«И называл он себя — Эль»

Екатерина Алленова о созданной Лазарем Лисицким конструкции «Эль», которая не изменяется по падежам.

Фрагмент рукописной автобиографии Эль Лисицкого. 1941. Отдел рукописей Государственной Третьяковской галереи

В имени «Эль Лисицкий» «Эль» не склоняется, то есть не изменяется по падежам. И этот Эль никогда не склонялся, начиная с публикации в 1922 году в издательстве «Геликон» книги Ильи Эренбурга «Шесть повѣстей о легкихъ концахъ» (в дореволюционной орфографии), где прямо на титуле напечатано: «Рисунки Элъ Лисицкого», и выхода в свет в том же году трех номеров журнала «Вещь», где на первой же полосе: «Под редакцией Эл Лисицкого и Ильи Эренбурга» (подписываться таким образом Лазарь Лисицкий начал именно в 1922 году, только тогда он был Эл Лисицкий без мягкого знака). «Оформление Эль и Эс Лисицких» (выпуски журнала «СССР на стройке», который Лисицкий возглавлял в качестве ответственного редактора с 1932 года), «Сборник оформлен Эль Лисицким» (библиографическое описание в специальном выпуске «Огонька» «Советские субтропики», 1935) и так далее.

Он не склоняется в искусствоведческой литературе. Ни у Николая Харджиева, ни у Александра Канцедикаса и Зои Яргиной, создателей многотомного настольного труда специалистов по авангарду «Эль Лисицкий. Фильм жизни. 1890–1941» (2004), ни в неоднократно публиковавшейся «Переписке К.С. Малевича и Эль Лисицкого», нигде, в том числе и в самых недавних книгах, отредактированных в соответствии с самыми свежими правилами русского языка: «Супрематические рельефы стремятся к имперсональности выражения, так же как к ней стремились проуны, придуманные Эль Лисицким в начале 1920-х годов»^[1] (Екатерина Андреева). «То же самое можно сказать и по поводу здания Наркомтяжпрома (1934), который был раскритикован даже Эль Лисицким за “бесвкусицу и провинционализмы”»^[2] (Андрей Ковалев). «Так, в картине 1989 года шесть ленинских образов проступают сквозь образ Сталина, как бы всплывая со дна репрезентации на поверхность. Благодаря этому приему скрытая работа механизмов идентификации обретает наглядность. Несколько иная идея использована Эль Лисицким в фотомонтаже “Ленин” (1930)…»^[3] (Виктор Агамов-Тупицын).

Его не склоняют архивисты — вот, например, описания из Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ): «Рисунки Эль Лисицкого: “Проун” (1919) <…> Фотомонтажи Эль Лисицкого: проект первого небоскреба в Москве (1924–1928) <…> Рукописи Эль Лисицкого <…> Записная книжка Эль Лисицкого с набросками чертежей, записями творческого и бытового характера (1934) <…> Письма Эль Лисицкому » и так далее (полностью здесь).

Его не склоняют лингвисты: «Именно поэтому мы обратились к материалу еврейского искусства начала XX в., к творчеству и теории искусства видного представителя еврейского и мирового авангарда — Эль Лисицкого. Обращение к творчеству Эль Лисицкого, как и к материалу авангардного искусства, имеет свою аргументацию и основание. Прежде всего оно состоит в том, что именно в недрах теории и практики авангардного искусства, не без влияния идей А. Бергсона, К. Фосслера, Л. Шпитцера, В. Кандинского, Г. Шпета, Н. Марра, М. Матюшина, С. Эйзенштейна и, не в последнюю очередь, К. Малевича, Эль Лисицкого, сформировалось продуктивное представление о том, что искусство не может быть полностью автономно от сферы Логоса и что поиск новой формы искусства, нового его языка, не может вестись вне соответствующих поисков новой естественно-языковой образности; о том, что языки искусств и естественный язык находятся в отношениях взаимной дополнительности»^[4]. Здесь еще стоит заметить, что авторы этого текста, посвященного лингвоэстетике и семиотике искусства, перечисляя теоретиков авангарда, указывают их фамилии с инициалами, и только Эль Лисицкого — без всяких сокращений.

