Педагогическая поэма
«Посмотрите, что они там написали! Вы видели это, нет, вы видели?! “Захерачь белилами!” Нет, вы можете себе представить — захерачь это, значит, белилами!!!». Художник и куратор Егор Кошелев о том, легко ли стать современным художником в традиционной системе образования.
Выставка CONTRA MATER (кураторы Егор Кошелев и Алексей Соколов). Вид экспозиции в Государственной художественно-промышленной академии им. Строганова с объектами Вики Малковой и Полины Москвиной (позже ликвидированными с выставки) в центре, а также с работами Ростана Тавасиева, Саши Повзнера, Тимофея Караффы-Корбута, Ивана Горшкова, Алексея Соколова, октябрь 2011
Проблемы взаимоотношений современного российского искусства и академического художественного образования обсуждаются как минимум последние двадцать лет. Дискуссия то затухает, то возобновляется с разной степенью активности, но в последнее время вопрос особенно заострился — сам я за последние два месяца принял участие по крайней мере в четырех конференциях и круглых столах, посвященных данной теме. Пока что, однако, все это слова, слишком много слов. Реальная же ситуация остается прежней: талантливый молодой человек, рвавшийся в творческий вуз, к ужасу родителей, желавших ему более стабильной и благополучной доли, уже на первом курсе ощущает, что его романтические ожидания не оправдываются, и окружающая реальность не только не похожа на увлекательную творческую жизнь, но просто губительна для живой артистической мысли.
Вскоре последние иллюзии развеиваются, и внешний мир все навязчивей напоминает о себе возрастающими материальными потребностями: не вешай нос, руби баблос! — императив, которому немногие смогут что-либо противопоставить, особенно здесь, в России, где независимое бескорыстное творчество до сих пор рассматривается большинством как род тунеядства. В результате мы имеем впечатляющую статистику: из всех выпускников художественных вузов в искусстве — некогда столь притягательном для них — остаются менее десяти процентов!!! Мириться с этим или сопротивляться? Есть ли ресурсы для сопротивления и в чьем лице мы должны видеть противника?
Каковы, если кратко сформулировать, главные проблемы отечественного высшего художественного образования? Их две. Во-первых, наша академическая школа всецело следует установкам советской образовательной системы — очень эффективно работавшей в свое время, но неприемлемой для сегодняшнего дня. Творческие вузы формируют мышление, ориентированное на исполнение государственного заказа, в то время как современное искусство подчиняется требованиям свободного рынка. «Вы не нужны своему государству!» — такой лозунг должен встречать при входе в вуз студентов, если мы не хотим, чтобы их взгляд на мир подчинялся иллюзиям прошлого. Во-вторых, система художественного образования советского типа даже технически уже не может успешно функционировать — художественные школы и училища не дают адекватной профессиональной подготовки тем людям, что затем приходят на первые курсы «Сурка», «Строганы», «Мухи» или «Репы». Сегодня возможно то, чего нельзя было даже представить в былые времена — в институты и академии нередко поступают абитуриенты, не способные нарисовать голову и написать незамысловатый натюрморт. Они, естественно, чувствуют себя не в своей тарелке, создавая проблемы самим себе и ставя в замешательство преподавателей. Пресечь эту порочную линию невозможно, поскольку в таком случае пришлось бы просто прикрыть вузы. Можно только дивиться уловкам, на которые идут плохо подготовленные учащиеся, чтобы не вылететь, — ксерокопирование, перевод через копирку, похищение чужих рисунков, наем более опытных студентов с целью исполнения работ — смешная и трагичная симптоматика современных академических структур. Ради чего это все? Зачем?
