Юрий Шабельников: «Художник — это столкновение амбиций, потенциала и обстоятельств»
Юрий Шабельников — один из ключевых представителей ростовской волны современного российского искусства, заявившей о себе во второй половине 1980-х. Вместе с художниками Авдеем Тер-Оганьяном и Валерием Кошляковым он был основателем и участником «Товарищества “Искусство или смерть”» — легендарной группы живописцев, поэтов и музыкантов, возникшей во время их учебы в Ростовском художественном училище им. М. Б. Грекова. Перебравшись в середине 1990-х в Москву, Шабельников стал делать персональные проекты, в которых он часто обращается к пограничным темам культуры, в том числе затрагивающим вопросы смерти: так, в перформансе «Мавзолей. Ритуальная модель», реализованном совместно с Юрием Фесенко, зрителям предлагалось разрезать и съесть торт в виде тела В. И. Ленина. Поэт и блогер Наталья Словаева встретилась с художником и поговорила с ним о рефлексии, жизни в провинции и неистребимом зрительском желании хлеба и зрелищ.
Юрий Шабельников. Бытие. «...и Дух Божий носился над водою». 2011. Холст, масло. Courtesy автор и Гельман Галерея
Наталья Словаева: В чем, на ваш взгляд, принципиальное отличие того, что мы называем современным искусством, от искусства традиционного?
Юрий Шабельников: Очень важный его ингредиент — зона обсуждения. Модель, когда творец сидит на чердаке или в подвале и что-то придумывает, очень архаична. Художники сейчас обсуждают проекты, обмениваются идеями, высказывают точки зрения на работы друг друга. Их самоидентификация происходит публично. Становится важным не то, что думают они о себе сами, а то, что говорят критики, кураторы, другие художники и зрители. Они начинают осмыслять себя в контексте.
Наталья Словаева: Получается, современный художник больше рефлексирует?
Юрий Шабельников: Он занимается самоанализом и пытается с этим работать. Раньше была установка: «Художник — это стиль». Но потом эта установка изменилась — художник уже больше стиля. Он может пользоваться одним стилем, вторым, третьим. Джозеф Кошут, классик концептуализма, в своей работе «Искусство после философии» обозначил проблему: если ты участвуешь в художественном процессе, ты не можешь не быть философом, не задавать себе вопросы. Искусство — это способ выяснения отношений. Я выясняю отношения с социумом, с собой, с самим же искусством. Я должен знать его историю и ориентироваться в ней. С другой стороны, художник — это столкновение его амбиций, потенциала и обстоятельств.
Наталья Словаева: Почему сейчас на первый план выходит концепция, а не мастерство?
Юрий Шабельников: Мастерство заключалось в том, чтобы изобразить предмет похожим на оригинал, искусство было подражанием природе. Этого оказалось недостаточно. И это, по сути, был ремесленный компонент. Своим «Черным квадратом» Казимир Малевич отказался от мимесиса и вывел искусство на новый уровень. Теперь оно не подражает жизни, а продолжает ее. При этом любому художественному высказыванию предшествует установка. Если она осознанна, я могу ее сформулировать, это и есть концепция.
Наталья Словаева: Ваше становление как художника прошло на юге России, в Таганроге и Ростове-на-Дону. Потом вы переехали в Москву. Трудно ли было вписаться в местный художественный контекст?
Юрий Шабельников: Несмотря на большую когорту художников, Ростов в то время был провинцией, причем глубокой. Слой андеграунда был довольно тонким. Мы развивали себя сами, находили книги, журналы. Осваивали актуальные направления искусства, когда этого делать было еще нельзя. Название художественной группы «Искусство или смерть», которую мы создали, отсылает к знаменитому лозунгу «Patria o Muerte!» — «Родина или смерть!». Только родиной для нас тогда было искусство. А в Москве уже с 1960-х был сложившийся андеграунд. Концептуализм возник не на пустом месте. Здесь можно было достать альбомы Марка Ротко, Роберта Раушенберга. Я всегда этим интересовался и в столице оказался в своей среде.