Его не склоняют чиновники, например, Департамент культурного наследия г. Москвы: «1 марта 1930 года Правление А/О “Огонек” обратилось к знаменитому архитектору и художнику-дизайнеру Л.М. Лисицкому (Эль Лисицкому) с предложением разработать архитектурный проект на типографский корпус издательства, “согласно приложенному генеральному плану и нашей производственной программе” (РГАЛИ, ф. 2361 оп. 1, д. 61, л. 2). Известно, что руководитель А/О “Огонек” (с 1931 г. — “Журнально-газетное объединение”), знаменитый журналист Михаил Кольцов, был дружен с Эль Лисицким, одним из признанных лидеров мирового художественного авангарда» (распоряжение Департамента культурного наследия г. Москвы от 20 августа 2012 г. № 796 «О согласии с заключением (актом) государственной историко-культурной экспертизы», полностью здесь).

Словом, то, что «Эль» не склоняется, — это факт, причем в самом буквальном смысле слова: латинское factum означает «свершившееся», а что написано пером, то уже свершилось бесповоротно.

«Эля» в массовых количествах я увидела только в СМИ и в абсолютном большинстве случаев — в связи с выставкой «Эль Лисицкий / El Lissitzky», проходящей сейчас в Новой Третьяковке и Еврейском музее и центре толерантности: «Газета.ру», «Афиша», The Village, TimeOut и многие другие как под копирку писали: «В Москве открывается ретроспектива Эля Лисицкого». Я специально посмотрела разосланные музеями пресс-релизы и никакого «Эля» там не обнаружила. Что же вдруг произошло? Судя по дошедшим до меня слухам, на ситуацию сильно повлияла газета «Коммерсантъ», одной из первых опубликовавшая превью выставки — статью Анны Толстовой «Глазами проуна», где в первой же строке: «В Москве открывается первая в России большая ретроспектива Эля Лисицкого». Помню, что я прямо тогда, в день публикации статьи, спросила Анну — блистательного, глубокого и эрудированного критика, — с чего бы это вдруг «Эль» начал склоняться, и получила полный уныния ответ, что такова воля непреклонных редакторов газеты. «Ого, — подумали, наверное, остальные СМИ, для многих из которых “Коммерсантъ” является образцом и примером, — раз уж в “Коммерсе” пишут “Эля Лисицкого”, значит, надо склонять, ведь там редакторы с корректорами не лаптем щи хлебают». «И теперь, — рассказывает на планерке шеф-редактор “Артгида”, — к нам приходят люди и требуют в ультимативной форме склонять псевдоним “Эль”, потрясая при этом Розенталем и обвиняя нас в непрофессионализме».

Незамысловатую логику редакторов, исправляющих «Эль Лисицкого» на «Эля Лисицкого», в общем-то, понять легко. Склонение имен собственных регулируется не только словарями Розенталя, но и множеством других словарей, и попросту правилами русского языка. У Розенталя: «Иностранные имена на согласный звук склоняются независимо от того, употребляются ли они самостоятельно или вместе с фамилией, например: романы Жюля Верна (не: “Жюль Верна”), песни Ива Монтана (не: “Ив Монтана”) <…> Русские и иноязычные фамилии, оканчивающиеся на согласный звук, склоняются, если относятся к мужчинам, и не склоняются, если относятся к женщинам. Ср.: студенту Кулику — студентке Кулик, у Карла Зегерса — у Анны Зегерс» (словарь здесь). В «Словаре собственных имен» Агеенко: «Мужские фамилии и личные имена, оканчивающиеся на согласную (твердую или мягкую), склоняются: Даль Владимир, Даля Владимира; Брехт Бертольт, Брехта Бертольта» (словарь здесь). Что ж тут неясного-то? Был Лазарь или Элиэзер Лисицкий, стал Эль Лисицкий, взял псевдоним, сменив одно имя на другое (Хлебников вот тоже был Виктор, а стал Велимир). Эль — как Рафаэль, Габриэль, они же склоняются. Односложное имя? Ну и что, Жюль тоже односложное, однако склоняется, вот же, Розенталь! Изобретенное, несуществующее имя? Тоже бывает, Валерий Брюсов, например, придумал ангела по имени Мадиэль (перефразированная цитата именно из брюсовского «Огненного ангела» стала названием моего текста), или вот еще есть Виль, созданное в советское время имя-аббревиатура от «Владимир Ильич Ленин», тоже склоняется. Имя, образованное от сокращения (Элиэзер — Эль)? Знаем и такое, например, Аль Пачино (Аль — сокращение от Альфредо) или Аль Капоне (тут сокращение от Альфонсо). Аль Капоне, правда, чаще всего не склоняется, однако это следствие того, что «Аль» в его имени уже давно прочитывается и воспринимается как артикль или приставка, примерно как у Аль-Каиды (редакция не несет ответственности за это сравнение. — Артгид). Аль Пачино же преспокойно склоняется в том же «Коммерсанте»: «творческий союз 74-летнего Аля Пачино и 72-летнего Барри Левинсона» или «у Аля Пачино случился нервный срыв во время спектакля “Ричард III”».

