Медиация индустриального масштаба

В 2015 году организаторы 3-й Уральской индустриальной биеннале современного искусства впервые опробовали медиацию как образовательный подход, направленный на формирование активной публики и вовлечение зрителей в производство знаний и смыслов: тогда в медиаторских экскурсиях приняли участие более 5000 человек. Создатели программы арт-медиации Уральской биеннале, специалисты научно-просветительского отдела Уральского филиала РОСИЗО-ГЦСИ Дарья Маликова и Дмитрий Москвин не остановились на достигнутом, и в преддверии следующей биеннале был запущен полугодичный образовательный курс. Программа обучения включала лекции зарубежных и российских преподавателей, несколько практикумов и выпускной экзамен. Куратор интеллектуальной платформы 4-й Уральской биеннале Дмитрий Безуглов встретился с медиаторами, чтобы узнать, как успешно овладеть этой формой нематериального производства и почему зрителям нужно объяснять устройство биопринтера и причины арабо-израильского конфликта.

Медиатор Татьяна Помазуева проводит экскурсию по экспозиции 4-й Уральской индустриальной биеннале современного искусства. Фото: Анна Марченкова

Юлия Чертихина, музеолог, сотрудник арт-галереи Ельцин-центра

Я работала медиатором на 3-й Уральской индустриальной биеннале, даже получила сертификат, но решила, что эту историю рано считать законченной. Думаю, я не всё для себя разъяснила, требовалось продолжение. Опыт на 3-й биеннале дал мне вдох: по образованию я музеолог, и мое отношение к современному искусству было сложным. В итоге я решилась пойти дальше и сейчас работаю в галерее современного искусства. Подготовка к 4-й биеннале строилась иначе, чем к предыдущей: много практики, тренингов, настоящее погружение в процесс общения. Мы проходили экскурсии в группе, и поэтому, когда открылась биеннале, было не страшно начинать. У нас сложилась потрясающая команда.

Перед первой медиацией все же было волнительно: она пришлась на губернаторский прием. Но мне досталась небольшая группа, и, как выяснилось, все были из Нижнего Тагила. Разговор сразу сложился, никто не стеснялся. У меня получается так, что я синхронизируюсь с настроением группы, мне не требуется раскачивать участников. Конечно, как и у всех, у меня попадаются скептики, молчаливые зрители, осторожно говорящие об увиденном. С ними интереснее всего: если удается вывести на разговор, я прорабатываю приемы, которым нас учили.

В экспозиции есть точки, где сложно проводить медиацию. Например, работа Bodymotionspacethings Роберта Морриса: она интерактивная и сама может больше сказать людям, чем мы. Как правило, я всегда начинаю с истории искусства, чтобы погрузить в контекст всех участников. Расспрашиваю их о том, как обычно ведут себя посетители выставок и музеев. Получив ответ, я приглашаю зрителей залезать на дымоходы, вступать в цилиндр и так далее. А после спрашиваю, как изменилось их восприятие пространства — выставочного и физического. Это срабатывает, разговор строится на ощущениях.

В целом у меня нет плана, что здесь я говорю точно вот об этом, а там о другом. Я отталкиваюсь от группы. Иногда мне хочется рассказать монолитную историю, которая включала бы все понятия и темы, поднимаемые «Новой грамотностью» (название основного проекта 4-й Уральской биеннале, куратором которого является Жоан Рибас. Экспозиция строится вокруг трех ключевых метафор: «Изображение как свидетель / Капиталистическая хореография / Сопротивляющееся слово». — Артгид). И мне кажется, что это удается, только не так структурированно. Нет ощущения, что я веду посетителей: вот работа о «Сопротивляющемся слове», давайте это обсудим. Нет назидания и дидактики, однако, конечно, я хочу, чтобы зрители уходили с ясным впечатлением и новым опытом. Если я вижу, что группа не готова воспринимать «Хореографию капитализма» в разговоре о конкретной работе, я могу  переместиться к другому проекту, а потом вернуться — и разработать метафору через сравнение. При этом у меня есть экспонаты, которые я стараюсь не обходить. Это работы Ивонны Райнер, Жульена Превьё, Мики Роттенберг, Баби Бадалова, Курта Швиттерса. В моей голове есть некие пункты, но я вольна менять их очередность. Да и Жоан Рибас говорил: «Не надо идти по выставке и рассказывать то, что я написал». Все воспринимают разное, и я на это реагирую.