Можно оправдать все издержки учебного процесса, если они ведут к достойным результатам, — но во что же в действительности выливаются шесть лет академического обучения? Один одаренный выпускник одного славного учебного заведения в прошлом году написал дипломное полотно «Гибель Помпеи». Что ж, наверное, стоит подождать теперь «Явления Христа народу», и «Медного змия» заодно... Есть и менее амбициозные вещи, из которых наибольшую славу справедливо приобрел триптих «Сборы на дачу» — триптих (!), заметьте, написанный человеком немного за двадцать, живущим сегодня, слушающим современную музыку, пользующимся, наверное, всякими электронным гаджетами, но в искусстве не находящим ничего остроумнее использования позднего передвижничества сидоровского розлива. Академические вузы зачастую порождают сейчас искусство, которого просто не может существовать в реальности, и тем самым становятся инкубаторами живых мертвецов. Любая критика здесь, тем не менее, опровергается приобретшей и в самом деле почти религиозный характер мантрой «мы отстаиваем славные традиции русской реалистической школы». Что это за славные такие традиции, мало кто может объяснить, но защиту их всяк считает своей наисвятейшей обязанностью.
В сущности, именно с мифическими «традициями» и следует связывать смехотворное состояние реалистически ориентированного искусства в сегодняшней России. Спросите суриковского или строгановского студента, кто такой, например, Люсьен Фройд, Паула Рего, Рэймонд Петтибон, Алекс Кац или Филип Перлстин. Искусство этих крупных современных авторов не находит отклика, потому как есть свое-родное — московская живописная школа, питерский «мыльниковский» рисунок, а лучшее — враг хорошего, это тоже все знают. Авторитаризм системы обучения усугубляет ситуацию. Культ художника — руководителя мастерской был типичен для советского художественного образования. Считалось само собой разумеющимся работать «под мастера» — с методической точки зрения подобная практика могла быть вполне успешной. Таким образом транслировалась и воспроизводилась в снятом виде манера Бродского, Грабаря, Дейнеки, Герасимова, затем — Мыльникова, Моисеенко, Филатчева. Теперь же, увы, мастерской может заведовать человек, не достигший творческих успехов и пользующийся своей преподавательской должностью в большей мере для реализации собственных властных амбиций, что не может принести его студентам никакого добра. Прежняя авторитарная модель при отсутствии подлинного авторитета функционировать не способна — возникает пагубная ситуация общего разочарования и апатии, в которой студент может развиваться и достигать успехов исключительно путем самообучения. И это путь наиболее стойких единиц, которые достаточно сильны, чтобы психологически порвать с мастерской — сюда они будут приходить за пару дней до семестрового просмотра, чтобы исполнить несколько проходных работ, чтобы не отчислили, а большую часть времени тратить на освоение действительно необходимой им современной художественной проблематики. Тем же, кто не способен развиваться обособленно, угрожает сомнительная перспектива: помимо следования ложным ориентирам и неприятных психологических последствий им грозит и самая страшная для современного художника потеря — упущенное время.
А не пишу ли я сейчас о каких-то давно потерявших актуальность проблемах? Острота взаимоотношений между современным искусством и академическими институциями будто бы преодолена. Честно говоря, скучно до смерти повторять по кругу — на публичных обсуждениях, в интервью, комментариях, текстах — одно и то же и не встречать понимания, но вопреки этой смертной скуке приходится — обстоятельства заставляют. Четыре года назад я пришел преподавать историю современного искусства в Строгановку. Начиная где-то с раздела, посвященного кубизму, я почувствовал, что становлюсь для части зала гораздо большим неудобством, чем обычный лектор. Как-то после лекции ко мне подошел серьезный такой, аккуратно причесанный молодой человек в очках и промолвил следующее: «А почему вы заставляете нас слушать о всяких еврейских художниках типа Пикассо? Это что, хорошо? Мне вот, например, не нравится...» Это исключительно мерзкий случай, но он красноречиво говорит о неспособности ряда людей воспринимать классический модернизм, а по мере продвижения учебного курса к нашим дням их количество даже в столь специализированном, фрондирующем, левацки настроенном некогда вузе, все возрастает. И не удивительно: реальность, которую я пытаюсь объяснить на занятиях, слишком отличается от реальности учебных мастерских, где выдаются задания на проект росписи банкетного зала посольства РФ или на памятник какому-нибудь государственному деятелю. Теоретический курс, который в своем охвате доходит до художников поколения Нейта Лоумана и Дэша Сноу, неминуемо входит в противоречие с академической реальностью, и лучшее, на что я могу рассчитывать, — это то, что кому-нибудь из слушателей откроется абсурдный характер сложившейся ситуации. И, к счастью, так постепенно происходит. Хочется надеяться, что со временем студент выйдет из нынешней пассивной позиции и решительно заявит свое требование к обновлению — без его голоса изменения, вводимые сверху, будут носить показной и непоследовательный характер.