Тем не менее «Эль» не склоняется. Все вышеназванные правила русского языка здесь неприменимы. По той причине, что они относятся к именам, а «Эль» — это не имя, а фонетически изображенный инициал.

Впервые Лисицкий подписался как ЭЛ[ь]  в 1919 году, в посвящении Полине Хентовой на шмуцтитуле иллюстрированной им и изданной на идише книги «Хад Гадья» («Козочка»). Две первые буквы «алеф» и «ламед» (эль) в этой монограмме написаны слитно, объединены лигатурой (что обычно для совместного написания этих букв) и отделены от третьей буквы «ламед» знаком ", так что могут восприниматься и как сокращение, и как инициалы — первые две буквы имени и первая буква фамилии — Эл[иэзер] Л[исицкий]. Ту же монограмму Лисицкий разместил на обложке оформленных им «Сказок Андерсена», изданных примерно тогда же в Киеве, на одном из самых ранних эскизов проуна (ГТГ) и на литографированной обложке отчетного очерка Комитета по борьбе с безработицей, вошедшей в альманах «Уновис № 1», построенный коллективом графической мастерской Уновиса в 1920 году в Витебске и выпущенный тиражом 5 экземпляров. Его теоретические тексты в этом альманахе и, например, письма к Малевичу начала 1920-х подписаны «Эл Лисицкий», но, что характерно, никто никогда не называл его ни Элом, ни Элем — скажем, в той же переписке в обращениях только «дорогой Лазарь Маркович».

В конце 1921 года Лисицкий уехал в Германию, где, само собой, писал по-немецки и подписывался El, что в обратной транслитерации превратилось в русское «Эль», которое одновременно и кириллическая буква «Л» (первая буква имени Лазарь), в алфавите называемая «эль». То, что авторство оформления «СССР на стройке» указывалось как «Эль и Эс Лисицкие» — еще одно свидетельство того, что сам Лисицкий интерпретировал свой псевдоним как инициал или также, помимо прочего и как инициал («Эс» — это Софья Лисицкая-Кюпперс, жена и соратник Лисицкого, то есть здесь тоже псевдоним в виде «озвученной» письменно буквы «С»).

Любопытно, что порой этот «Эль» воспринимался еще и как артикль, как у Эль Греко, например (я не рискнула проверить, склоняют ли в «Коммерсанте» «Эля» Греко). Журналист и писатель Михаил Гус, работавший вместе с Лисицким на выставке «Пресса» в 1928 году в Кельне, почти полвека спустя вспоминал: «Организовать советский отдел на Всемирной выставке “Пресса” в Кельне было поручено мне как главному редактору и Эль-Лисицкому как главному художнику. Талантливый художник Л.А. Лисицкий (Эль-Лисицкий — его псевдоним) хорошо знал Германию, в которой жил в начале 20-х годов. Близкий к немецким экспрессионистам, он владел даром острой выразительности — в графике, в изобразительных конструкциях, в плакате. К сожалению, туберкулез рано унес этого обаятельного и скромного человека...»^[5]. Дефисное написание «Эль-Лисицкий» с очевидностью указывает, что «Эль» для писавшего — своего рода артикль или приставка, но никак не имя.

