Советский конструктор вечной жизни

В сентябре 2018 года вышел в прокат документальный фильм «Бедные люди. Кабаковы», подготовленный Музеем современного искусства «Гараж» к 85-летию Ильи Кабакова. Вдохновленный фильмом художник Арсений Жиляев, обладающий даром видеть в разных произведениях русского искусства явления космизма, специально для «Артгида» написал о космистском Кабакове и о том, почему художник, прославившийся тотальными инсталляциями, в последние годы все чаще обращается к станковой живописи.

Илья Кабаков на монтаже своей инсталляции «Человек, улетевший в космос из своей комнаты» (1985). 2012. Фото: Perry van Duijnhoven/Flickr

Мы видим сумеречный коридор, потом фасад дома с небольшой пристройкой, в ней светятся окна и, возможно, что-то происходит внутри. Камера вздрагивает. Заглядываем в окно: на переднем плане угол кухонной столешницы, на ней ваза с фруктами, стакан, две нераспакованные книги в прозрачной пленке (возможно, каталоги), пустой обеденный стол и выглядывающие по его периметру спинки стульев, на заднем плане крупное домашнее растение, деревянная обивка стены с рядом узких темных проемов. Под потолком два строгих светящихся плафона в форме полусфер, как в советских научных учреждениях или библиотеках. За столом лицом к зрителю — одинокая фигура Ильи Иосифовича Кабакова. Он в клетчатой сине-белой рубашке, вытянутая немного вперед рука лежит на столе, голова опущена, лица не видно, только седой затылок. Камера дрожит. Возможно, художник задремал или же чем-то подавлен и напряженно размышляет. Его немного запинающийся закадровый голос: «У меня совершенно очевидно космическое такое... тяга к космизму, космосу...» Так начинается фильм «Бедные люди. Кабаковы», посвященный жизни и творчеству Ильи и Эмилии Кабаковых.

Кадр из фильма «Бедные люди. Кабаковы». Россия, 2018. © Музей современного искусства «Гараж»

Кабаков за кадром продолжает вспоминать: он рассказывает, как в молодости в одиночестве ходил по берегу Черного моря от Ялты до Феодосии, испытывая «безумные космические переживания». А однажды ночью, когда он смотрел на звездное небо, оно трансформировалось таким образом, что художник почувствовал себя им окруженным: «Звезды вдруг поплыли, Земля страшно сжалась, и я ощутил себя неуверенно на поверхности этого маленького шарика — я увидел, что космос идет сзади на меня вместе с моей планетой, и мозг начал лопаться от ужаса». То же самое переживание космического ужаса является главным медиумом в случае с тотальной инсталляцией, с которой чаще всего связывают имя Кабаковых.

Можно говорить, что методологически все инсталляции дуэта так или иначе связаны с особым образом структурированным переживанием пространства, эхом отсылающим к трансформациям звездного неба. Но есть одна, в которой небо еще и становится центром притяжения. Речь о, пожалуй, самой известной инсталляции художника — «Человек, улетевший в космос из своей комнаты», впервые показанной в московской мастерской Кабакова в 1985 году. Зрителю предъявлена заколоченная следователями комната в коммунальной квартире, житель которой при помощи самодельного устройства совершил побег из советской действительности, скрывшись в небесах. Сквозь якобы наспех сколоченные необработанные доски можно рассмотреть небольшое пространство примерно 2×2 м. Стены оклеены советскими пропагандистскими плакатами. В углу чертежи и наброски неких завихрений, под ними небольшой макет города и чертеж с траекторией полета. Напротив места, откуда наблюдает зритель, — картина, изображающая Красную площадь, с которой осуществляется запуск ракеты. В центре комнаты — раскладушка, два стула с перекинутой между ними доской и катапульта на резинках, прикрепленных к стенам. В потолке большая дыра, на полу мусор, осколки и мелкие вещи. Рядом с комнатой предбанник, коридор, выкрашенный в типичные советские грязно-коричневые цвета. На стене небольшая полка, где располагаются тексты соседей с описанием произошедшего.

