Общая теория безбарьерности

В Москве завершается сложный междисциплинарный проект «Общее целое», посвященный взаимодействию людей с инвалидностью и современного искусства (выставка открыта до 30 октября 2016 года в Музее Вадима Сидура). Это совместный проект Музейно-выставочного объединения «Манеж» и фонда «Виктория — искусство быть современным» (V—A–C). Придумали его руководитель Музея Вадима Сидура Ярослав Алешин и куратор из фонда V—A–C Анна Ильченко. Валентин Дьяконов («Коммерсантъ») встретился с авторами и узнал, как идеи семидесятых можно развивать сегодня.

Ирина Поволоцкая, слепоглухая писательница и художник, участница перформансов в рамках проекта «Общее дело» (совместно с Файен д’Эви) у работы Юрия Альберта. Фото: courtesy V—A–C

На выставке в Музее Вадима Сидура и на международных междисциплинарных семинарах, посвященных переосмыслению проблемы инвалидности, кураторы развивают, в частности, положения легендарного «загорского эксперимента», у истоков которого в 1960–1970-е годы стояли философ Эвальд Ильенков и психолог и педагог Александр Мещеряков. Тогда новые методики, теоретически описанные и развитые этими советскими интеллектуалами, позволили подготовить четырех воспитанников Загорского интерната для слепоглухонемых детей к поступлению в МГУ. Все четверо успешно окончили университет, а один из них — Александр Суворов, сегодня участвующий в проекте, — стал доктором психологических наук.

Музей Сидура не случайно стал площадкой для «Общего целого». В 1989 году, когда музей только открылся, в него приезжали воспитанники Загорского интерната во главе с Александром Суворовым. Еще годом раньше двое из них — Суворов и Юрий Лернер — познакомились с работами Сидура в его мастерской. Видеодокументация этих визитов демонстрируется в рамках проекта. «Можно назвать эту встречу одной из первых в новейшей истории встреч людей с инвалидностью и неофициального, подпольного отечественного искусства, — говорит Ярослав Алешин. — И в этом она, безусловно, очень символична. Мы пытаемся развивать логику этой встречи, основные положения, из которых она исходила».

Слепоглухой скульптор Александр Сильянов с работой Вадима Сидура. Фото: courtesy V—A–C

Как получилось, что выпускники интерната пришли в мастерскую Сидура, а не, скажем, в Пушкинский музей? Почему именно Сидур, мастер послевоенного модернизма, оказался полезен и важен для выпускников интерната? «У этого визита сложная предыстория, связанная с перепиской вдовы скульптора и Суворова, — рассказывает Анна Ильченко. — Шла перестройка, все интересовались всем. Имя Сидура после его недавней смерти было на слуху. Здесь важно другое — то, каким неожиданным для всех ее участников оказался итог этой встречи. По словам самого Суворова, “формалистская” скульптура Сидура стала для него источником большего эстетического опыта, чем традиционная реалистическая — благодаря обобщенности формы, множественности смыслов». Впрочем, здесь важна и связь Сидура с особой метафорической изобразительностью, так что выводы Суворова на модернизм в целом распространять нельзя.

Впрочем, проект «Общее целое» — не только и не столько о встрече людей с ограниченными возможностями и художника. Алешин считает, что главная задача «Общего целого» — разработать комплекс мер, чтобы, во-первых, создать живое сообщество, состоящее не только из тех, кто профессионально связан с современным искусством, но и людей, принадлежащих к другим социальным стратам. «Сегодня между ними пропасть, которую не преодолеть просто с помощью безбарьерной среды и отдельных выступлений», — говорит он. Во-вторых, сформировать новую оптику и теорию взаимодействия людей с различными физическими возможностями, ведь без них перемены неосуществимы. Алешин и Ильченко мыслят глобально и хотят «разобраться с социальными системами и иерархиями еще до того, как мы произносим слово “инвалид”». Все остальное — безбарьерная среда, инклюзивные программы, постоянный культурный и медийный фон — это уже следствия плотной теоретической работы.

