«Возвращение» Арсения Жиляева и саморазрушающийся патриархат
В рамках программы «Прощание с вечной молодостью» на «Винзаводе» до 4 февраля 2018 года работает выставка Арсения Жиляева «Возвращение», на которой представлены работы придуманного художником робота Роберта Пастернака, реконструирующего утраченные/вымышленные артефакты человечества, связанные с космосом и идеями космизма вообще. Валентин Дьяконов (Музей современного искусства «Гараж») раскручивает цепочку концепций, образов и умозаключений одного из первых «новых скучных».
Арсений Жиляев. Вид экспозиции выставки «Возвращение» в Центре современного искусства «ВИНЗАВОД», Москва. 2017. Courtesy ЦСИ «ВИНЗАВОД»
«Русский космизм» по версии Арсения Жиляева, Антона Видокле и Бориса Гройса многими воспринимается как раскопки очередной утопии с целью заработать на глобальном рынке идей (выставка Art Without Death: Russian Cosmism («Искусство без смерти. Русский космизм») под кураторством Жиляева, Видокле и Гройса прошла в 2017 году в Доме культур мира HKW в Берлине. — Артгид). Жиляев предстает в сознании критиков художником ресурса, нашедшим концептуальную нефть, но не более того. Большинство реакций на разные версии многолетнего проекта в русской художественной среде эмоциональны и негативны. Попыток анализа почти нет, если не считать перечислений предшественников Жиляева в области освоения идей Николая Федорова. Их, впрочем, немного: несколько инсталляций Игоря Макаревича и Елены Елагиной, ряд работ Сергея Шутова, некоторые акции и фильмы ровесников Жиляева, коллектива «Объединение “Вверх!”».
Все эти проекты объединяет скорее археологический и ритуальный подход (члены «Объединения “Вверх!”», например, припадали к могиле Федорова в ожидании доказательств его потусторонней жизни). Жиляев увидел тему по-новому, интерпретируя космизм как фундамент господствующей идеологии планетарного масштаба. Долго искать основания для такой интерпретации не пришлось: ведущие теоретики и практики трансгуманизма, рациональной религии крупнейших корпораций, не скрывают того, что их родословная начинается с русского космизма.
Последний проект Арсения, «Возвращение», выводит в главные герои робота по имени Роберт Пастернак, существовавшего после наступления сингулярности — эпохи развитого искусственного интеллекта и самовоспроизводящихся машин. Роберт, художник и историк, является кибернетическим Аби Варбургом, выстраивающим интеллектуальные структуры вечного возвращения образов, и коллекционером-античником, собирающим обломки древних (для него) космических кораблей Земли XX века.
История Роберта дана зрителю в подробностях, иногда трогательных (по «словам» его «создателя», Роберт «курил электронные сигареты»). Тотальная проницаемость прошлого под знаком космизма и трансгуманизма впервые у Жиляева приобрела законченную и лаконичную форму. В разборе его работы принципиально учитывать не только антологию «Русский космизм» под редакцией Бориса Гройса, но и источники по трансгуманизму, например, Transhumanist Reader («Хрестоматию трансгуманизма», 2013).
В России связь космизма, трансгуманизма и хозяев интернета не всегда очевидна, поскольку на внутреннюю политику и культурную ситуацию почти не влияет. Адепты и главные разработчики доктрины трансгуманизма либо занимают высокие должности в интернет-корпорациях, либо тесно сотрудничают с Силиконовой долиной в качестве независимых основателей своих собственных компаний. Пророк сингулярности Рэй Курцвейл недавно назначен главным инженером Google и разрабатывает там модели взаимодействия искусственного интеллекта и человеческой речи. Марк Цукерберг, Юрий Мильнер и другие крупные игроки на рынке онлайн-услуг финансируют The Breakthrough Prize, премию за прорывы в области остановки старения. Статуэтку премии создал, кстати, Олафур Элиассон. Примеры тесной спайки интернет-капитала и ученых можно множить.
Технические аспекты возрождения Николай Федоров оставил непрописанными. Трансгуманисты предлагают несколько возможных сценариев — победа над старением и смертью тела (и мозга как части тела), постепенное улучшение тех или иных человеческих способностей, и, наконец, виртуализация сознания с тем, чтобы загружать его в разные тела. Проектная деятельность трансгуманистов богата интереснейшими деталями и подробностями реальных и будущих решений этих проблем, но для нас важнее отношения трансгуманизма (и, конечно же, космизма) с этикой, поскольку искусство (и выставка «Возвращение», по умолчанию, тоже) имеет дело именно с ней.