Илья Кабаков. Человек, улетевший в космос из своей комнаты. 1985. Инсталляция, смешанная техника. Центр Жоржа Помпиду, Париж. Национальный музей современного искусства/Центр индустриального творчества. Вид инсталляции на выставке «В будущее возьмут не всех» в Тейт Модерн, Лондон. 2017. © Ilya Kabakov. © Tate Photography (Andrew Dunkley)

Со слов художника, в инсталляции описывается ситуация побега в рай, но побега, спланированного советским человеком, воспитанным на диалектическом материализме и вере в безграничные возможности разума. Это означает, что человек, улетевший в космос из своей коммунальной квартиры, одинаково не верил ни в обещания религии, ни в западную пропаганду. Советскую он тоже, видимо, не особенно воспринимал, но в качестве подпорок для космической катапульты она могла быть полезна. Это очень похоже на то, как относились к своим целям отцы-основатели русского космизма Николай Федоров и Константин Циолковский, на которых Кабаков ссылается в своем инсталляционном тексте. Федоров утверждал, что смерть — это проблема технического характера, а покорение космоса, являющееся необходимым следствием нужды расселения воскрешенных поколений, — лишь вопрос времени. Циолковский шел еще дальше, утверждая, что умирание человека всегда сопровождается освобождением атомов с возможностью их нового соединения в более развитые системы, а преодолеть земное притяжение можно легко, правда, нужен реактивный двигатель.

Из деревенского кружка любителей космических аппаратов, который организовал чудаковатый учитель Циолковский, не вышло почти никакого проку. Железные дирижабли не взлетали, а ракеты возвращались на Землю в виде осколков. Если бы кто-то задался целью собрать их вместе и выставить в музее, скорее всего, получилась бы инсталляция, напоминающая пространство «улетевшего в космос» с его мусором, осколками и остатками «пускового механизма». Тем не менее, несмотря на неудачи, Циолковский не оставлял попыток найти рациональное решение проблемы и вдохновил первое поколение советских космических конструкторов, которые через пару десятилетий после него вывели на околоземную орбиту искусственный спутник, а затем и человека.

Герой одной из самых известных инсталляций Кабакова, несмотря на всю абсурдность своей затеи, тоже сохраняет серьезность и свойственную советским чудакам-самоделкиным изобретательность (ссылки на изобретателей-самоучек дает и сам художник: «Герой поставил перед собой задачу найти техническое решение побега из коммуналки, и не куда-нибудь, а сразу в рай. То есть жить в таких условиях нельзя, но зато можно придумать механизм, с помощью которого будет возможно спасение.

Мечта о свободном парении в воздухе, о высвобождении от тягот земного существования породила у нас такое количество изобретателей, как нигде. Все эти прыжки с колоколен на парусиновых крыльях, геликоптер Кибальчича. А великое изобретение ракеты Циолковским, которое так пригодилось Королеву? А что такое летатлин, как не индивидуалистическая попытка спастись в одиночку?»[1]. Со слов его соседа по коммуналке (текст представлен внутри инсталляции), в теории идея полета выглядела следующем образом:

«Он представлял себе всю Вселенную пронизанной огромными пластами энергии, “уходящими куда-то вверх”. Эти гигантские уходящие вверх потоки он называл “лепестками”. Плоскости движения галактик, звезд и планет не совпадают с направлением движения энергии этих “лепестков”, а пересекают их, периодически проходя через них. Так и Земля вместе с солнцем периодически пронизывает один из таких огромных “лепестков”. Если знать момент этого прохода, то можно было бы перескочить с орбиты Земли на “лепесток”, то есть войти, включиться в могучий поток энергии и умчаться с ним вверх. Он сказал мне, что знает, вычислил этот момент. По времени он длится совсем недолго, около двенадцати минут. Этот день он держал в тайне. Но чтобы войти в “лепесток”, нужно было придать своему телу первоначальное движение, инерцию, чтобы уносящая сила как бы подхватила тебя. В этом первоначальном подъеме вверх он рассчитывал на энергийные поля Луны и двух планет — Сириуса и Плутона, которые в начальный момент добавят необходимую тягу за счет особых космических конусов. Для этой пересадки на “лепесток” он и задумал свой ПРОЕКТ. Осуществил он его 14 апреля 1982 года в середине ночи... Чтобы осуществить свой план отлета, он решил построить у себя в комнате катапульту, которая придаст в момент взлета первоначальную скорость и, по расчетам, поднимет его на высоту 40 метров над землей, где он войдет в сферу действия энергии “лепестка”. 4 растяжки катапульты из толстой резины он укрепил по двум углам и по обеим сторонам комнаты и, натянув их, закрепил катапульту на крюке, ввинченном в пол комнаты. Замковое устройство на крюке должно было внезапно освободить седло катапульты. Но в момент ему еще надо было пройти потолок комнаты, чердак и крышу дома. Для этого он по всему периметру потолка и крыши заложил пороховые шашки, чтобы в момент старта потолок и часть крыши над комнатой были сметены взрывом и выпустили его в открытое пространство».