Анна Ильченко и Ярослав Алешин, авторы проекта «Общее целое». Фото: courtesy V—A–C

В ходе проекта соавторы взяли на себя разные функции. Анна Ильченко общалась с западными спикерами и производила их тематический отбор. Ей было важно найти точки пересечения разнообразных направлений гуманитарной мысли и определить их релевантность для российского контекста, а не заниматься импортом готовых и, в конечном счете, вакуумных идей. Алешин же в большей степени взаимодействовал с локальным контекстом — с ильенковцами, представителями сообщества слепоглухих. «При всей очевидной вариативности подходов и методов среди участников дискуссий обнаружилось некоторое сходство — вовлеченность в общественную деятельность, или активизм, — поясняет Ильченко. — Это сочетание теории и практики показалось мне компромиссной моделью решения задачи — в этой модели существующее дискриминирующее положение вещей в отношении людей с инвалидностью может быть преодолено».

Безбарьерность была одним из важнейших политических требований волны протестов, прокатившихся по столице в 2011–2012 годах. Вспоминается, например, организованный Ириной Ясиной пробег колясочников в Москве с целью показать недостаточную заботу властей о нуждах инвалидов. Инициативы такого рода имели отчетливо либеральный оттенок. Как и многие аспекты протестов, тема безбарьерности была подхвачена на уровне администрации и превращена в повсеместное требование. Значит ли это, что политического, вернее, протестного аспекта у «Общего целого» нет? Алешин считает, что политическое измерение в этом проекте возникает не там, где его привыкли ждать. «Если говорить об идеях Ильенкова, то у него есть отточенная формула в книге “С чего начинается личность?”: личность возникает тогда, когда появляется второй индивид, — говорит он. — Она не зарождается и не существует сама по себе. Собственно, цель нашего проекта — показать, что личность — не заведомо данное свойство и не результат генетических процессов. Личность возникает там, где есть общественная коммуникация и общая цель. В этом смысле слепоглухота, как считал Ильенков, не создает какой-то специфической проблемы для человека, а наоборот — в максимально обостренном виде демонстрирует нам универсальные проблемы человечества в целом». Возможность полноценного восприятия — в том числе искусства — понималась Ильенковым как возможность, принадлежащая обществу — ансамблю личностей, где все люди вне зависимости от физических возможностей и здоровья составляют грандиозную связь, внутри которой опыт становится не индивидуальным переживанием, а коллективным. Чем богаче этот опыт, чем разнообразнее его элементы, тем сложнее и глубже общественная культура, тем лучше и полнее все мы и каждый из нас в отдельности понимаем окружающий и наш внутренний мир. «Разговор об инвалидности для меня — это разговор не о медицинских проблемах конкретных людей, — подчеркивает Алешин. — Это разговор о том, что мы вообще не можем быть в полном смысле людьми, если не найдем способа полной интеграции других людей, людей с инвалидностью в нашу повседневную жизнь, не создадим вместе с ними общую этическую и культурную повестку».

Александр Суворов, участник загорского эксперимента, доктор психологических наук. Фото: courtesy V—A–C

В советское время идеи Ильенкова воспринимались как экспериментальные. Изначально загорский эксперимент стал, кажется, чуть ли не единственным исследовательским проектом в гуманитарной сфере, получившим в СССР Государственную премию. Алешин в шутку называет его «гуманитарным синхрофазотроном». Биография Ильенкова, тем не менее, трагична — философа выгнали из МГУ за идеализм и гегельянство. Ильенкову казалось, что советская наука из служащего человеку гуманистического проекта, каким она должна была быть исходя из посылок аутентичного марксизма, постепенно трансформировалась в технократическую и бюрократическую машину. После критики загорского проекта Ильенков покончил жизнь самоубийством. После смерти директора Загорского дома-интерната Александра Мещерякова и самоубийства Ильенкова их ученики — экспериментальные психологи и философы-гуманисты — превратились в диссидентов.

