Майор Россия

Кое-кем в нашей стране приятно считать, что в обществе непременно должна быть некая прослойка под названием интеллигенция (Боборыкин придумал на нашу голову). Она практически ничего не создает, и ее эффективность нельзя измерить ни рублями, ни долларами. Эта прослойка ходит десятилетиями на какую-то смешную работу, читает, а то и пишет книги, посещает театры и музеи, любит живо обсуждать в подробностях внутреннюю и внешнюю политику. Наличие ее очень важно для внутреннего климата в стране: по сути, она выполняет функцию моркови в салате «Оливье». В этой зимней моркве ни вкуса, ни сладости, но она оранжевая и торчит всполохом под майонезом среди квелой картохи и бодрого зеленого бумажного горошка. Эта морковь кладется не для вкуса, а так, для цвета и настроения ради.

Так вот, после посещения министром культуры Владимиром Ростиславовичем Мединским Института искусствознания и его прений с искусствоведами московская, а за ней, по мере прохождения сигнала, всероссийская интеллигенция начала в голос кричать, что он, мол, палач, пришел кастрировать и так уже давно обрезанную по самое не балуйся культурку, оставив после себя разве что ансамбль балалаечников и ничего более. Но на самом деле нашей культуре это все совсем не страшно, а Мединский вовсе не с мечом пришел, а всего лишь сказал искусствоведам следующее: «Ребята, вы тут сидите в пяти профильных институтах и ничего не производите, никакого практического результата вашей деятельности нет. Поэтому мы вас пересортируем, усушим, утрусим и создадим вам конкурентную среду». Собственно, это я к чему? Не к тому, какими методами создается конкурентная среда в гуманитарных дисциплинах, и не о том, что будет или не будет делать г-н Мединский, а о том, чего мне лично хотелось бы, чтобы он делал. Разговор пойдет о чаяниях.

Министерство культуры — большой разветвленный аппарат, горы разной ответственности/безответственности, чудом оставшееся там и тут наследие, куча недвижимости, в том числе лакомой, в каждом уездном и губернском городе страны. В придачу ко всему этому — грядки с ухоженными суперэго тех, кто этой самой культурой рулит/управляет на различных уровнях. Все это народное достояние концентрируется (или теоретически должно) в руках министра, и министр культуры, в сущности, — крайне важный бюрократический пост, от него многое впрямую зависит, хотя наше сообщество долгое время и пребывало в ощущениях, что вождь культурного ведомства играет исключительно номинальную роль. В мире сегодняшней российской власти министру культуры сложнее, чем, например, министру транспорта с его привычными коррупционными схемами и понятными задачами удержать цену квадратного километра дорожного покрытия в четыре раза больше, чем в США, еще хотя бы года четыре. Ему сложнее, чем министру чрезвычайных ситуаций с его привычным modus operandi, — этот министр четко знает, что и по какому регламенту делать в случае землетрясения, цунами, зомби-апокалипсиса или с застрявшим на березе котенком. Сегодняшний министр культуры должен быть в одном (желательно устало-мятом, но добром и внимательном) лице и швец, и жнец, и на дуде игрец, а вот это уже задача нетривиальная — каждый день зашивать и латать основательно поношенный и разлезаюшийся по швам священный покров многонациональной российской культуры, сеять, жать, молоть и выпекать хлеба для окормления масс, убедительно объясняя этим самым массам, что то, что дают, — по кайфу, и на дуде все время, без перерыва — то «Широка страна моя родная», то «Преображенский марш», то Шнитке, то попурри из БГ.

Владимир Ростиславович Мединский, недавно окопавшийся на изрытой разнокалиберными воронками и простреливаемой со всех сторон высоте, вот сейчас на себе и испытывает все прелести быстрого внеаппаратного возвышения. У него крайне сложная миссия: несчастную страну шатает из стороны в сторону, ну и культура, соответственно, тоже шатается вместе с ней, причем со значительно более крутой амплитудой. Господину Мединскому предстоит подавить разброд и шатание, удушить мягкой подушкой неминуемые аппаратные бунты, укротить поотвыкших от узды на свободе директоров крупных институций, привычно считающих себя по-баронски равными суверену. И ни много ни мало под прицельным огнем критики снизу и сбоку ему предстоит создать новый дискурс о России. И если он этого не сделает или не запряжет кого-нибудь дельного (из друзей или из врагов) сделать, то вполне возможно, будет поздно. Совсем.

