Спиритический сеанс с Кандинским
Незадолго до празднования конца света лауреаты премии Кандинского Анатолий Осмоловский, Алексей Беляев-Гинтовт, Вадим Захаров, Александр Бродский и Юрий Альберт решили поговорить с духом Василия Кандинского об искусстве. «Артгид» тихо сидел с диктофоном в углу, а потому расслышал лишь обрывки фраз.
Спиритический сеанс. Сцена из фильма «Доктор Мабузе, игрок». 1922. Режиссер Фриц Ланг. Источник: gialli.it
Художники сидят в полумраке за круглым столом, на котором стоит фотография Кандинского и горят свечи. Они берутся за руки, призывают дух проявить себя, дух появляется и, не дожидаясь вопросов присутствующих, начинает интересоваться последними новостями местной художественной жизни.
Василий Кандинский: Куда направлена эта жизнь? К каким сферам взывает душа художника, если и она творила? Что она хочет возвестить?
Анатолий Осмоловский: Художники должны заниматься не тем, чтобы создавать какие-то идиотские произведения искусства, а заниматься созданием творческой среды. Это единственная подлинная вещь.
Алексей Беляев-Гинтовт: От высокой идеи все равно не отказаться. Как сказал Гейдар Джемаль, отказ от сакрального есть банализация сознания.
Вадим Захаров: Художник, сколько бы он ни говорил, что он индивидуален, все равно находится под фокусом прожекторов внимания общества. Иначе бы он не был художником. Он был бы просто странным человеком, ну или сумасшедшим.
Александр Бродский (пожимает плечами): Я плохо информирован и не знаю большую часть современных художников… Мне повезло, что я работаю не один. У меня есть маленькое архитектурное бюро и несколько молодых хороших ребят, которые знают массу полезных вещей.
Юрий Альберт: Я не верю в самолегитимацию художника: «Я объявил себя художником, значит, я художник» — это не работает.
Василий Кандинский (несколько озабоченно): Сознательно или бессознательно художники следуют словам Сократа: «Познай самого себя!» Сознательно или бессознательно они начинают обращаться главным образом к своему материалу; они проверяют его, кладут на духовные весы внутреннюю ценность его элементов, необходимых для создания их искусства.Алексей Беляев-Гинтовт (вскакивает с места): Меня привлекает эстетика совершенных форм. Я — аполлонист.
Анатолий Осмоловский: Думаю, что Беляев-Гинтовт не талантливый художник… Эстетическая составляющая в творчестве Беляева-Гинтовта равна нулю.
Алексей Беляев-Гинтовт (садится на место): Осмоловский недуэлеспособен. Я не считаю его равным себе с этической точки зрения.
Вадим Захаров (обращаясь к Кандинскому): В Москве очень много достойных художников.
Юрий Альберт: Из чего делается искусство? Кто-то его делает маслом, кто-то акрилом, кто-то кровью и сердцем, кто-то дерьмом и кровью. А результат, в общем, один — скучные стерильные холсты.
Анатолий Осмоловский: Современные русские художники очень мало заботятся о том, чтобы сделать качественное визуальное событие. Остроумие, ирония для них важнее. Я считаю, что это проблема.
Василий Кандинский (строго поглядывая на художников): Истинное произведение искусства возникает таинственным, загадочным, мистическим образом «из художника». Отделившись от него, оно получает самостоятельную жизнь, становится личностью, самостоятельным, духовно дышащим субъектом, ведущим также и материально реальную жизнь; оно является существом.
Алексей Беляев-Гинтовт: Если художник Традиции проделывал огромную аналитическую работу в своей мастерской и предъявлял, как правило, результат, то ХХ век взял на себя смелость озадачивать зрителя неким необъяснимым фрагментом реальности в выставочных залах, предлагая зрителю проделать за него аналитическую работу. Мне кажется, это позиция тунеядца.
Вадим Захаров (разводит руками): Я не ставлю перед собой задачу развлечь зрителя, моя задача, может быть, поставить зрителя в тупиковую ситуацию.
Анатолий Осмоловский: На мой взгляд, подлинная позиция художника заключается в том, чтобы заниматься самим собой. Это, естественно, не утверждение, а гипотеза.
Вадим Захаров: Парадокс в том, что активный ты (а я активный художник и действую, если считаю нужным) или пассивный, результат очень схожий — не складывается стабильная система галерей, коллекционеров, кураторов вокруг русского искусства.
Юрий Альберт (усмехаясь): А кто сказал, что будет легко? Это сомнительное понимание, будто искусство — это область свободы. Это как раз тот самый концлагерь, в который мы добровольно и с песнями входим.
Василий Кандинский (назидательно): В такие времена искусство ведет унизительное существование, оно используется исключительно для материальных целей.
Анатолий Осмоловский (бьет кулаком по столу): Капитализм действительно бесчеловечная система, построенная на манипуляции и обмане!
Вадим Захаров (ставит упавшие свечи обратно в подсвечники): Сейчас опять все вверх ногами. В свое время мы ждали, когда русские коллекционеры начнут покупать наше искусство. Сейчас его покупают только русские коллекционеры. Таким образом, русское искусство тотально возвращается в Россию, а значит, со временем станет опять локальным.
Алексей Беляев-Гинтовт (завязывает шнурок и вылезает из-под стола): …о чем мы говорили? А, меня насыщают энергией гигантские коллективы!