Илья Кабаков. Человек, улетевший в космос из своей комнаты. 1985. Эскиз инсталляции. Бумага, акварель, шариковая ручка, мел, корректирующая жидкость. Источник: ilya-emilia-kabakov.com. © Ilya Kabakov

Оценить с уверенностью итоги предприятия мы не можем. Художник склонен считать, что они скорее положительные. Борис Гройс, частый собеседник и интерпретатор Кабакова, также склоняется к этой мысли. По его мнению, если в итоге тело исчезло, значит, по аналогии с успешным воскрешением Христа, мы можем констатировать успешность запуска коммунального жителя в космос. В пользу этой гипотезы говорит и опыт русских космистов, и жизненный путь самого Кабакова — три года спустя после создания «Человека, улетевшего в космос», в 1988-м, художник совершил успешное катапультирование из мастерской на московском чердаке в открытый космос западного искусства. Для этого ему понадобилась не менее серьезная, чем его герою, подготовка, хотя уезжал Кабаков, по его воспоминаниям, без чемодана, оставив за собой мастерскую и проч. (Пространство до сих пор числится за художником в предоставившей ее организации, долгое время там находился офис Московской биеннале и проходили лекции Института проблем современного искусства. Сейчас мастерскую планируют передать ГТГ для создания музея художника.)

Кадр из фильма «Бедные люди. Кабаковы». Россия, 2018. © Музей современного искусства «Гараж»

Рассуждая об эмиграции своего мужа, Эмилия Кабакова акцентирует его готовность меняться под влиянием новых обстоятельств — сознательно работать в непривычном контексте, отказаться от лести друзей, понять свои реальные (изначально не самые большие) возможности в западной системе искусства и проч. Все это является, по ее мнению, редкостью для людей, покинувших Советский Союз в образе гениев, сформированном сплоченной поддержкой коллег круга неофициальных художников. Мало кто был готов расстаться со своим статусом, столкнувшись с необходимостью доказывать его в новой среде. По мнению Эмилии Кабаковой, художнику, сформировавшемуся вне контекста, где привычным языком является английский, трудно «научиться использовать свой национальный язык и культуру, выражая их интернациональным языком». Большая часть уехавших из СССР так и не смогли этого понять, найдя каждый свою причину, почему за рубежом ничего не получилось. Однако Кабаковы — это другая история. Они изобрели оптимальное для вызовов своего времени сочетание. Точно выбранная дата переезда, когда поток космической энергии начнет пронизывать пространство. Понятный и доминировавший в международном контексте вплоть до недавнего времени язык концептуализма как залог точности математического расчета проекта. И не оставляющие никого равнодушным вдохновляющие плакаты, покрывающие стены коммунальной квартиры, к которой привязана катапульта, — все, что нужно, для обеспечения необходимого импульса.

Илья Кабаков. Человек, улетевший в космос из своей комнаты. 1985. Инсталляция, смешанная техника. Центр Жоржа Помпиду, Париж. Национальный музей современного искусства/Центр индустриального творчества. Фрагмент инсталляции на выставке «В будущее возьмут не всех» в Тейт Модерн, Лондон. 2017. © Ilya Kabakov. © Tate Photography (Andrew Dunkley)

В откровениях художника можно найти и другие свидетельства «изобретательского» подхода к реальности. В одном из воспоминаний матери Кабакова из инсталляции «Лабиринт. Альбом моей матери» приводится история об эвакуации в Самарканд во время Великой Отечественной войны. Мать художника настаивала, чтобы ее ребенок, несмотря на постоянные переезды и тяжелые условия жизни, продолжал ходить в школу. Известно, как дети могут относиться к чужакам, особенно если речь о национальных различиях. Маленького Кабакова местные дети не принимали и избивали так, что в какой-то момент он отказался от продолжения образования. Но мать настояла, сказав, что он должен справиться с ситуацией самостоятельно. И решение было найдено почти с той же точностью, что и в случае с западной публикой после эмиграции. Делавший первые шаги в визуальной грамоте художник начал рисовать лошадей и дарить своим обидчикам рисунки. Его статус мгновенно поменялся. Чужак стал своим.