По идее, так или иначе укрепившейся в голове непосредственных начальников г-на Мединского, дискурсостроением государство должно заниматься само, ну или, по крайне мере, сильно им интересоваться. Главной функцией министерства культуры должно быть, по той же самой идее, не отмывание бабла на народных праздниках и многолетних реставрациях садово-парковых комплексов, а выработка пропагандистского и агитационного контента. Более того, министерство должно следить за тем, чтобы контент этот был а) современным, b) чтобы он нормально и разумно воспринимался населением, с) был приемлем и понятен во внешнем мире. Так получилось, что с этим у нас сейчас проблемы, причем большие. Ну сами знаете почему, чай не маленькие… А вот потом уже все остальные части министерского функционала — контрольная, распределительная, охранная и т.п., — да и не о них речь, с этим-то справимся, Бог даст. Как ни странно, в этой совсем непростой ситуации я почему-то робко надеюсь на Владимира Ростиславовича. Во-первых, потому что В. Р. — похоже, белогвардеец. И если это так, то вдруг он сможет найти способ похоронить Ленина, изгнать бюрократический большевизм из собственного ведомства, которое по способам управления мало изменилось со времен товарища Жданова А.А., и найти-нащупать точку пересчета русской культурной истории? И, возможно, будущее этой самой культуры тогда не будет выглядеть так мрачно. При этом явная склонность г-на Мединского к военно-патриотическим коннотациям, собственно, понятна и простительна: Россия как была, так в принципе и осталась военно-феодальным государством.

У Мединского совсем нет харизмы реформатора, зато у него есть ловкость профессионального пиарщика. Он умеет, если нужно, обтекаемо говорить ни о чем часами. Он классический «мгимо» — финишер, пропагандист и агитатор, именно поэтому и взыскан властью, именно потому и поставлен. Его книги в доминистерском прошлом были посвящены борьбе с набившими оскомину стереотипами: русские неторопливы и ленивы, русские фаталисты, русские не ценят жизнь, русские не любят свободу, русские нация рабов, причем все это относилось и относится не только к непосредственно этническим русским, а и ко всем народам, так или иначе связанным с равнинной имперской парадигмой. Именно эта борьба и делает Мединского человеком, мне интересным. В его новом статусе он мог бы вполне поспособствовать преодолению постколониальной ситуации, в которую сегодня вляпалась Россия, часто и недвусмысленно сравниваемая ворогами и непонимающими, например, с Нигерией. Но, господа, прошу прощения, Россию-то, к слову сказать, никто никогда не колонизировал. Однако ведет себя сильно похудевшая тысячелетняя империя аккурат как бывшая большая колония, и проявляется это на каждом шагу, что, однако, является отдельной темой. Так вот, Владимир Ростиславыч должен как-то консолидировать вверенные ему силы и средства, для того хотя бы, чтобы в мировых чартах мы перестали-таки стоять рядом с не к ночи упомянутой Нигерией.

Заняв пост министра культуры он, по сути, вполне в состоянии претендовать на звание главного пиарщика государства Российского, ответственного за глобальный пиар России в мире. Этим раньше с той или иной степенью успеха занимался господин Сурков, однако направлена его деятельность была в основном внутрь страны и общества. Однако его нагнали, несмотря на все прошлые заслуги, и свято место осталось как бы пусто. Это-то и есть большой шанс господина Мединского. И он точно в состоянии быть очень эффективным в этом большом и нелегком деле, правильно исполняя героическую роль супермена Майор Россия (Major Russia — образ каждый сможет доработать сам: тельник или рубаха с вышитым на груди угорским узором большой буквой «Р», татуха «ВДВ» на могучей длани, пронзительные глаза цвета невской воды, волевая челюсть, раскладная универсальная коса — и хлебца нарезать, и ворога поперек пуза полоснуть). Важно только, каким путем он пойдет, кого будет слушать и сформируется ли в его голове некая общая идея. Предшественник Мединского Александр Авдеев был карьерным дипломатом и поэтому хорошо понимал, что культура есть важная функция международных отношений. Именно это было бы хорошо уяснить сегодня г-ну Мединскому: культура в рамках международных отношений должна играть роль своеобразной витрины, и надо быстро решать, какой товар расставлять-выкладывать. Что будет на витрине — гурьевский сервиз с дымковской игрушкой, Саврасов с Васнецовым, тульский пряник с пареной репой или что-то более современное и, главное, динамичное, — решается конкретно в данный момент. Впрочем, министра может понести и в другую степь, по сравнению с которой купчихи Кустодиева — contemporary art, но мне хочется верить, что он все-таки понимает, что национальная дичь хороша лишь для заманивания малоопытных туристов. Ну-с, дутая во многом репутация самой читающей страны приказала долго жить давно, на народных плясках малых народов Дальнего Севера далеко не уедешь — это как по асфальту на лыжах и собачьих упряжках… Цирк и балет?.. Да это еще бабушка в решете видела… Даже если и репертуар как-то обновить. В общем, велика Россия, а выбирать не из чего! А тут еще поднаторевшие в аппаратных играх в предыдущие княжения и густо смазанные солидолом всякие Бургановы — Сафроновы — Андрияки, или как их там всех….

