Зачем собачка антиквару?

«Артгид» продолжает наблюдать за поведением животных (и их авторов) в искусстве. Елена Шарнова проследила за приключениями кочующей из картины в картину собачки великого мастера рококо Антуана Ватто.

Антуан Ватто. Лавка Жерсена. 1720–1722. Холст, масло. Замок Шарлоттенбург, Берлин

Первый раз я запомнила эту маленькую собачку с длинной мордочкой и человечьими глазами в картине Антуана Ватто «Лавка Жерсена». Картина, как известно, две недели служила вывеской в лавке ближайшего приятеля Ватто — парижского антиквара Э.Ф. Жерсена. На переднем плане изображен участок брусчатой мостовой, на которой слева лежит пучок соломы, а справа у самого края полотна свернулась в клубок маленькая собачка. В том, что собачка расположилась у входа в лавку, нет ничего необычного. Правда, на фоне длинного «пустого» пространства переднего плана она привлекает неожиданно пристальное внимание, а учитывая то, что в этой картине Ватто каждая деталь продумана, можно предположить, что собачка пристроилась здесь совсем не случайно.

Та же собачка замечена в другой картине Ватто — «Суд Париса», где она представлена в зеркальном повороте, но ее облик и характерная, очень уютная поза те же, что и в «Лавке Жерсена» — вполне узнаваемы. В «Суде Париса» собака по сюжету не предполагается, а место ее в композиции весьма неожиданно: она втиснулась в картину прямо у ног победительницы, прекрасной Афродиты, и сделавшего свой выбор Париса. Картина совсем маленькая, и не заметить это прелестное создание (то есть собачку), снова оказавшееся на переднем плане, просто невозможно. Кстати, куда более значимые по сюжету героини — Афина и Гера — срезаны краем картины и изображены фрагментарно.

В совсем ином контексте появляется знакомая нам собачка в композиции Ватто «Прелести жизни» из коллекции Уоллес в Лондоне. Под тенью сводов открытой террасы, выходящей в парк, расположилось галантное общество дам и кавалеров. Почти в самом центре — мужчина в ренессансном берете, играющий на лютне. Мелодия, которую исполняет лютнист, явно посвящена его партнерше, играющей на гитаре. А наша собачка устроилась по другую сторону от лютниста, на фоне идиллического пейзажа. Музыкальный дуэт в иконографии Ватто, как правило, синоним дуэта любовного, причем в лондонской картине дама, отвернувшаяся от кавалера, скорее всего, не отвечает ему взаимностью. Она столь же равнодушна к обращенной к ней серенаде, как и наша маленькая собачка, сладко убаюканная звуками лютни.

Последний раз я встретила свою любимую собачку, проходя по залам галереи старых мастеров в Дрездене. В картине ученика Ватто Никола Ланкре «Удовольствия танца в дворцовом парке» собачка снова расположилась на переднем плане, у края овальной лестницы. Правда, в отличие от картин Ватто Ланкре довольно неуклюже пристроил ее в композицию: собачка слишком велика по сравнению с другими персонажами, так что две девочки рядом с ней кажутся крошечными куколками.

Собачка, трижды участвующая в композициях Ватто, настолько естественна, что вполне могла бы быть написана художником с натуры. Честно признаюсь, в этом случае она бы утратила в моих глазах часть своего неотразимого обаяния. Появление собачки в работах Ватто таит в себе замечательную интригу, говоря всякий раз о признании в любви. Речь, конечно, не о любви к женщине (и тем более к собакам) — мы имеем в виду роман художественного свойства, знак глубокого восхищения Ватто другим великим художником, который был его учителем, хотя и жил на столетие раньше, а именно Петером Паулем Рубенсом.

Как давно подсчитали умные искусствоведы, из огромного графического наследия Ватто (более тысячи ста рисунков) около двадцати процентов составляют копии с работ других художников, причем особенно многочисленны и разнообразны копии с Рубенса (около сорока рисунков). А из всех произведений Рубенса внимание Ватто больше всего привлекала знаменитая серия картин «Жизнь Марии Медичи», написанная фламандским мастером в 1620–1622 годах для Люксембургского дворца, где Ватто в начале своей парижской жизни подвизался в качестве помощника при художнике-декораторе К. Одране III (в настоящее время серия «Жизнь Марии Медичи» хранится в Лувре). У Ватто была прекрасная возможность разглядеть большие полотна Рубенса во всех подробностях. В одном из них он и заметил уютно свернувшуюся в клубок собачку.

Речь идет о тринадцатой композиции знаменитого цикла — «Коронации Марии Медичи», посвященной событию большого политического значения в жизни героини. Именно в день коронации 13 мая 1610 года были закреплены права Марии Медичи на французский престол. В отличие от большинства картин серии «Коронация» фиксирует реальное событие, а ее действие разворачивается в реальном интерьере — церкви Сен-Дени в Париже. Если в других картинах цикла «Жизнь Марии Медичи» боги Олимпа естественно соседствуют с реальными персонажами, то в «Коронации» только две аллегорические фигуры — Изобилие и Победа с пальмовой ветвью в руке, осыпающие новую королеву плодами и золотом. На переднем плане слева изображены зрители, а справа, прямо у края холста, перед фигурой кардинала де Жуайеза и двумя кардиналами в ярко-красных облачениях уютно пристроились две замечательные собаки. Особенно хороша та, что свернулась в клубок: скорее всего она с невозмутимым спокойствием вычесывает блох. В любом случае присутствие двух псов в базилике Сен-Дени при столь торжественном событии совершенно немотивированно.

Кстати, Рубенс, как опытный дипломат, не мог не понимать, что претензии Марии Медичи на участие в политической жизни Франции были весьма шаткими, а ее отношения с сыном, королем Людовиком XIII, — очень напряженными. В биографии героини было немало сомнительных моментов — угроза тюрьмы по подозрению в убийстве мужа, разрыв с сыном и изгнание из Парижа, что не помешало великому художнику превратить «Жизнь Марии Медичи» в блистательный апофеоз. Две «посторонние» собаки на переднем плане — прелестная ироническая нотка, которая разбавляет бравурный пафос пышной церемонии. Именно такие, отнюдь не второстепенные детали и притягивают взгляд талантливого зрителя, а такими зрителями были многие художники XVIII столетия, в том числе Ватто. Приглянувшаяся ему собачка из рубенсовской «Коронации» обрела новое пристанище у порога «Лавки Жерсена», став частью неповторимой иконографии французского мастера.