Тем событием, которое в очередной раз привлекло внимание к напряженным взаимоотношениям академической школы и творческого волеизъявления художника, стала выставка CONTRA MATER, которую провел в стенах Московской государственной художественно-промышленной академии им. Строганова кураторский коллектив в составе меня и художника Алексея Соколова. Координатором этого проекта выступил Кирилл Гаврилин.
Центральная мысль экспозиции представлялась простой и ясной: если невозможно устранить противоречия между академической реальностью и актуальной художественной жизнью, то почему бы с максимальной честностью не исследовать эти противоречия, использовав самый благодатный материал, то есть деятельность тех художников, что получили высшее академическое образование, но творчески работают на территории современного искусства. Нам хотелось здесь предельной откровенности, чуть ли не саморазоблачения. Мы как бы хотели сказать: «Вот что, друзья-академисты, вы считаете нас корыстными, самовлюбленными, заносчивыми снобами, чуть ли не восторгающимися запахом собственных носков. ОК, давайте посмотрим, что мы за люди, давайте все по косточкам разберем — кто мы есть и как мы к такому состоянию пришли. У нас есть немало внутренних противоречий, масса комплексов, проблем роста и т. п., — но вот, смотрите, смотрите, пожалуйста — мы ничего не скрываем! Да, мы болеем теми же болезнями, что и все русское искусство наших дней, но, несмотря на хвори и немощи, мы, черт возьми, осмеливаемся говорить!». Полемический вызов очевиден, но основной конфликт был развернут внутри — для этого мы специально ввели в экспозицию откровенно невыставочный материал — наши же ученические штудии, эскизы и т.п., очень неровные — иногда добротно сделанные, но подчас и довольно скверные. Вот эти мертвые с художественной точки зрения работы здесь обрели вдруг какое-то устрашающее качество — один из входов был обыгран как пространство, где проводится студенческий просмотр — мы сымитировали фирменную «ковровую развеску». Щиты, где были вывешены рисунки, давили зрителя с двух сторон, формируя своего рода адский коридор, далее учебные вещи произвольно входили в тело экспозиции, где-то образуя самостоятельные блоки, где-то вступая в скрытую или явную конфронтацию с прочими произведениями. Внимание посетителя, таким образом, постоянно сбивалось, он начинал впадать в панику, чувствовал подвох, но далеко не всегда понимал, что же происходит. Мы сыграли по странным правилам нашей академической реальности в условном выставочном пространстве, и те, кто понял идею (а мы очень педантично подошли к ее разъяснению при написании релиза), оценил предложенную игру, хотя нашлись и такие люди, которые ничего не поняли и не читали, но выступили против, потому что современное искусство в их понимании априорно не может быть хорошим.
Надо заметить, что создание выставки на площадке, принадлежащей высшему учебному заведению, имеет свою специфику, плохо понимаемую посторонним человеком. Куратор постоянно находится на виду — через зал за время монтажа проходит множество любопытствующих доброжелателей и недоброжелателей, многие из которых не стесняются оскорбительно отзываться об увиденном в полный голос. Это в нашем случае бывало само по себе весьма забавно, а со временем начинало доставлять даже какого-то извращенного рода удовольствие, если бы изображающие праведный гнев защитники традиций, покинув рабочее пространство, не переходили к неправедному стукачеству, трезвоня высшим должностным лицам об увиденных «безобразиях». Подобные обитатели в академических стенах, к счастью, немногочисленны, но зато на редкость активны — в столкновении с ними любой нормальный человек терпит поражение, так как столкновение всегда оказывается закулисным. Ты даже не можешь понять, плоды чьих интриг пожинаешь — однако скрытому противнику уже удалось создать тебе впечатляющую славу, приписав твоей скромной персоне все мыслимые и немыслимые грехи. Когда я пытаюсь осознать причину скандальной известности, которая постигла наш проект, мне приходится списать ее на деятельность сих подковерных доброхотов.