Татьяна Помазуева, доцент кафедры истории и экономической теории УГЛТУ

На медиацию я пришла вот почему: удушающая бюрократическая муть современного преподавания вынудила меня пережить редукцию профессиональных достижений. Я работаю в высшей школе достаточно давно и перестала получать от этого удовольствие. У меня был абонемент на курс «Современное искусство как иностранный язык» в ГЦСИ, и когда я дошла до лекций Артема Берковича (куратор Центра фотографии «Март» в Екатеринбурге. — Артгид), увидела анкеты на программу медиации. И решила — вот оно.

Поначалу мне, как человеку без профильного образования, элементарно не хватало навыков «зального» мышления. Я высоко оцениваю занятия с искусствоведом Алексеем Григорьевичем Бойко, который отправил нас на выставку Эрнста Неизвестного в арт-галерее Ельцин-центра — и сразу начал учить на конкретном примере. Это было бесценно, особенно для меня, лишенной понятийного аппарата и ориентирующейся на другие нарративные схемы. Благо общение дается мне легко: сказываются годы, проведенные за кафедрой. Аудиторией я владею и не устаю. Отдаю должное Жоану Рибасу: пропедевтически экспозиция выстроена изумительно. Важно было получить замечания от куратора, увидеть, как он проходит пространство экспозиции. И в то же время меня поразило, как мои знания, покоившиеся себе тихо в голове, так хорошо легли на современный материал. Вот, например, есть Алексей Каллима с его «Спартаковской площадью»: а тут вспоминается, как расцветает посох Иосифа на «Обручении Девы Марии». К чему ни подойди — дремлющие знания всплывают. Диву даюсь, насколько всё со всем связано. Если же говорить о том, как я строю рассказ об экспозиции, — я верный гусар. Пороха сама не выдумаю, но если мне что-то нравится, то буду топить за это из всех орудий. Объяснения и метафоры Жоана мне очень помогают, хотя я — как препод — порой грешу излишним цитированием. Действительно ценю его материал: глубокие, емкие, образные тексты.

В окружающей действительности порой все так скучно. Вспоминаю слова куратора 2-й  Уральской биеннале Яры Бубновой, когда она говорила, что биеннале — это самая простая и доступная форма активизации не только художественной сцены, но и гражданского общества. Я с ней полностью согласна. Сейчас смотрю, что Дима Москвин делает с «Комитетом Городского пруда» (общественное движение за спасение от застройки Городского пруда в Екатеринбурге. — Артгид), как люди откликаются, как нас всех сплачивают эти прогулки по Царскому мосту. И я думаю, что это действительно важный шаг. Город как место общей судьбы — всё по Ханне Арендт. Искусство может помочь гражданскому самосознанию, потому что политика не объединяет, к сожалению. Мы готовы головы друг другу поразбивать. У меня старший сын сейчас работает в ФБК. Но я вижу, что не получается… на партийном уровне. Вот сейчас они ходят, «Прогулки свободных людей» и так далее. Пробуют заходить и через искусство. Думаю, что так и нужно. Нужен долгий проект.