Трудно поверить, что инициатива, удостоенная Государственной премии, оказалась такой хрупкой. Но «ильенковцев» воспринимали очень неоднозначно. «По удивительному совпадению, в ходе проекта мы неожиданно находили людей, которые посещали лекции Ильенкова в МГУ, например, переводили тексты на шрифт Брайля для загорской четверки, — рассказывает Ильченко. — Так вот, многие говорили, что к ильенковцам относились как к своего рода богеме. Это вызывало раздражение в советской бюрократической и академической среде». «Ильенков был аутентичным шестидесятником, носил водолазку, выпивал с молодежью, — говорит Алешин. — По рукам ходили его неизданные рукописи. Ближе к концу семидесятых его снова начали критиковать. Говорили, что обобщения, которые он себе позволяет, не научны, потому что участники загорского эксперимента не были слепоглухими от рождения, а теряли зрение и слух уже после начала формирования речи, что позволяло ее потом восстановить». Эта критика, впрочем, имеет под собой мало оснований. Слепоглухих детей очень мало — примерно 5–8 человек из ста тысяч, — а слепоглухих от рождения еще меньше. Чаще они теряют слух и зрение в результате тяжелых заболеваний — менингита, например. Если ребенок рождается слепоглухим, то это обычно связано с поражением мозга. Об обычном обучении такого ребенка, просто адаптированном к специфическим условиям нарушений зрения и слуха, речи уже не идет.

Видеоинсталляция Деррина Мартина «Граница» на выставке в Музее Вадима Сидура.Фото: courtesy V—A–C

У «Общего целого» множество западных партнеров. Это неудивительно: загорский эксперимент был продуктом на экспорт. Еще в девяностые о нем выходили публикации на английском языке, но потом они прекратились. Сейчас об это педагогическом проекте и Ильенкове на Западе знает довольно узкий круг специалистов. Но дело его живет в других вариантах. «Лично я отталкивалась от критической теории шестидесятых — феминизма, квир-теории и опыта активизма людей с инвалидностью, — говорит Ильченко. — Современным развитием этих идей является, например, крип-теория — от слова crip, инвалид. Одним из ее главных опровержений является понятие “нормативности”, при котором человек с инвалидностью оказывается в состоянии отчуждения, вызванного трудовой и социальной дискриминацией. Хотя в действительности ни он/она сам(а), ни общество вокруг не должны исходить из логики жесткой нормативности, продиктованной установками большинства. Важно было показать этот феномен вне атмосферы сочувствия и жалости — показать человека с инвалидностью активной, а не пассивной, принимающей стороной».

«Смысл нашего проекта состоял все же не в популяризации идей “загорского эксперимента”, а в критике понятия “инвалидность” как идеологического конструкта, — подчеркивает Алешин. — Этим целям служила, кстати, не только теоретическая, но и практическая, выставочная часть, в которой мы намеренно отказались от подхода, согласно которому такие выставки нужно делать исключительно про или для инвалидов. На выставке у нас представлены работы в диапазоне от скульптур Сидура конца 1950-х годов до современных видеоинсталляций или постконцептуальных объектов». Сегодня на выставке «Общее целое» встречаются самые разные люди — организованные группы специальных школ, ученики гимназий, академические исследователи, активисты, представители организаций, работающих с сообществом людей с инвалидностью, любители искусства. Это позволяет авторам проекта в режиме реального времени увидеть, как вырабатывается «живая дискурсивная и человеческая связь, поводом и способом которой отчасти и является наш проект».

Александр Сильянов и Ирина Поволоцкая у работы Юрия Альберта. Фото: courtesy V—A–C

Так в течение нескольких лет безбарьерность из оппозиционного лозунга превратилась в государственную политику, а из нее — в проблему полноценного взаимодействия. «Общее целое» не первый проект, в котором люди с инвалидностью воспринимаются в их духовном и интеллектуальном, а не строго физическом измерении. «Единомышленники», сделанные Марией Сарычевой и Анастасией Митюшиной в музее «Гараж», идут в том же направлении, но с другого конца, и Алешин с Ильченко осторожно высказываются по поводу возможного сотрудничества. В любом случае показательно, что инвалидность стала местом возникновения (или реанимации) больших идей общечеловеческого масштаба. Кажется, в этой области работы всегда будет много. 

Публикации

События

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100