Анатолий Осмоловский (тихонько в сторону): Большие деньги влияют на психику, редко в лучшую сторону.
Алексей Беляев-Гинтовт (обиженно): Можно только удивляться моей выдержке и терпению: будучи человеком брезгливым, я никак не реагирую на океан лжи в свой адрес.
Василий Кандинский (раздраженно): «Конкуренция» растет. Дикая погоня за успехом делает искания все более внешними. Маленькие группы, которые случайно пробились из этого хаоса художников и картин, окапываются на завоеванных местах. Оставшаяся публика смотрит, не понимая, теряет интерес к такому искусству и спокойно поворачивается к нему спиной.
Вадим Захаров (разводит руками): Никому не нужно современное искусство, с ним сегодня только проблемы... С современным искусством связаны скандалы, и организаторы выставок еще подумают, приглашать современных художников или нет, потому что мало ли что они там выкинут. Современное искусство стало своего рода пугалом для общей культурной системы в России.
Алексей Беляев-Гинтовт: Я твердо убежден, что искусство никому ничего не должно, даже в размытой современной характеристике. Но я допускаю, что оно может быть политически окрашенным.
Александр Бродский: Меня однозначно отталкивает все, что связано с политикой. Эта сторона новостей для меня полностью отсутствует. Автоматически я что-то слышу: не то чтобы я не знал, кто такой Путин…
Юрий Альберт (отодвигает свой стул от стола): Что касается меня — я всегда был несколько в стороне, несмотря на то, что для меня крайне важен факт: мы одна команда, одна компания.
Василий Кандинский (повышенным тоном): Всякое произведение искусства есть дитя своего времени, часто оно и мать наших чувств. Так каждый культурный период создает свое собственное искусство, которое не может быть повторено.
Алексей Беляев-Гинтовт: Мною руководит миф о царе Мидасе, обращавшем все, к чему он прикоснется, в золото. Главное тут, конечно, прикосновение, а не золото.
Вадим Захаров (в сторону): Как думают многие художники 1990-х — мне абсолютно непонятно.
Алексей Беляев-Гинтовт (снова вскакивает с места): Я говорю о клокочущем, об атакующем стиле, о героике созидания!
Вадим Захаров (хватается за живот): От слов «шоу», «дизайн», «ивент», «показ» и многих других (им нет уже конца) меня начинает мутить.
Алексей Беляев-Гинтовт (обиженно): Я сказал ровно столько, сколько хотел. Если ты ждешь от меня покаяния перед Осмоловским и всей этой компанией — не дождешься, каяться мне не в чем!
Василий Кандинский (переходит на крик): В наше время менее, чем когда-либо, возможно выработать совершенно законченную теорию, создать сконструированный генерал-бас живописи.
Анатолий Осмоловский (эмоционально): От современного искусства нужно учиться получать эстетическое удовольствие, это требует умения так же, как и получение удовольствие от смотрения классических картин.
Юрий Альберт (вскакивает): Мы не можем окончательно понять или не понять натюрморт Сезанна. Для меня важно, что у нас есть определенный объект непонимания. И для меня это искусство.
Александр Бродский (отстраняясь от стола): Не то чтобы мне было неинтересно, но я от природы страшно ленив. Не могу сказать, что совсем нелюбопытен, нет, мне интересно, что делают коллеги, но, видимо, не настолько сильно, чтобы специально посвящать этому время.
Юрий Альберт: У меня же давно репутация зануды, еще со времен APTARTа. Мол, уже нью-вейв давно настал, а он все про Кошута, про концептуализм…
Вадим Захаров (бьет себя кулаком в грудь): Честно, мне стало абсолютно все равно, являюсь ли я концептуалистом или нет, принадлежу я к этой школе или какой-либо еще. Я свободен внутренне.
Юрий Альберт (залезает на стол): Любовь к искусству не может быть полностью личной. В ней всегда есть что-то социальное, что-то искусствоведческое, иначе никто бы ничего понять и любить не смог.
Вадим Захаров (кричит и машет руками): Кладбище — вот идеальное поле для искусствоведа.
Александр Бродский (обращаясь к Кандинскому): Спасти дух невозможно. Но другой дух можно вызвать.
Дух Василия Кандинского обиженно улетает прочь через форточку. Сквозняк задувает свечи.
В материале использованы фрагменты из книги «Василий Кандинский. О духовном в искусстве» (1910) и фрагменты из интервью с художниками-лауреатами премии Кандинского в следующих СМИ:
Юрий Альберт:
Частный корреспондент, 27 сентября 2011
Культура, № 28 (7641), 24 июля – 30 июля 2008
Артхроника, 2006, № 7
Алексей Беляев-Гинтовт:
Афиша, 26 мая 2010
Артхроника, 2009, № 1
Time Out, 24 ноября 2009
Александр Бродский:
WinzavodArtReview, № 3, 2009
www.polit.ru, 16 июня 2005
Вадим Захаров:
Interview Russia, 10 мая 2012
РИА Новости, 15 марта 2010
Артхроника, № 3, 2008
Анатолий Осмоловский:
Беседа с Андреем Ковалевым на сайте www.guelman.ru
Украинская правда (опубликовано на сайте ocmopolis.ru)
Артхроника, 2008, № 1