Наталья Словаева: А сейчас есть такое явление, как андеграунд?
Юрий Шабельников: Андеграунд есть там, где есть официоз. Сегодня, скорее, можно говорить о том, что есть независимые художники, а есть художники, которые тяготеют к государственной идеологии. Последние получают государственные награды, но они не смогут сделать выставку, скажем, в парижском Центре Помпиду. Потому что их туда не возьмут.
Наталья Словаева: Можно ли быть востребованным художником, живя в провинции?
Юрий Шабельников: Можно жить где угодно, главное — не замыкаться на одном городе, показывать свои работы где-то еще. Провинциальность — она ведь не на карте, а в голове.
Наталья Словаева: Насколько, на ваш взгляд, благоприятна обстановка для развития современного искусства в России?
Юрий Шабельников: Обстановка в стране в этом плане сейчас крайне невнятная и скорее плохая. Художникам нужно что-то есть, покупать краски, холсты, бумагу, карандаши — это затратно. А институтов меценатства, коллекционирования у нас нет, государством они никак не поддерживаются. Долгие годы все это искоренялось. Люди остались советскими, глаза и сознание у них советское. И хуже того — у нас нет адекватной программы художественного воспитания нового поколения. Когда мы с художником Авдеем Тер-Оганьяном были в Париже в 1994 году, наблюдали такую сцену. В музее современного искусства воспитательница показывает детям-дошкольникам натюрморт Пикассо. Она достает конусы, пирамиды и рассказывает, почему он все изобразил именно так. Это уже образовательная индустрия. А у нас детям показывают только «Трех богатырей» и «Аленушку». Но им ничего не объясняют и в этом. К тому же, в России слабо развит институт кураторства. За границей просто очень мало знают о происходящем в нашей художественной среде и, похоже, его совсем не понимают.
Наталья Словаева: А что нового происходит в вашем творчестве?
Юрий Шабельников: Один из моих давних проектов в августе 2013 года был показан в Ростове-на-Дону, в галерее 16th LINE. Он называется «Мистерия-BEEF II». Это фотографии забоя скота, которые мы делали на мясокомбинате. Изначально снимки были мне нужны для того, чтобы писать туши к проекту «Мистерия-BEEF». Но потом я увидел, что материал интересен сам по себе. Есть закрытые зоны, такие как кладбище, морг, бойня, реанимация. Там все очень жестко, там человек сталкивается со смертью. И, может быть, задача художника — приоткрыть завесу, показать, что там происходит. Однако не менее важно сделать так, чтобы проект не стал материалом для судмедэкспертизы. Экспозицию я дополнил букетом из сорока роз, что внесло мотив жертвенности. К тому же, эти шокирующие снимки дали мне возможность показать зрителю его собственную плотоядность, поскольку потребитель сего именно он. И не надо забывать, что в глубине души ему нужны хлеб и зрелища.
Сейчас мы с медиахудожником Игорем Вагановым работаем над проектом «Скандальная выставка». В огромном зале будет развешано постельное белье, а на него спроецированы сцены бурных выяснений отношений из знаменитых фильмов итальянского неореализма. Суть проекта в том, чтобы продемонстрировать, что чем теснее и ближе соединяют людей различные обстоятельства, тем труднее им становится понять друг друга. Когда они брошены в коммуналку, в стадное существование, они по преимуществу ругаются. Коммуницировать можно только в том случае, если у каждого есть личное пространство. Ну и, конечно, важно само название — «Скандальная выставка». Многие стремятся сделать нечто этакое, чтобы был большой резонанс, скандал. Я в данном случае к этому совершенно не стремлюсь, напротив, пытаюсь посмотреть на эти обстоятельства со стороны. В каком-то смысле я приглашаю зрителя сделать то же самое. Однако проект не следует понимать как попытку заглянуть в замочную скважину. Есть и другие идеи: жизнь постоянно подбрасывает для них новые дрова.