Действительно, экспозиция CONTRA MATER по меркам современного искусства была совершенно безобидной. Сложно было предположить, что какие-то ее составляющие могут быть оскорбительными — в ней не было ни секса, ни насилия, ни спорных религиозных мотивов, ни политики. Более того, на открытии руководство поздравляло наш коллектив с удачей. А на следующий день разразилась буря. Координатор проекта Кирилл Гаврилин проинформировал нас о намерении ректора снять центральную инсталляцию второго этажа — это решение мне до сих пор непонятно. Во время монтажа мы образовали ее из двух компонентов — работы Вики Малковой и Полины Москвиной, представлявшей столкновение двух колясок — детской и предназначенной для покупок из супермаркета, и цветной скульптуры Саши Повзнера, изображающей согбенного художника Арсения Жиляева. На следующий день мы с Кириллом Николаевичем Гаврилиным намеревались отстаивать эти работы в ректорате, но они были спешно изъяты с выставки до нашего прихода без объяснения причин. Информация быстро распространялась по Москве, продуцируя многочисленные слухи, мне стали звонить встревоженные люди — художники, деятели прессы, представители галерей. Строгановку также засыпали негодующими письмами и звонками. Тем не менее была снята еще одна очень важная для нас вещь — темпера Саши Бирюлина «Захерачь белилами» — тут причины как раз более или менее понятны. Речь идет о ханжестве и конформизме некоторых представителей академической общественности, не привыкших ограничивать себя ни в чем в повседневности, но умирающих от страха при виде собственной идиоматики, выползшей наружу и воплотившейся в художественном произведении. Мы еще во время монтажа слышали за пределами зала негодующие крики: «Посмотрите, что они там написали! Вы видели это, нет, вы видели?! “Захерачь белилами!” Нет, вы можете себе представить — захерачь это, значит, белилами!!!»
В таком изувеченном виде выставка просуществовала до 17 октября, когда была снята «в связи с необходимостью провести отчетную выставку студенческих работ». С целью расставить точки над i мы провели круглый стол по проблемам высшего художественного образования и его отношений с актуальным художественным процессом, куда, подчеркиваю, были настойчиво приглашены все наши гипотетические критики — нетрудно догадаться, что не пришел ни один из них. Собравшиеся, в числе которых были совершенно разные по своим взглядам люди — профессор МГУ Вера Дажина, галерист Сергей Попов, художники Арсений Жиляев, Олег Татаринцев, Сергей Огурцов, Юля Ивашкина, собственно участники CONTRA MATER, представители прессы, студенты художественных вузов — нашли о чем подискутировать, но поняли также, что, по большому счету, желание диалога по заявленному кругу проблем оказалось односторонним, а противоположная позиция стала в буквальном смысле «потусторонней», категорически не желая проявляться, несмотря на все наши заклинания. Вот и все, казалось бы... Провал попытки диалога… Невозможно беседовать с тем, кто не желает слушать. Но есть тот посредник, важнейшее связующее звено, который, в сущности, и есть главный герой всей истории, — сам студент, голос которого доходит до обеих сторон, и он становится все активнее — это видно. Поэтому сейчас у меня есть несколько слов для него. Дорогой друг, подумай — во время того как ты спешишь на велике/скейте/роликах или просто протираешь свои «конверсы» по пути в вуз, пока в ушах твоих играет нечто, порекомендованное тебе «Питчфорком» или «Лукэтми» в диапазоне от Mastodon до A.S.A.P Rocky — просто подумай, нет ли какой-то тотальной подставы в том, что ты, сегодняшний, живущий сегодняшней жизнью и почитающий это за благо, придешь в свою мастерскую и будешь делать то, что хотят от тебя разочарованные, уставшие, потерявшие творческий драйв люди. Нет ли смысла потребовать чего-то иного, лучшего? Может быть, прямо сейчас? И, может быть, громче, ГРОМЧЕ, ГРОМЧЕ, ГРОМЧЕ!!!
