Дмитрий Озерков: «Это эксперимент по созданию музейного пространства с нуля»

7 октября 2015 года Государственный Эрмитаж представил проект собственного музейного центра в Москве — «Эрмитаж — Москва», который станет частью культурного кластера «ЗИЛАРТ», строящегося сейчас на территории бывшего автозавода ЗИЛ. Пятиэтажное здание по проекту Хани Рашида планируется открыть в 2018 году, и выставляться в нем будет современное искусство. Дмитрий Озерков, заведующий Отделом современного искусства Государственного Эрмитажа, руководитель проекта «Эрмитаж 20/21», рассказал Анне Матвеевой, почему «Эрмитаж — Москва» будет посвящен именно современному искусству, что туда привезут, как и на чьи деньги все будет устроено.

Макет филиала Государственного Эрмитажа на территории бывшего завода ЗИЛ. 2015. Фрагмент. © Asymptote — Hani Rashid & Lise Anne Couture

Анна Матвеева: Что будет выставлять «московский» Эрмитаж?

Дмитрий Озерков: Акцент будет сделан на современное искусство, специально ради него все и строится. В Петербурге несколько лет назад у нас наконец появилось здание Главного штаба, приспособленное для вещей больших, тяжелых, громоздких, неудобоваримых; многие современные проекты, например, из программы «Манифесты» было бы невозможно показать в другом месте. И в Москве у нас будет пространство того же типа, только еще более современное, с учетом новых технологий и некоторых ошибок, допущенных в Главном штабе. Ошибок неизбежных, поскольку Штаб — старое здание. Здесь же все будет делаться с нуля и конкретно под наши запросы.

Проблема с Москвой такая: несмотря на то, что это великий город с широким спектром музеев, мы до сих пор не видим в нем музея, который мог бы сравниться с Главным штабом по размеру, по климату, по месторасположению и по инфраструктуре. ГМИИ им. А.С. Пушкина, Музеи Кремля — это, как ни крути, маленькие залы, не приспособленные и изначально не предназначенные для показа крупных работ. Мы все время думаем о том, что нам нужен партнер. Логично было бы, если бы им стал Пушкинский музей. Когда Пушкинский музей начал делать Музей личных коллекций, можно было надеяться, что появится новая площадка такого рода, но в результате проект воплотился в качестве набора маленьких коробочек, где можно показывать только графику и небольшие картины. В итоге мы пришли к тому, что мы строим с нуля новое здание.

А.М.: В Москве и так много тех, кто показывает современное искусство. Чем эрмитажный опыт может обогатить московский?

Д.О.: Многие имена, которые звучат в Москве, когда-то открыл Петербург, в том числе и Эрмитаж. Понятно, что в Москве все деньги, Москва умеет прекрасно делать пиар и вообще события — в отличие от Петербурга, который часто не тратит на это сил. Например, открывается первая выставка Караваджо в Пушкинском музее — о ней пишут: «Караваджо впервые в России», и вся Москва туда идет, и вся Россия едет в Москву посмотреть на это «впервые в России», а тот факт, что в Эрмитаже Караваджо в коллекции и в постоянной экспозиции, как-то забывается. Сейчас в Москве проходят две важных выставки, показываются два больших имени: Луиз Буржуа и Аниш Капур, а ведь «Эрмитаж» выставлял их первым, и если с Капуром сложнее — его работа была и на Московской биеннале, то Буржуа в России начиналась у нас.

В общем, мы собираемся привозить в Москву большие громкие имена, с которыми работаем; не ждать, пока их привезет кто-то из московских институций, а делать это первыми и на своей площадке. Так же, как делаем в Петербурге. Сейчас в планах на ближайшие полтора года Тони Крэгг, Ансельм Кифер, Ян Фабр — последних двух имен, насколько я знаю, в Москве не было.

А.М.: У идеи этого проекта есть экономическая сторона?

Д.О.: Когда мы делаем крупные выставочные проекты, мы, как правило, хотим везти их куда-то еще. Например, мы недавно сделали выставку Захи Хадид — проект миллионного уровня. Нам невыгодно показать ее только в Эрмитаже, мы хотим везти ее дальше. Это выгодно в том числе и экономически — мы имеем возможность разделить расходы с другой стороной.

А.М.: Как это работает?