Организацию своей жизни в СССР Кабаков описывает почти как инженер-конструктор или авангардист, отправившийся в поля, в деревню налаживать новый быт. Основных проблем было две: во-первых, где найти «дыру, чтобы спрятаться и быть в одиночестве» и, во-вторых, как при этом зарабатывать на жизнь, не вызывая подозрений в тунеядстве. К счастью, после смерти Сталина в Москве уже была возможность разрешить первое затруднение. На неофициальную художественную жизнь власти не обращали пристального внимания — по крайней мере, если она не выходила за рамки приватного пространства. В решении второй проблемы вариативность была шире. Многие художники того времени, противопоставлявшие себя официальной системе творческих союзов, обеспечивавших распределение заказов, а, значит, заработок, сознательно занимали маргинальное положение в советском обществе. Во многом благодаря им образ дворника стал хрестоматийным в биографиях деятелей нонконформистской культуры в СССР. Но Кабаков и его круг избрали иной путь. Кабаков тоже отказывается от выполнения живописных заказов (в основном идеологического характера), но и путь маргинала-мученика его не привлекает. И в официальной системе советского искусства он стал детским иллюстратором. Занятие это приносило приличные деньги и вместе с тем способствовало формированию особых отношений художника к тексту внутри произведения искусства.

Илья Кабаков. Иллюстрация к сказке Шарля Перро «Кот в сапогах». Волго-Вятское книжное издательство, 1977

Советская реальность была пронизана страхом, но у каждого была своя реакция на него. И если человек становится самим собой в ответе на вопрос со стороны реальности, то, конечно, Кабаков, несмотря на всю свою неприязнь к советскости, взял от нее самое ценное — материалистический подход к делу и идеалистический горизонт собственных целей. Его позиция сильно отличалась и от позиции художников вроде Михаила Шварцмана, ушедших от повседневного ужаса к мистическим измерениям «искусства ради искусства», и от позиции диссидентов-героев вроде Оскара Рабина, ставивших этику выше творчества. Кабаков, выбрав роль «двойного агента» (официальная работа иллюстратором и концептуальные эксперименты с препарированием советской реальности в неофициальном мире), по его собственному утверждению, всегда просто «трясся от страха» до тех пор пока не покинул территорию СССР. Но это состояние сделало его чрезвычайно чутким к вызовам реальности и чрезвычайно прагматичным в выработке ответов на них.

Тот же прагматичный подход инженера-конструктора можно обнаружить в новых живописных циклах Кабаковых 2000–2010-х годов. Постепенное перемещение картины в центр внимания одного из изобретателей тотальной инсталляции в этот период, на первый взгляд, может показаться довольно неожиданным. Ведь, по словам Кабакова, его, в отличие от многих коллег, никогда не интересовала просто «хорошая живопись». Для человека, пропитанного повседневной советской коммунальностью, были невозможными возвышенные абстрактные полотна, отсылающие к божественным далям. Сам медиум живописи с его священной многовековой историей, казалось, совершенно не подходит для выражения толкотни жизни в СССР. Картина всегда присутствовала в инсталляциях Кабакова, но имела принципиально подчиненное положение. В 1991 году Кабаков, обсуждая с Гройсом текущее положение живописи в современном искусстве, говорил, что не согласен с западными коллегами полностью от нее отказавшимися: «По этому же пункту, в котором, как ты знаешь, для меня тоже картина однозначно умерла, я высказал другую мысль: если родители состарились и вот-вот должны исчезнуть из мира, то родителей все-таки не следует выбрасывать на улицу или отдавать в дом для престарелых, хорошие дети оставляют комнату для мамы где-нибудь в углу возле туалета, мама может вместе со всеми садиться за стол, вообще жизнь идет вместе с мамой, хотя все понимают, что она очень старенькая. Но все же неприлично маму отправлять быстро на покой и вообще вычеркивать ее из своей жизни. То есть если речь идет о картине, то я убежден, что старое должно участвовать и занимать определенное свое место в новом — не слишком большое, но и не слишком малое»[2].