Дмитрий Рябков, студент факультета международных отношений УрФУ

Мне довелось быть волонтером на 3-й Уральской биеннале, и в этот раз я хотел подняться на следующую ступень, которой была медиация. Я наблюдал медиаторов в 2015 году и понимал, на какую программу записываюсь, но детально все осознал только во время нашего полугодичного обучения. В неведении был первые полтора месяца, а потом стало ясней, как выстраивать диалог со зрителем. Мы сдавали экзаменационную экскурсию на выставке УФ ГЦСИ «Индустриальный мир глазами Александра Родченко». Параллельно с этим я готовил для «Ночи музеев» фотопроект «Природа городских отношений» на площадке музея Б.У.Кашкина (музей, посвященный деятельности Евгения Малахина — легендарного персонажа неофициальной культуры Екатеринбурга, художника, фотографа-экспериментатора и стихотворца, создавшего себе образ Старика Букашкина. — Артгид). Я провел по этой экспозиции 4 экскурсии, и на 22:00 у меня была назначена медиаторская экскурсия по работам Родченко. Так что я пришел уже без дрожи в руках. Это был день настоящей медиации, а не внутримедиаторской симуляции: никакой замыленности, которая появляется внутри группы, когда мы друг для друга — зрители понарошку.

Как правило, я всегда позволяю людям высказываться, при этом удерживаю общую рамку, веду от работы к работе. Так как я продолжаю учиться на международных отношениях, мои медиации сопряжены с политическими, социальными, экономическими проблемами, которые разрабатывают художники, включенные в часть экспозиции под маркировкой «18+». Конечно, у меня есть свои любимые проекты. Не могу не завести в комнату «Музей закрыт» с историей Мелвина Моти: она трогает и меня, и зрителей. Эта работа стоит особняком. Как бы мы ни шли по экспозиции, мы обязательно придем к Моти. А вот, например, к Базелю Аббасу мы редко заходим. Это зависит от группы. То есть ты чувствуешь группу — стоит ли ее туда повести? Там арабо-израильский конфликт — по моей тематике, так скажем. А кто-то из зрителей может совершенно ничего не знать про арабо-израильский конфликт: где это и как это. Мне кажется, что очень важно им какую-то информацию, самую-самую простую, все-таки дать. И дальше уже посмотреть видео, осмыслить и подискутировать: что мы увидели, какие есть факты, что каждый думает лично.

Нельзя говорить группе, какая у тебя любимая работа на выставке, а сейчас я скажу — по секрету. Это Forensic Architecture. Ее сложно объяснять. На экране — море, Италия, всё происходящее на английском и не переведено. Зачастую невозможно понять, как строится нарратив. Поэтому я отталкиваюсь от простого вопроса: что вы здесь видите? Почему вы думаете, что вот это? И люди мне дают, казалось бы, совершенно отвлеченные ответы, но через них мы подходим к самой истории. Никто, конечно, не приходит и не говорит: «О! Средиземное море, Африка, беженцы». Мы подбираемся к этому в диалоге. Я пытаюсь донести смысл, пропуская каждое слово через себя. Получается очень личная история. Мы выходим на тему ответственности перед теми, кто гибнет, — как ее принимать, как реагировать на несправедливость, на смерть. Про то же мы, на самом деле, говорим, рассматривая фотографии Мойзеса Самана, снятые в горячих точках. Для меня угол «18+» — самый интересный, конечно.

Вообще говоря, группы приходят разные. Были студенты из Екатеринбургского колледжа транспортного строительства: у них очень рассеянное внимание, они бродили с телефонами, не слушали меня и всё-всё-всё фотографировали. Я возвращал их к разговору, старался очень аккуратно некоторых интегрировать обратно, но удержать внимание каждого было очень сложно. Другой пример — опыт длиной в 2 часа 15 минут. Я бы даже сказал, что это была моя первая настоящая медиация. Дело в том, что раньше это все-таки были экскурсии — я бы их так назвал — с элементами медиации. А здесь мы буквально дискутировали чуть ли не через каждые две работы. Удивительно, как постепенно открывался каждый человек в этой группе. То есть те, кто молчал на первом этаже, говорили на третьем. А те, кто говорил на первом, могли молчать на третьем или тоже вступать в диалог. За что я еще люблю медиацию: ты всегда расширяешь свое представление об объектах на выставке и об искусстве в целом. Люди настолько уникальны, они всегда вносят что-то новое, что-то свое. И ты наполняешься, а не опустошаешься. То есть когда ты в режиме экскурсий, ты всегда отдаешь. А здесь ты на ресурсах группы продолжаешь свою медиацию, у вас взаимный обмен: и информацией, и фактами, и эмоциями. Ты не только отдаешь, но ты и получаешь.

