Тифлисский серебряный век
В галерее «На Шаболовке» летом 2019 года прошла выставка «Левее левизны. Грузинский авангард в книге», созданная по мотивам исследования букиниста и историка книги Павла Чепыжова. Проект посвящен книжному авангарду, который создавался и издавался в Тифлисе в конце 1910-х — начале 1920-х годов. «Артгид» рассказывает о главных литературно-художественных объединениях, прославивших это место и время, и об оставшихся в истории лидерах грузинского авангарда.
Давид Какабадзе. Без названия. 1920. Картон, масло. Courtesy Коллекция Кармен Тиссен-Борнемисса, находящаяся на временном хранении в Музее Тиссена-Борнемиссы, Мадрид
Творческая жизнь в Тифлисе 1920-х била ключом — на фоне революционных потрясений и последовавшей за ними гражданской войны относительно спокойная и всегда радушная столица Грузии казалась землей обетованной. Для многих поэтов, музыкантов и художников она стала к тому же транзитной остановкой на пути в эмиграцию. Что ни день, появлялись новые литературно-художественные объединения, театры, студии и артистические кафе, издавались журналы, печатались книги и манифесты. Увлеченная символизмом поэтическая группа «Голубые роги» делила арт-сцену с поэтами-заумниками. Наивная живопись Нико Пиросмани, ставшая одним из отправных моментов в развитии грузинского авангарда, соседствовала с высоким модернизмом Ладо Гудиашвили. Давид Какабадзе, самый изобретательный и радикальный из грузинских авангардистов, был одержим идеей создания национальной грузинской школы в искусстве. На рубеже 1910–1920-х годов за Тифлисом — в Тбилиси его переименуют только в 1936-м — закрепилась репутация «маленького Парижа», приютившего Сергея Судейкина и Алексея Крученых, Василия Каменского и Николая Евреинова. Илья Эренбург в знаменитой книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь» справедливо заметил, что «Тифлис в тот период был «случайным полустанком, на котором остановился поезд времени. […] Различные века сосуществовали в этом удивительном городе».
«Голубые роги»
Воспитанные на европейской модернистской поэзии, «голуборожцы» впервые заявили о себе в 1915 году, когда вышел в свет их одноименный альманах. Это к ним обращается Сергей Есенин в стихотворении «Поэтам Грузии» («Вино янтарное в глаза струит луна, / В глаза глубокие, как голубые роги...»). Лидерами группы были поэты Тициан Табидзе и Паоло Яшвили, которые, как отмечают многие исследователи, реформировали грузинское стихосложение на манер русских футуристов. Приятельствовавший c ними Илья Эренбург писал, что они «прекрасно знали, любили русскую и французскую поэзию, Пушкина и Бодлера, Блока и Верлена, Некрасова и Рембо, Маяковского и Аполлинера». Табидзе изучал филологию в Московском университете и был вхож в столичные символистские круги. Яшвили, «поэт планетарной женственности», как назвал его будущий духовный лидер группы Григол Робакидзе, учился в Париже. Сам Робакидзе, автор программной статьи «Грузинский модернизм», увлекался ницшеанством и был знаком с идеями Вячеслава Иванова.
В своем манифесте, со всей очевидностью отсылающем к футуристическим текстам, «голуборожцы» писали: «“Первословие" наше ядовито, оно, как кипящая сталь, обожжет Ваше сердце, враги святейшего искусства; Вас, которые не верят в царство искусства и перед его высоким престолом не признают наше подданство навеки». Они видели себя продолжателями дела французских «проклятых поэтов» и одновременно хотели быть, в подражание футуристам, ниспровергателями устоев («Мы хотим, чтобы Грузия превратилась в безграничный мечтательный город...»). Эта молодецкая спесь в сочетании с европейским бэкграундом дала повод Осипу Мандельштаму в статье «Кое-что о грузинском искусстве» ехидно заметить, что «они ублажают себя и своих читателей дешевой риторической настойкой на бодлэрианстве, дерзаниях Артура Рэмбо и упрощенном демонизме». Реплика была лишь отчасти справедливой. Ориентиром для «голуборожцев» служили традиции символизма в сочетании с исполненным авангардистского пафоса требованием пересмотра всех существующих ценностей.