«Артиклем» называет слово «Эль» и Александра Шатских, в посвященной Уновису статье возводя появление псевдонима Лисицкого к манифесту Малевича «У-эл-эль-эл-ул-те-ка» 1919 года: «Архитектор по образованию, Лисицкий, еще недавно находившийся под влиянием шагаловской поэтики, в считанные дни “отряхнул прах” фигуративного творчества, сильно окрашенного традициями национальной еврейской культуры, и со свойственной ему страстностью и легкостью окунулся в беспредметное искусство. В биографии Лисицкого на всю жизнь сохранилась отметина, след этого пылкого “романа” с супрематизмом и его создателем: “заумная” строчка Малевича “У-эл-эль-эл-ул-те-ка”, открывавшая книгу “О новых системах в искусстве” и ставшая своеобразным гимном-девизом Уновиса, дала толчок к возникновению артистического имени…». Эти строки снабжены примечанием: «“Артикль” Эл, равно как и Эль перед фамилией Лазаря (Елеазара) Лисицкого, впервые встречается в “Альманахе Уновис № 1”. Впоследствии художник варьировал написание “артикля” — иногда и по-русски используя начертание Ел; при переходе на немецкий язык и латинский алфавит его артистическое имя писалось: El Lissitzky. <…> Несомненно, что это необычное имя, которое трудно назвать псевдонимом, было вдохновлено малевической “заумной”, очень музыкальной строкой…»^[6].

Лисицкий, как истинный художник-изобретатель, сконструировал свой псевдоним таким же образом, как и свои проуны: здесь пересекаются плоскости, объемы и измерения, которые невозможно привести к единому знаменателю, но которые представляют собой некую неделимую (и несклоняемую) сущность.

Объясняя появление конструкции «Эль» и полемизируя с Шатских, исследователь жизни и творчества Лисицкого Александр Канцедикас формулирует это с исчерпывающей точностью: «Подпись “Эль Лисицкий” — не просто вариант написания инициала, но и запоминающийся образ. Пластичность этого сочетания, видимо, послужила побудительным фактором к поискам его истоков. Экскурс в эту область содержится в статье Шатских “‘Уновис’ — очаг нового мира”. …автор останавливается на “заумной” строке: “У-эл-эль-ул-те-ка. Новый мой путь”, которая, по словам Шатских, стала “своеобразным гимном-девизом Уновиса”. <…> Эти выкладки [в статье Шатских] едва ли объясняют возникновение знакомой всем подписи. Выше отмечалось, что написание инициалов имени-фамилии (а отнюдь не артикля) Эл (Эль) в еврейском буквенном выражении было использовано Лисицким в Москве и Киеве задолго до альманаха “Уновис № 1”, где оно впервые возникло по-русски. <…> В графическом сочетании этих еврейских букв Лисицкий нашел яркий графический образ, эквивалентный сочетанию EL, столь запоминающемуся по его работам дальнейших лет. Следует учесть также, что еврейское словосочетание Эли переводится на русский язык как “Мой Б-г”, а полное имя Лисицкого Элиэзер — как “Бог мне в помощь”. Если предположить, что идиш был, вероятно, все же первым, а не вторым (следом за русским) языком Лисицкого и что наиболее употребительной разговорно-уменьшительной формой его имени было именно Эли, то нетрудно увидеть истоки его будущего весьма образного инициала в обстоятельствах, на двадцать девять лет предвосхитивших его знакомство с Малевичем. По крайней мере, никак нельзя согласиться с Шатских, что “это необычное имя, которое трудно назвать псевдонимом, было вдохновлено малевической ‘заумной строкой’”... Несомненно другое: подпись “Эль Лисицкий”, в соответствии с характером и, возможно, с замыслом художника, обрела образность, неразложимую на части и вполне самостоятельную от любых, в том числе указанных нами ее истоков»^[7].