Протей Темен: «Я русский художник первой волны цифровой глобализации»

Протей Темен: Должен сделать важное уточнение: символы в моих работах не всегда отвечают за конкретное понятие. Так как формы абстрактны, они позволяют интерпретировать их значение в контексте. Это разработка индивидуального языка на синтезе различных изображений. Моему сознанию необходимо разложить вещь на составляющие, а потом создать из этих элементов новое. Один из моих друзей называет меня «человек-робот», потому что я всегда все раскладываю по папкам. У меня на компьютере есть раздел под названием «Словарь», его содержимое — это коллекция элементов, разделенных по признакам: фоны, цифровые и реальные объекты, видео. Из каждого нового проекта в него поступают отдельные части на хранение. Кроме формы как силуэта я использую матрицу пластической выразительности: в ней существует взаимозависимость медиума, материалов и характера изображения для выявления уместного применения. В определенный момент, когда к этим элементам будут закончены также и описания, я планирую публикацию «Словаря» на сайте, в роли условного переводчика. 

 

П.Т.: Из двух институтов я сбежал. Сначала из Гуманитарного института телевидения и радиовещания, где учился на художника-постановщика. Телевидение оказалось не таким прекрасным, как я себе представлял. Когда я только поступал, казалось, что это действительно круто, но теперь я рад, что не связан с ТВ. Потом был Международный институт рекламы. С ним, по идеологическим соображениям, тоже были прерваны отношения до его окончания. А третьим был Институт проблем современного искусства. С точки зрения изменения работы мозга ИПСИ из учебных заведений повлиял на меня больше всего. За полгода лекций система ценностей и взглядов на базовые вещи сильно изменилась. Это был тот формат получения информации, которого мне не хватало. Еще он дал мне новых друзей. А вообще я начал работать в 14 лет, и всю жизнь занимался тем, чем умел, — картинками и системами картинок. В начале 2000-х я понял, что мне нужны персональные художественные проекты, в которых я могу рассказывать то, что хочу.

 

П.Т.: Да, конечно, а каким же еще. Есть четкое ощущение, что на мой менталитет сильно повлияли 1980-е, которых я на самом деле почти и не видел, потому что был совсем ребенком. Но при этом нельзя игнорировать то, что мы росли вместе с интернетом. Он практически у нас на глазах появился. Его возможности позволили намного проще получать новый визуальный опыт. Да и международные связи мы получали быстрее, чем поколение наших родителей. Но в то же время как будто медленнее, чем те, кто моложе нас на пять-десять лет. Эта разница в восприятии очень сильна. Так что если нужно сформулировать, то лучше так: я русский художник первой волны цифровой глобализации.

 

П.Т.: Увлекательно, хотя про всю Россию сложно говорить — не покидает ощущение явной локальности происходящего. Похоже на клуб по интересам. Именно это и приводит к тому, чего не хватает: нет общности сцены, и отсутствует возможность хоть как-то оценить масштаб. Со своей стороны, я пробую менять принцип общения внутри группы — закончил сайт «Йозеф Бойс энд Гёрлс», это независимая скромная картотека свежих авторов, работающих сейчас по Москве — России. Там будет возможность сортировать и искать информацию об авторах по медиумам и темам. Такой инструмент дополнительно расширит возможности контакта участникам художественной сцены и теоретически будет полезен для непрофессиональной аудитории выставок в качестве путеводителя.

 

П.Т.: Можно, конечно, попробовать поговорить о России, но разговор все равно получится о Москве. У нас очень небольшой рынок, соответственно, и галерей не слишком много. Это в Нью-Йорке, если ты, например, занимаешься тем, что капаешь расплавленный пластик на велосипед, у тебя есть три галереи на выбор: одна занимается велосипедами, другая пластиком, а третья растапливанием пластиковых веществ. В Москве же можно пойти либо к более коммерческим, либо к более умным, либо к тем, кто только начал, — все зависит от того, с кем ты видишь себя по духу. Мне кажется, что в российском художественном мире крайне жесткая дифференциация по тусовке, она и диктует разные модели поведения.

 

П.Т.: Немного бесполезно сидеть взаперти — вряд ли можно что-то сделать в информационной блокаде. Нельзя исключать возможность существования автора-пузыря из вакуума, но и в таком «полом» случае нужен хоть какой-то повод. А его можно найти, только проведя хотя бы минимальную работу по поиску, а для этого нужно обладать базовым понятийным аппаратом. Хотя вообще все перечисленные тобой пункты я бы не назвал взаимозаменяемыми: чтобы автомобиль был полезным, ему нужны и колеса, и двигатель, и дорога.

 

П.Т.: Над темой черного пятна. Пятно было одним из основных образов, который использовался мною ранее, и до сих пор привлекательно для меня по многим причинам: в одном случае оно маскирует лишнее на изображении, скрывая суть, в другом — становится силуэтом и почти знаком, это и тень от человека, и воронка в космосе. Сейчас мне интересно переводить его в более нарративную форму — для этого появился цикл работ Jeronimo, включающий в себя графику, видео и объекты.

 

Пятно начинает обретать больше человеческих свойств и становится самостоятельным персонажем, через которого транслируется текст внутри или снаружи изображения. Диалог происходит как через образы, так и через открытый текст. Первым чек-пойнтом процесса я вижу создание плотной среды, связавшей вместе все предыдущие циклы за последние шесть лет. Сейчас готово пять листов графики, десять минут анимации и порядка тридцати видеотекстур — объекты только ждут производства. Первый показ планирую с января — февраля следующего года.