Этика вообще, как система аргументов, трансгуманистам не дается. Причина проста: трансгуманизм — это идеология инженеров. Рассчитана она, как и большинство идеологий, на людей лояльных и биополитически надежных. В случае трансгуманизма речь идет о победителях в генетической лотерее. Авторы «Хрестоматии трансгуманизма» открыто заявляют, что их проекты больше подходят гениям, чем простым людям. Логика понятна: гениям интереснее развивать уже наличествующие способности. Людям без способностей трудно представить, каково это — их иметь. Большинство эссе «Хрестоматии трансгуманистов», посвященных этой теме, либо исходят из либертарианских предпосылок о сверхчеловеке, которому улучшения необходимы, либо демонстрируют вопиющую наивность, опасную для людей, выстраивающих репутацию социальных прогрессистов. Провалы аргументации вскрывают все новые и новые слои мышления, которые ассоциируются скорее с консерваторами, но структурно устроены иначе. Самый очевидный слой — колониализм, стремление завоевать новые пространства (Константин Циолковский: «Техника будущего даст возможность одолеть земную тяжесть и путешествовать по всей солнечной системе. Посетят и изучат все ее планеты. Несовершенные миры ликвидируют и заменят собственным населением»).
Другой слой — сексизм, характерный как для космизма, так и для трансгуманизма. Недаром лирический герой выставки «Возвращение» — робот по имени Роберт Пастернак — «он». Известные нам примеры искусственного интеллекта на службе человека — это, по умолчанию, девушки (Сири у Apple, Алекса у Amazon, Алиса у Яндекса), то есть служанки или секретарши. Трансгуманная версия сексизма исходит не столько из желания закрепить семейные модели эпохи домостроя, сколько из понимания женского пола как слабого места в производственной цепочке человеческого прогресса. Это открыто проявляется у Федорова, называющего европейскую цивилизацию «служанкой женской прихоти», биокосмиста Александра Святогора, предсказывающего «бабье лето» человеческой цивилизации, и Александра Богданова. Последний в научно-фантастическом рассказе «Праздник бессмертия» описывает разрыв вечного человека и его восемнадцатой жены. Анч (очередное женское имя на «А») наскучила инженеру Фриде, и автору совершенно не приходит в голову, что мужчина тоже может наскучить женщине.
Хотя среди теоретиков трансгуманизма есть и женщины, сексизм часто прорывается сквозь примитивные этические конструкции. Что мешает простому Ивану Иванову стать Гайдном, помимо отсутствия интереса к классической музыке? Отношения, считает один из отцов трансгуманизма Ник Бостром. «Предположим, — пишет Бостром, — что он предан жене. Его преданность так сильна, что он и не думает ни о чем, что могло бы противоречить ее базовым желаниям. И одно из базовых желаний — чтобы он не стал постчеловеком». Вторым по значимости барьером между человеком и трансгуманизмом становится женщина, несовершенная замкнутая система, ответственная за такое важное дело, как продолжение человеческого рода. Существенной задачей космистов и трансгуманистов становится и нейтрализация сексуального влечения, в первую очередь, женского, с помощью предполагаемой — но нигде впрямую не обозначаемой — политики избирательной выдачи права на бессмертие.
Неудивительно, что один из скандалов, связанных с сексизмом в Силиконовой долине, разгорелся по вине инженера Джеймса Деймора из Google, автора громадного документа о недостатках кадровой политики корпорации — в частности, о гендерном балансе при найме на работу. Этика, как строгий учитель, постоянно вызывает инженеров к доске, иногда вступая в прямой конфликт с «космическими Колумбами» (выражение из советских газет конца 1950-х). Вспомним хотя бы скандал с рубашкой астрофизика Мэтта Тейлора.
Для критики этой идеологии Жиляев пользуется изощренными художественными и медиастратегиями. В интервью он предстает адептом космизма и постгуманизма, пропагандирует вечную жизнь и философию Федорова. Это необходимо, чтобы сохранять потенциал продуктивных связей с реальными агентами трансгуманизма и актуальной повесткой. Орудие луддита — булыжник, инструмент негибкий, недиалектический. В художественной сфере перед Жиляевым открываются два очевидных пути. Можно вслед за персонажами «Автокатастрофы» Балларда/Кроненберга возвращать человека в машину через насилие и сексуальное удовлетворение от ее коллапса. Но Жиляев как русский художник выбирает путь соц-арта, то есть перекодировки визуальных техник контроля над обществом так, чтобы они опосредовались белым кубом, пространством сомнения и изобретательства.