Пристанищем «голуборожцев» было открывшееся в 1919 году артистическое кафе «Химериони», стены которого по просьбе поэтов расписали Сергей Судейкин, Ладо Гудиашвили и Давид Какабадзе. Особенно удачной получилась монументальная работа Судейкина. Сегодня она по праву считается одним из главных произведений художника грузинского периода. Судейкин изобразил Табидзе в образе печального Пьеро, а Яшвили — в испанском плаще среди экзотических цветов. Сейчас пространство кафе, которое расположено в подвале здания, принадлежащего Государственному театра имени Шота Руставели, выполняет функцию театрального гардероба.
«Малый круг»
Объединение «Малый круг» просуществовало недолго, но его выставки оставили след в творчестве сразу нескольких крупных художников. Среди них — Сергей Судейкин, Савелий Сорин и Евгений Лансере. Судейкин бежал в Грузию из Крыма, пробыл там недолго, но почти сразу сблизился с «голуборожцами». Он высоко ценил Ладо Гудиашвили, в искусстве которого находил наивысшую точку развития грузинского духа («Все, что делает этот художник, наполнено той национальной мощью, которой не хватает Западу...»). Вместе с Гудиашвили, Александром Зальцманом, Борисом Фогелем и другими художниками Судейкин принял участие во второй выставке «Малого круга», открывшейся на Головинском проспекте (ныне проспект Шота Руставели) 20 мая 1919 года.
Похожий путь проделал Сорин. Надеясь переждать беспорядки, он также уехал накануне октябрьских событий из Петрограда в Крым, но был вынужден двигаться дальше. О его участии в выставке «Малого круга» пишет в дневнике Вера Судейкина: «Сережа с Сориным идут с утра на выставку. Все благополучно. Вечером Сережа едет к Городецкому… О Сорине сказал: “Прежде у него были очень сладкие портреты”». Сорин в Тифлисе много работал над портретами — писал местных красавиц, занимался интерьерными росписями в артистических кафе и кабачках. Но всего через год после второй выставки «Малого круга» Судейкин и Сорин с семьями отплыли из Батуми во Францию. Третья выставка «Малого круга» прошла уже в Париже в 1920 году.
Евгений Лансере, «мирискуссник» и представитель известного артистического клана, пробыл в Грузии гораздо дольше. Он прибыл в Тифлис в 1920-м уважаемым академиком и посвятил немало работ воспеванию красот кавказской природы. Однако в первую очередь его пребывание здесь было отмечено государственной службой. С именем Лансере связано основание в Грузии Академии художеств, где с 1927 года он служил деканом факультета живописи, и прочие масштабные преобразования. О других художниках и поэтах, прибывших в Тифлис из Москвы и Петрограда, он отзывался с неизменным пренебрежением: «В художественном мире — злобы дня — Судейкин и Сорин, заработавшие массу денег здесь и в Баку и теперь собирающиеся ехать в Париж. <...> Шумят футуристы — главным образом — поэты — печатают всякие вздорные брошюрки на “заумном” языке». Сам Лансере покинул Грузию в 1934 году в звании Заслуженного деятеля искусств Грузинской ССР.
«Синдикат футуристов» и «41°»
Одним из первых насаждать футуризм в Грузии начал поэт Алексей Крученых. Он приехал сюда весной 1916 года, чтобы разделаться с военной службой, и первый год посвятил преимущественно теоретическим работам о заумном языке. А в 1917-м, завершив образование в Петроградском университете, в Тифлис вернулись Кирилл и Илья Зданевичи. Их встреча с Крученых вылилась в создание первой футуристической группы в Грузии — «Синдиката футуристов». В нее также вошли поэты и художники Николай Чернявский, Ладо Гудиашвили, Кара-Дарвиш (Акоп Генджян) и Зигмунд Валишевский, многие из которых впоследствии были практически забыты. Правда, объединение просуществовало всего-ничего — в 1918 году группа распалась. На память о себе «Синдикат» оставил ряд теоретических текстов и статей о живописи (в том числе об одной из выставок Кирилла Зданевича), а также созданный Крученых в эти годы время сборник «Учитесь худоги».