Д.О.: Есть два музея — допустим, в Москве и в Петербурге или в Нью-Йорке и в Вашингтоне. Если выставка из одного музея едет во второй, у нее будут расходы: на транспорт, страховку, курьеров и каталог. Такого рода траты могут быть разделены между двумя институциями. Это всегда экономически важно, когда речь идет о сверхбольших проектах, требующих крупных спонсорских денег, понятно, что они делаются не на выручку от продажи билетов. Так что это даст нам экономическую возможность делать еще более крутые выставки, разумно деля расходы.

А.М.: Строительство осуществляет «Группа ЛСР», какова ее роль в этом проекте — это они предложили Эрмитажу сделать музей внутри квартала, который они строят, или Эрмитаж обратился к ним с предложением?

Д.О.: Они к нам. Поводом для проекта послужило желание «Группы ЛСР» сделать музейное пространство в своем новом квартале. «Группа ЛСР» выиграла тендер на застройку всей территории ЗИЛа. Из существующих зданий они оставляют конструктивистскую часть, остальное сносят, строят микрорайон, жилой комплекс. Еще там будет бульвар, где расположатся и кинотеатры, и торговые центры, и музей. С этим предложением «Группа ЛСР» обратилась к Эрмитажу. Они же будут осуществлять финансирование проекта.

А.М.: Финансирование строительства здания?

Д.О.: Не только финансирование строительства, но и обеспечение жизнедеятельности музея. А суть программы — кого везти, когда и почему — на нас. Мы делаем концепцию.

А.М.: На что музей будет похож в архитектурном плане?

Д.О.: Это отдельно стоящее здание — пока на его месте пустырь. Сам музей — «коробка» высотой 50 м — пять этажей и терраса, плюс два этажа вниз. Общая площадь порядка 13 тыс. кв. м — это немало. Внутри здания три основных колонны, содержащие в себе коммуникации и лифты, на них нанизаны выставочные залы разных размеров и пропорций, предназначенные для разных видов искусства: от графики и небольших картин до больших картин и инсталляций; между ними — пространства-провалы для отдельных больших произведений, например, скульптур, которые можно как поставить, так и подвесить в воздухе. Сейчас мы активно работаем с Хани Рашидом и его мастерской Asymptote на тему того, как это должно выглядеть, а следующий этап будет осуществлять уже «Группа ЛСР», которой предстоит привести проект в соответствие с российскими строительными стандартами, согласовывать все эти запасные выходы и пожарные рукава; тут наша задача — сделать так, чтобы согласования не убили архитектуру.

А.М.: Вы будете выставлять только и исключительно современное искусство?

Д.О.: Фокус будет сделан на современном искусстве, но мы повезем в Москву не только его. Покажем и некоторые вещи из запасников: например, спецхран, который до того не выставлялся нигде. «Неведомые шедевры» — вещи со спорным статусом, такие как «Площадь Согласия» Дега, импрессионисты, Сезанн. Они находятся на балансе Эрмитажа, но не принадлежат ему, они формально могут быть затребованы обратно.

А.М.: А кому они принадлежат?

Д.О.: Формально они принадлежат наследникам еврейских семей, у которых их отняли нацисты, у которых, в свою очередь, отняла их Красная армия и вывезла к нам. Возможно, когда-нибудь кто-то займется этим вопросом, сейчас он открыт, идет процесс, проводятся конференции и круглые столы, посвященные вопросам принадлежности этих вещей. Мы принимаем в этих мероприятиях активное участие, но пока работы у нас, и в 1989 году Михаил Борисович Пиотровский принял решение, что, пока они де-факто хранятся в Эрмитаже, полотна будут выставляться. Эти работы никогда не выезжали, из-за своего непростого статуса они не могут покинуть Россию, но в Москве мы тоже хотим их показывать.

Потом, конечно, будем показывать нашу часть коллекций Щукина и Морозова, которую Москва видела давно и мало. Еще у нас есть идея показывать на постоянной основе современных петербургских художников — причем не только из эрмитажной коллекции. Мы хотим сделать отдельную галерею для этого проекта. Понятие петербургского искусства сейчас очень сильно размыто: есть какие-то художники, на чьи выставки мы все ходим, их переманивают московские галереи — они становятся уже не петербургскими, а российскими художниками, но систематизированного представления нашей художественной среды нет.

