д.: У манекенов, на которых одежда висела в музее, детские лица, но фигуры как у супермоделей. Почему?
В.Х.: Я бы не назвал их детскими. Они, скорее, страшноватые. Это копии кукол викторианской эпохи. Эти куклы принадлежат эпохе, когда детства как такового еще не было. Малышей одевали как взрослых. А сейчас это выглядит жутко. И нам нравится контраст невинности и роскоши.
В.Д.: В вашей карьере есть эпизод с коллекцией, которая называлась «Бабушка». Откуда русские коннотации?
Р.С.: Мы тогда много размышляли о высокой моде, о том, что это такое. И решили сделать коллекцию для одного человека. То есть нечто, в реальности не встречающееся. Поэтому мы создали несколько слоев одежды и надели их на одну модель. Получилось похоже на матрешку, так что ничего специфически русского в коллекции не было. Мы развили идею «одна коллекция — одна модель» в ролике, сделанном специально для интернета.
В.Д.: О вас говорят, что вы хотите уйти от живых показов, потому что это дорого и бессмысленно. И поэтому возник ролик в интернете.
Р.С.: Это был просто эксперимент.
В.Х.: Мы много всего напридумывали в области показов. Поэтому захотелось сделать что-то и для виртуального пространства. Тем более что вживую работать с одной моделью невозможно. Все умрут от тоски, пока она будет переодеваться. А тут с помощью монтажа вся коллекция оказалась на одной и той же девушке.
В.Д.: Ваша наиболее концептуалистская коллекция называется «Высокая мода урезанного бюджета». Эти платья с огромными дырами геометрической формы было недешево шить, правда ведь?
Р.С.: А мы и не собирались делать что-то дешевое. Это коллекция возникла так: мы подумали, что будет, если модельер работает не ножницами, а бензопилой. И вырезает из ткани огромные куски.
В.Д.: Это отсыл к шедевру Тоба Хупера «Техасская резня бензопилой»?
В.Х.: Нет, скорее вариация на тему «Куда уходят мечты». И как в тяжелые времена реальность потихоньку растворяется.
В.Д.: Вы всегда были ориентированы на высокую моду? Или сначала хотели делать что-то более демократичное?
В.Х.: Нет, мы сознательно решили начать с самого верха. Мы прекрасно знали, что не в силах обеспечить финансирование и производство коллекций готовой одежды. Поэтому сначала нам нужно было закрепиться на высшем уровне, а уж потом постепенно спускаться вниз.
Р.С.: В мире моды снизить планку легко, а вот повысить ее практически невозможно.
В.Д.: В 1996 году, в начале карьеры, когда у вас не было денег на создание новой коллекции, вы расклеили на улицах Парижа плакаты с надписью «Виктор и Рольф объявляют забастовку». Простой народ на вас не обиделся за такой цинизм?
В.Х.: Смешно, нам никогда это не приходило в голову. Мы просто хотели выразить чувство бессилия перед обстоятельствами.