Илья Гринберг, выпускник философского факультета УрФУ по направлению «Эстетика»

Помню, как я пришел на 2-ю Уральскую биеннале, когда  учился на втором курсе философского: у меня в то время был очень сильный снобизм от убеждения, что я изучаю эстетику и разбираюсь в искусстве, и мне, конечно же, не нужна была не то что медиация, вообще никакая помощь. И вот я оказался на параллельной программе в Уралмаше, где среди всех объектов под отдельным освещением стоял деревянный ящик примерно в мой рост. Я начал с любопытством его осматривать со всех сторон и обнаружил, что сзади нет стенки. Я залез внутрь и заметил, что на фронтальной части есть маленькое отверстие… Заглянув в него, я увидел, что ко мне идет девушка-смотритель. Я подумал: «Ого, как все классно, интерактивно, интересно». Девушка подошла ко мне и сказала: «Молодой человек, это не объект искусства, ящик у нас вместо стремянки». И вот теперь я здесь, приобщаю людей к искусству.

У каждого медиатора есть своя «специализация» — у меня это подростки «12+» и англоязычные посетители. И если это первый случай, я стараюсь отсылать к каким-то более узнаваемым вещам, приводить простые примеры. «Ребята, я тут с вами говорю так, будто бы поп-культуры вообще не существует, и мы тут в храме если не высокой культуры, то искусства и всего остального», — вот о чем стоит задуматься. Надо вспомнить, что поп-культура, массовая культура существует, и нужно держать ее поближе в каком-нибудь своем медиаторском кармашке и вовремя доставать. Вообще я считаю, что Жоан сделал отличную выставку, потому что, когда говоришь про эту экспозицию, ты можешь ссылаться на разные работы: они все связаны, между ними можно провести нить повествования. Поэтому не так часто возникает потребность куда-то за рамки этого микрокосма выходить: можно оперировать тем, что есть в этой замкнутой экосистеме.

Формат идеальной медиации, к которой нас готовили, — это показать около 10 работ основного проекта с глубоким вдумчивым погружением в каждую из них. Сделать это непросто, потому что сама экспозиция выстроена так, что нельзя не заинтересоваться происходящим поблизости. Если человека что-то увлекло и он заходит в какую-то комнату, то мне не хотелось бы подходить к нему и говорить: «Вообще-то это не надо смотреть. Мы идем дальше. У меня есть план». Нет, я расскажу ему, что там происходит. На вернисажной неделе и после нее я первые экскурсии-медиации вел на английском языке и до русского добрался гораздо позже. И на английском мне было просто, я все равно инициировал диалог, однако я не очень быстро формулирую фразы, не очень быстро могу за что-то уцепиться. И первое время, поскольку я привык на английском проводить медиации, я продолжал по инерции и на русском языке вести их в том же формате: долго подбирал слова, так как на английском у меня уже выработались определенные фразы, манера разговора, а на русском нет.

В принципе, есть работы, которые сами по себе многих людей инициируют на обсуждение. Например, «Простые признания» Федора Телкова. Эта работа обращается к опыту вырезания, выписывания каких-то личных фраз и смыслов: у всех были такие переживания, все это понимают. Кстати, я осознал, в чем может быть одна из главных ошибок — в предугадывании поведения людей. Вот я заходил к Федору Телкову, а там, например, родители с детьми. И я думаю, что сейчас, наверное, родители скажут детям, что сами никогда на партах не писали, что так делать не надо… Но нет, они сразу начинают веселиться, говорить: «А вот мы, когда учились в школе, мы то-то делали, такое-то писали». Это очень узнаваемая среда, там все очень веселятся. И это одна из универсальных работ, которая срабатывает почти для всех людей.