Илья и Эмилия Кабаковы. Мама, тетя Рива, тетя Таня. Из серии «Они смотрят». Холст, масло. 2010. Собственность авторов. Выставка «Возвращение к живописи», Музей Шпренгеля, Ганновер. © VG Bild-Kunst, Bonn 2012

Спустя четыре года, в 1995 году, в цикле лекций о тотальной инсталляции Кабаков корректирует сказанное ранее, значительно улучшая положение картины. Впрочем, она в его творчестве еще остается на тот момент на вторых ролях: «Кстати, немного о картине, ближайшей родственнице инсталляции, а точнее, просто ее мамаши. (В отличие от театра, архитектуры, литературы, выставочного искусства, которые тоже могут претендовать на близкое родство, но на ролях дядей, тетей, двоюродных дядей и т. д.) Инсталляция оказывается крайне доброжелательной к ней, своей мамаше. По примеру хорошей дочери или сына, не отказывающихся от своих родителей и имеющих свой дом, как водится в хорошей патриархальной семье, мамаше выделяют большую светлую комнату, лучшее место в доме»[3].

Илья и Эмилия Кабаковы. Красный вагон. Фрагмент инсталляции. 2008. Государственный Эрмитаж, дар авторов. Фото: Екатерина Алленова/Артгид

Начиная со второй половины 2000-х роль живописи в творчестве Кабаковых начинает играть ключевую роль. Кажется, мама пережила своих детей, и теперь ей принадлежит не только комната у туалета, не только самая большая и светлая комната, но вообще квартира целиком. Ответ на вопрос, почему так произошло, можно получить в финале фильма «Бедные люди. Кабаковы», где художник откровенно рассуждает о новой проблеме его жизни и попытках ее решения. Кабаков говорит, что главной темой его размышлений стало желание остаться на Земле после конца собственной жизни, о «бессознательной тяге к бессмертию». Для него это значит, что его работы сохранятся в музее и в истории искусства: «Мне почему-то очень важно остаться в… ну после жизни как бы. Сделать что-то, что пережило… страшно важно музейное существование, то есть как бы образ бессмертия на этой земле».

Илья и Эмилия Кабаковы. Красный вагон. Инсталляция. 2008. Государственный Эрмитаж, дар авторов. Фото: Екатерина Алленова/Артгид

Но инсталляция — один из самых трудных для хранения медиумов современного искусства, особенно если речь идет о тотальной инсталляции Кабаковых. Ведь в них важны все малейшие детали вроде непередаваемого скрипа износившихся половых досок, запаха старой мебели и проч. Как правило, даже крупные музеи после закупки в коллекцию инсталляционной работы берут на хранение лишь отдельные ее элементы. Обычно это вещи, которые имеют конвенциональные для мира искусства следы труда художника, например, созданные им изображения или написанные его рукой тексты. Все остальное выбрасывается и воссоздается для каждой новой экспозиции заново. «Инсталляции не сохранят тебя. Они разрушены будут», — говорит Кабаков. Живопись же, по мнению художника, сохраняется лучше всего. «Рывок к картинам, все, что я делаю последние десять лет, — это печальная компенсация того, что, если инсталляции не получились, так хоть остаться в виде картинщика».

Кадр из фильма «Бедные люди. Кабаковы». Россия, 2018. © Музей современного искусства «Гараж»

Проект достижения бессмертия выглядит для обывателя таким же абсурдом, как полет в космос из коммунальной квартиры. Но грандиозность этого проекта не отменяет для космиста рационального подхода к его осуществлению. И даже если подход этот сейчас требует нанесения краски на холст — это не про «хорошее искусство». Это про катапульту, привязанную к стенам комнаты того, кто штурмует небеса.

Примечания

  1. ^ Илья Кабаков. Тексты / Библиотека московского концептуализма. Вологда: издательство Германа Титова, 2010. С. 188.
  2. ^ Илья Кабаков, Борис Гройс. Диалоги. Вологда: издательство Германа Титова, 2010. С. 98.
  3. ^ Илья Кабаков. О тотальной инсталляции. Лейпциг, 2008. С. 24.

Публикации

События

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100