А.М.: Почему это важно? Принято считать, что современное искусство глобалистично, неважно, кто из художников где родился и в какой стране работает, не говоря уже о том, в каком городе: они все равно говорят на одном художественном языке. Что значит сейчас показывать искусство, делая упор на его локальности?

Д.О.: Как ни странно, мне кажется, что, хотя петербургское искусство весьма интернационально, в нем есть определенные черты, которые выдают его географическую принадлежность. И я думаю, эти черты не случайны, они во многом являются сутью этого искусства, его важным биографическим качеством. В последнее время я много размышляю о том, что время интернационализации искусства подходит к концу, локальность приобретает все большую ценность. На Венецианской биеннале это очень заметно: есть тусовка китайцев, тусовка англичан, тусовки французов и немцев, и все ходят смотреть только свои проекты, ходят на свои вечеринки. Искусство, особенно это заметно в развивающихся странах, все более привязывается к своему контексту, к местным проблемам и формам. И биографические обстоятельства становятся все более интересны: взять того же Аниша Капура — англичанина, по происхождению еврея, родившегося в Индии. Именно биографический фон — важный элемент его гениальности, его особенности. Мне кажется, петербургское искусство тоже обладает некой особенностью, которая важна для его восприятия. Прошлогодняя выставка в Музее Москвы («Другая столица. Современное искусство из Санкт-Петербурга сегодня», кураторы Евгения Кикодзе и Олеся Туркина. — Артгид) показала, что изучать ее важно, в том числе и для самих петербуржцев: там были некоторые проекты, о которых я раньше представления не имел.

А.М.: Понятно, что Эрмитаж может дать Москве. А что даст московский проект Эрмитажу? Новые возможности, новые связи, новые деньги — или это чистая благотворительность?

Д.О.: Нет, конечно, не благотворительность. Будут и новые деньги, здесь нашим партнером является «Группа ЛСР», и другие московские деньги мы будем привлекать. Но в первую очередь такие проекты дают нам возможность посмотреть на себя. Когда ты делаешь выставку и везешь ее куда-то — например, в Казань или в Выборг, где уже действуют филиалы Эрмитажа, — ты видишь, что там она преображается, возникает совсем другая перспектива. К тому же это эксперимент по созданию музейного пространства с нуля. Мне кажется, это будет очень интересная история, связанная в том числе и с возможностью по-новому взглянуть на уже известное. Это вообще главная задача проекта «Эрмитаж 20/21»: казалось бы, зачем современное искусство в Эрмитаже, когда все знают, что Эрмитаж — это коллекция старых мастеров? Но мы стали заниматься и современным искусством, и сквозь его призму стараемся позволить зрителям взглянуть на старое искусство современными глазами. Это можно делать разными способами: можно повесить новое искусство рядом со старым в одном зале, можно сделать выставку, а можно — вот, целое специальное пространство.

А.М.: Это ведь не первый опыт Эрмитажа по открытию реальных филиалов с выставочными залами вне Петербурга? Московский проект вписывается в этот опыт?

Д.О.: Разумеется. У нас существует программа «Большой Эрмитаж», и «Эрмитаж — Москва» — как раз про это. Уже давно работает «Эрмитаж на Амстеле» в Амстердаме — огромный филиал, где мы показываем выставки, посвященные русской культуре в ее связи с Европой. «Эрмитаж — Казань» работает уже десять лет прямо на территории казанского Кремля и имеет очень большой успех. Есть центр в Выборге, меньший по размерам, и сейчас мы строим центр в Барселоне, который вскоре откроется.

А.М.: Несмотря на озвученные планы, на презентации в Москве вы заявили, что они не окончательные, что вы хотите провести чуть ли не опрос среди москвичей, что лучше выставлять в новом центре, когда он откроется. Так ли это?

Д.О.: В Москве очень много чего есть, но кое-чего и нет. Я хочу обратиться к московскому сообществу с вопросом, чего, как им кажется, не хватает, — возможно, мы сможем это привнести. Мне было бы приятно услышать их ответы. Мы не хотим быть закрытым учреждением, которое навязывало бы Москве свои порядки, — мы очень хотели бы услышать feedback. В конце концов, не каждый день открывается новый музей.