«Восстановленные» Робертом Пастернаком образцы космической техники сделаны как классические образцы неправильной реставрации. Ракета с соплами, но без тела, поначалу кажется смягчением фаллической формы, но на самом деле представляет собой взгляд из постчеловеческого будущего, в котором преобладают замкнутые на себя формы, похожие на статуэтку Элиассона. Имитация краеведческого музея и советской фактуры уступила место эстетике стенда на коммерческой отраслевой ярмарке, хотя и здесь видно, что усилия Роберта в сингулярном будущем маргинальны: из его конструкций торчат гвозди, тут и там поблескивают потеки краски. Роберт (и сам Жиляев) — не Элиассон, а, скорее, Леонид Соков постгуманизма.
Параллели с соц-артом логичны и потому, что связи космизма и сталинизма намного очевиднее, чем преемственность авангарда и Большого Стиля. Эти связи были отмечены еще Евгением Добренко в статье «Страна-Выставка, или Мавзолеи Плодородия». «Героико-романтическая модель Выставки как “пира смерти” у Федорова, — пишет Добренко, — приводит нас прямо к искусству сталинизма». От космизма через сталинизм проходит и линия, хоть и косвенная, к трансгуманизму — знаменитое определение Сталиным (вслед за Юрием Олешей) советских писателей как «инженеров человеческих душ». Важно помнить, что у сталинистов, которых в нашей стране предостаточно, аргументы «за» исключительно технические: репрессиям противопоставляется не социальное государство, например, а заводы, фабрики и танки. Либерализм Силиконовой долины имеет свои пределы. В знаменитой статье New York Times о политических взглядах топ-менеджеров корпораций единственным, но важным исключением из прогрессивной повестки является ненависть к профсоюзам и законам, защищающим сотрудников от увольнения. Рабочая сила, не Гайдны и не олимпийские чемпионы, — только взаимозаменяемая масса прекариата. Взывать к этике бессмысленно. Логика постановки и решения все более сложных инженерных задач сильнее, чем любые инструменты регуляции человеческого общежития. Ведь эта логика опирается на понятное желание расширить сферу разумного на основе четких и ясных предпосылок, проверяемых эмпирически, в отличие от установок классического консерватизма. Писать ретро-утопические сценарии в духе «Зависти» Юрия Олеши (автора выражения «инженеры человеческих душ») и видеть в будущем зацикленность и скуку, холостые обороты саморазрушающегося патриархата — выход несколько более удовлетворительный.
Есть, впрочем, и другой сценарий. К работе Жиляева он не имеет отношения, но упомянуть о нем все-таки необходимо. В своей лекции «Почему Фрейд был первым хорошим теоретиком искусственного интеллекта», опубликованной в «Хрестоматии трансгуманизма», Марвин Мински хвалит изобретателя психоанализа за демонтаж представлений о едином центре управления сознанием. Мински ценит Фрейда за доказательство параллельного хода в мозге нескольких не связанных между собой процессов и видит в этом основания для исследований в области искусственного интеллекта. Разбивка сознания на отдельные структуры упрощает работу исследователей и программистов. С другой стороны, удачная имитация независимых друг от друга участков мозга может привести к возникновению новых искусственных организмов с узкой специализацией и собственной стратегией выживания, отдельной от задач человека. В двух последних фильмах Ридли Скотта из серии «Чужой» у человечества обнаруживаются предшественники, раса (как раз-таки «инженеров»), которая в ходе генетических экспериментов создает массу агрессивных и непослушных биоформ. Для массового кино этот сюжет — трагедия слишком умной цивилизации, но в контексте трансгуманизма имеет смысл интерпретировать его по-другому, как возникновение новых, более эффективных форм жизни (недаром за ними присматривает высокоорганизованный андроид). Человечество последние сто с лишним лет выглядит не слишком гуманным, и его исчезновение в пользу синтетического мозга и биоразнообразия, с небольшой сменой акцентов, может показаться желанным горизонтом.