Екатерина Михайлова, стилист, приехала на программу медиации из Москвы

Про предыдущую Уральскую биеннале я узнала в Москве, когда читала «Афишу», раздел «Куда пойти на выходных». И «Афиша» предлагала пойти на Уральскую биеннале. И тут я вообще узнала, что есть такая биеннале, что на нее можно поехать. Я решила, почему бы и нет? Ни разу не была в Екатеринбурге или Новосибирске, а они являются третьими-четвертыми по численности городами России. Взяла отпуск и поехала смотреть, что происходит в этой части страны. Так я побывала на 3-й биеннале. Два дня ходила по гостинице «Исеть» и вообще ничего не поняла. После красивых московских биеннале, Третьяковской галереи, Эрмитажа, куда я постоянно ходила, мне показалось, что тут какая-то непонятная, скучная история. Ну да, возможно, это связано с индустриальностью, но мне было абсолютно неясно, что это и какое отношение имеет к тому искусству, к которому я привыкла. О медиации я узнала примерно таким же образом, случайно. В интернете увидела заметку о том, что ищутся медиаторы на Уральскую биеннале, и подумала: «Хорошо. Почему бы не съездить туда?..» Мне было интересно разобраться, что же это такое. Хотелось именно вникнуть, пожить здесь и понять. Сформировать какое-то более широкое мировоззрение относительно той страны, в которой я нахожусь.

Мне нравится включать разные активности в процесс медиации, а не просто говорить о работах. Например, мы можем обратиться к телесному опыту. Если мы смотрим на видео Ивонны Райнер, где представлен своеобразный танец человеческой руки, то мы всегда пробуем повторять эти движения рукой сами. Мы можем попрыгать на «Аэробике» группы ЗИП. Я говорю: «Давайте попробуем эту позу». Не все готовы раскрепоститься, но по крайне мере зрителям становится весело, они начинают проявлять активность. Обычно маршрут у меня формируется по ходу экскурсии. Мне все равно, куда идти. Я знаю все работы. Я могу о каждой рассказать. Но я не думаю, что задача медиатора заключается в этом. Я усвоила информацию от кураторов и художников, могу ей делиться, могу ее транслировать, но это не так интересно. Это не захватывает личный опыт каждого пришедшего человека. Конечно, где-то я говорю о замысле художника, а где-то мне это кажется лишним. Пусть люди сами выясняют, зачем сделана та или иная работа.

Меня интересует, как формируются мысли о произведении искусства и видение конкретно тех людей, которые сейчас передо мной. Что они почувствуют, что поймут? Какой опыт у них родится здесь и сейчас? Я могу им помогать. Могу вводить какие-то исходные данные: что такое сайнс-арт или, например, биопринтер. Потому что в случае таких инсталляций, как Metabol.A.I., где все завязано на искусственном интеллекте, люди просто не знают, как это технически делается. Мне самой было ничего не понятно, пока я с десятого раза не вникла в то, что там происходит. Сложную информацию нужно подать в доступной форме за очень короткий промежуток времени. Наверное, в этом трудность. Рассказать про криптовалюту человеку, который вообще ничего в этом не понимает, — а у нас тут майнится что-то. Без элементарного понимания не возникает живой беседы. Если человек смотрит на какой-то предмет и не осознает, как это работает и для чего все это нужно, тогда диалога не получится.  Сначала надо встать на один уровень со зрителями, а потом мы можем дискутировать. Всегда есть критики в группе. Есть молчаливые. Когда под конец экскурсии молчаливые начинают становиться критиками, это безумно интересно. Иногда зрители спрашивают у меня телефон и присылают фотографии, видео со мной же самой на моей экскурсии и говорят, что это было круто. Хотя мне могло казаться, что им было скучно. Это такой некий успех медиатора, когда с тобой подружились во всех социальных сетях, прислали тебе всю документацию: с хорошими отзывами и с пониманием того, что мы рассказываем о четвертой индустриальной революции и новой грамотности. Если это случается, то прямо класс.