И тут ему может очень даже пригодиться то, что у нас принято именовать современным искусством, хотя, конечно, оно успело подпортить себе репутацию как в глазах власти вообще, так и в его собственных. Но было бы хорошо, если бы кто-нибудь из доверенных напомнил Владимиру Ростиславовичу, что для репрезентации молодой и абсолютно незаконной советской власти во враждебном и недоверчивом мире в свое время использовали авангард. Для того времени это было новое, дикое и невероятно привлекательное искусство. Не советская власть и не при советской власти его придумали, его придумали французы. Но советская власть быстро поняла, что это cool, и переформатировала авангард для своих прагматичных целей. В середине 1920-х годов Советский Союз держал себя гордо и нахально (кстати, без всякого на то особого повода), и этому нахальству идеально соответствовал только авангард. Весь мир ахнул, и даже вон Дягилев в 1927 году в Париже, заманив Прокофьева, поставил конструктивистский балет под названием «Стальной скок»: оформление Якулова, крутящиеся супрематические объекты, крестьяне, матросы, комиссары, жиганы. Вдруг все это стало модным, вернее, это сделали модным чуткие и прекрасно разобравшиеся в моменте люди. Оказалось, что Совроссия в ее бандитско-комиссарском изводе может быть модной. А теперь-то и все демократические атрибуты-институты налицо, и свобода проклятого слова, и оппозиция с резкой критикой, и все, что должно быть, что просили-рекомендовали иметь. А любви, понимания и уважения нет!

И вот тут-то помогает Майор Россия выйти из узилища известной панк-рок-группе, и перед немедленным-неизбежным отлетом с ними в «Пушкине» встречается, и не просит ни о чем взамен свободы, просто «Русское поле» насвистывает. И Ходорковскому в зону пронесет Майор Россия тюбики с акрилом, про беспредметное с ним поговорит, и выставит потом это самое в ГЦСИ, и закупит туда же. И с Ерофеевым Андреем покурит на лавочке на Тверском, и отправит его с мандатом в Париж, провоцировать и смущать иноземцев во всяких там Пале де Токио. И загудят, закрутятся пропеллеры, только успевай кричать «От винта!» Станет в новом, тщательно в «Родченко» продуманном дизайне мил и любезен очарованному иноземцу шрамированный и всегда несколько перекошенный лик нашей Родины, прояснится для него русская энигма, станет искать он и найдет культурную общность, перестанет забавляться колониальной инаковостью. И поверит вполне в историю со слоганом It’s cool to be Russian, которую можно и нужно разыгрывать именно сейчас. It isn’t cool to be sheikh any more, потому что они тренируют неправильных пилотов и, говорят, спонсируют героиновую герилью в Афгане, и it isn’t сool to be Japanese, потому что они трахают связанных, выметают под Рождество весь Луи Вюиттон и вспарывают себе при малейшем стрессе животы. It is not сool to be Chinese, потому что их слишком много, потому что они комми, потому что они стреляют людей на стадионах и обижают душку Ай Вэйвэя. И если Мединский осознает, что главным вектором его жизни и деятельности на министерском посту должно стать вот это — it’s cool to be Russian во всех смыслах, — тогда он точно на своем месте.

А с интеллигенцией Владимир Ростиславович непременно договорится. Ну получился первый блин несколько комом, ну и что? С кем не бывало? Может, просто немого испугался министр накинувшейся на него публики, полемически закаленной и теоретически особо подкованной, да кто ж не испугается-то? Ничего, отойдет, приготовится, перегруппируется. И договорится, потому что не может быть по-другому, его же ставили, чтобы была возможность с прослойкой договариваться, когда понадобится, потому что если он не умеет, то надо другого в кадровом резерве искать, чтобы умел, а в резерве не то чтобы совсем шаром покати, но и не сильно густо. Но сумеет В. Р., сдюжит — он же сам из них, прям коренная интеллигенция. И еще спасибо скажет взбрыкнувшей было морковке, потому, что знает: все маневры супергероя Майора Россия возможны только если за могучей спиной вся страна, а уж думающая или способная думать часть — точно.