Через некоторое время в Тифлис прибыл Игорь Терентьев. Вместе с ним Илья Зданевич и Крученых назовут себя «дуэтом трех идиотов» и создадут новое объединение — «41°». Как и полагалось футуристам, они стремились эпатировать общественность, но благодушная грузинская публика воспринимала их выходки доброжелательно. Поэты утверждали заумь как обязательную форму воплощения искусства и скромно называли себя «наиболее авангардной и могущественной организацией в области поэтической промышленности». За годы жизни в Тифлисе Крученых создал немало книг, включая несколько важнейших работ по теории «сдвига» (в продолжении этих работ он выпустит в 1922-м в Москве опус «Сдвигология русского стиха»). Терентьев издал в Тифлисе два сборника стихов, а также две теоретические книжки, в которых изложил свои принципы стихосложения («Трактат о сплошном неприличии» и «17 ерундовых открытий»). Зданевич работал как типограф, делавший обложки для книжек Терентьева и Крученых, и в то же время создавал футуристические пьесы. Вышедшая в 1923 году пьеса «лидантЮ фАрам» завершила пенталогию «аслааблИчья. питЁрка дЕйстф», ставшую одним из его магистральных произведений.
В 1918 году поэты основали футуристический университет «Футурвсеучбище», который обитал в популярном артистическом кафе «Фантастический кабачок» в здании бывшей столярной мастерской. Здесь проводились поэтические сеансы, читались лекции, велись жаркие споры. За два года существования университета его основатели прочитали около полусотни лекций и провели несколько знаковых диспутов. Группа распалась, когда Алексей Крученых уехал в Москву, а Илья Зданевич засобирался в Париж. Он отплыл на торговом судне, не взяв с собой ничего, кроме манифестов и книг, изданных вместе с соратниками по группе. Во Франции Зданевич возьмет себе псевдоним Ильязд и с новыми силами попытается воскресить группу «41°». Но Крученых отнесется к его инициативе скептически. А Терентьев, который рассчитывал тоже переехать в Париж, где уже обосновалась его семья, уехать не смог — визы во Франции перестали давать. Он вернулся в Москву, поставив точку в истории группы.
«Цех поэтов» и «Кольчуга»
Для акмеиста Сергея Городецкого, в Первую мировую войну — корреспондента газеты «Русское слово», грузинский период тоже выдался чрезвычайно плодотворным. Городецкий активно выступал в прессе, толкуя о русской поэзии, судьбах интеллигенции и прочих материях, выпустил несколько стихотворных сборников. Первый «Цех поэтов» они с Николаем Гумилевым основали, как известно, еще в 1911-м, ориентируясь на европейские ремесленные объединения. Опекаемый Городецким тифлисский филиал, по идее, создавался по образу и подобию петроградского, но получилось нечто иное. Новый «Цех поэтов» заработал в 1918 году. Каждое его собрание, всегда многолюдное, вызывало споры. Однако воспоминания учеников о своем наставнике и созданной им школе крайне противоречивы. Для одних «Цех» был местом приобщения к тайнам поэтического слова, для других — ареной для выступлений напыщенного и чересчур болтливого учителя. Единственным значимым событием в жизни объединения так и остался выход в свет их первого поэтического сборника «Акмэ» в 1919 году.
Вскоре после этого Городецкий перебрался в Баку, а часть его учеников присоединилась к поэтическом собраниям в «Фантастическом кабачке» и другим объединениям. Одним из них стал созданный годом ранее альтернативный цех «Кольчуга». Его основал Юрий Деген — поэт, прозаик и литературный критик, порвавший с группой Городецкого вскоре после вступления в нее. Мерилом поэтического дарования для Дегена был Михаил Кузмин. Деген стал в Тифлисе одним из первых поэтов, подвергшихся репрессиям. В 1923 году его обвинили в создании контрреволюционной организации и приговорили к расстрелу.
Подобный, пусть и не столь быстрый финал, ждал многих героев грузинского авангарда — в этом Тифлис не отставал от главных советских столиц. Игоря Терентьева — не только поэта, но художника и театрального режиссера, в 1931-м ненадолго арестованного, в 1937-м взяли повторно и расстреляли в московской Бутырке. Тогда же в Тбилиси расстреляли обвиненного в национализме, вредительстве и работе на французскую разведку Тициана Табидзе. Паоло Яшвили, отказавшийся написать статью-донос на Табидзе, застрелился сам во время погромного собрания в Доме писателей Грузии. Кирилл Зданевич, в 1949-м арестованный и отправленный в Воркуту, дождался свободы и реабилитации только в 1957 году. Давид Какабадзе умер в 1952-м, и в последние десятилетия жизни вынужденно мигрировал от абстракции к реализму. Он находил редкое утешение в театральных постановках и едва ли надеялся, что войдет в историю искусства как авангардист.
