Павел Пепперштейн: хроники пикирующего халтурщика

О его искусстве хочется говорить в терминах музыки: Пепперштейн «дает петуха» и «играет на расстроенном пианино». Вялость руки и приблизительность колорита вызывают мгновенное отторжение. И помочь делу не может даже фантастическое по объему и изобретательности воображение художника. На первый взгляд, проблема в том, что Пепперштейн не старается. Причем очень давно. Есть знатоки, которые видят в его рисунках и картинах нечеловеческую виртуозность, владение цветом и линией. Но в незатейливых макаронинах графики и реально дырявой по фактуре краске его живописных работ мастерство может усмотреть только человек, никогда не видевший рисунков Ральфа Стедмена, иллюстратора «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», Сола Стейнберга и — чего далеко ходить — Виктора Пивоварова, отца художника.

 

Если перед нами хроника творческой неудачи, как у Ильи Кабакова с его лирическим героем, «бездарным художником», — это ладно. Такой портрет растекшегося психоделического сознания. Поза, она же — концепт. А если нет? А вдруг Пепперштейн действительно халтурит, потому что каждая бумажка с рисунком, вышедшая из-под его пера, тут же клеится на паспарту или издается в Ad Marginem? А вдруг ему просто-напросто лень? Эдакий талантливый двоечник, окруженный учителями, выдающими бесконечные кредиты на будущее. И пока всеобщее внимание не прекратит его развращать, мы так и будем смотреть на недодуманные и недоделанные работы.

«Я ненавижу интернет всей душой и с ним никак не общаюсь. И в принципе одной из задач искусства вижу борьбу с сетевой культурой», — говорит Пепперштейн в интервью «Афише». На самом деле — это удивительное заявление, если учесть, что все сделанное художником за последние годы вписывается в эту самую «сетевую культуру» без сучка без задоринки. Листы из серии «Святая политика» не исключение. Мы видим на них давно уже стертый от частого употребления мат («Е..ная цивилизация небоскребов», «о..евшие хищники» и т. д.). Умозаключения блещут категоричностью интернет-тролля. Подпись под картинкой с юным Лениным гласит: «Политические последствия действий этого мальчика были более чудовищными, чем последующие за этими действиями природные катаклизмы и финансовые обвалы». Чей это status update? Юрия Альберта? Другого Юрия — Шабельникова? Сергея Мироненко? Не хватает только пары сотен комментариев от юных левых или старых правых. «Ядерное оружие — это хорошо, интернет — это плохо»: такого рода эпатаж характерен как раз для интернет-зависимых, которые ненавидят свою среду обитания всей душой, но не могут из нее вырваться. По манере исполнения картинки Пепперштейна можно назвать аналоговыми демотиваторами: четкий образ плюс провокационная подпись. Композиционно его рисунки рассчитаны на быстрое считывание, ими нельзя любоваться: как только вглядишься в размазанную гуашь, сразу вспоминаешь адептов художника, для которых он чуть ли не продолжатель традиций великой графической школы 1920-х. Какой продолжатель, вы что, скорее могильщик.

 

Получается, что даже в далеком Крыму, даже без вайфая русский художник обречен воспроизводить все самые непривлекательные стороны общественной полемики сегодняшнего дня, ленивой и непритязательной. Это ведь ужас, подумайте, это ведь значит, что от ноосферы не уйти, не скрыться. Как некоторые новые американцы до сих пор обсуждают очереди 30-летней давности в продмаг, так и художник, вроде бы отключенный от повестки дня, вынужден суммировать все те же аргументы и толочь воду в нашей общей ступе — без отдыха. Нет, конечно, за четыре года, прошедшие с его последней выставки, у Пепперштейна оформились и новые векторы развития, еще не осмысленные российской публицистикой. Например, на вооружение взят в целом симпатичный и безусловно трендовый в западной культуре эко-феминизм, борющийся за то, чтобы понятие мышления распространялось не только на гоминидов, но и на прочую флору и фауну. Художник сравнивает угнетенных животных с узниками концлагерей, и в этом что-то существенное проклевывается, хоть и ненадолго. Фирменная расхлябанность не оставляет надежды на то, что перед нами — ответственное высказывание. Да и продолжения, собственно, никакого не следует: на другой картинке дальняя родственница Аленки с советской шоколадки идет по лесу, сопровождаемая милой подписью «Россия больше, чем мир». Ну да, а спутник — больше, чем погром.

Самое интересное во всей этой истории — статус визионера, которым наделен Пепперштейн. Так в нашей высококультурной среде относятся только к наивным художникам. Виталию Пацюкову и Массимилиано Джони вольно выставлять на международных проектах прославляющие Сталина и мощь советского оружия рисунки Александра Лобанова. Эти старательные патриотические лубки напоминают бомбы без ядерной начинки. Мы любуемся закрытым от внешнего мира сознанием и плюем на политическую составляющую. Что с него взять? Примитив! Что-то подобное, подозреваю, чувствуют и поклонники Пепперштейна. Ну да, мракобесие, но ведь психоделическое, мракобесие высокого полета. А может, Пепперштейн — выразитель коллективного бессознательного, которое готово горячо полюбить Родину, оказавшись на его месте — без небоскребов, интернета и под веществами.