Гильда Уильямс: «Если о художнике не пишут, он так и останется аутсайдером»

Книга «Как писать о современном искусстве», с одной стороны, — руководство по написанию эссе и пресс-релизов по искусству, текстов для аукционных и выставочных каталогов, журнальных статей и рецензий, а с другой — краткий путеводитель по истории художественной критики. Татьяна Сохарева поговорила с Гильдой Уильямс о том, как меняется язык художественной критики под влиянием новых медиа, какие задачи стоят перед критиком сегодня и какие появятся в будущем.

Гильда Уильямс. Фото: Дмитрий Шумов. © Музей современного искусства «Гараж»

Татьяна Сохарева: Из современных СМИ, посвященных искусству, практически исчез жанр критического очерка. Должна ли критика осваивать новые — более развлекательные — форматы и пытаться стать частью культурного мейнстрима?

Гильда Уильямс: Я уж точно не нахожу в критике ничего развлекательного. Не думаю, что тексты об искусстве в принципе могут иметь развлекательный характер — меня интересует создание профессиональных текстов, которые адресованы в первую очередь специалистам, хотя и оперируют целым набором стилей. Конечно, мнение, что для разговора об искусстве нужен какой-то специфический тайный язык, — это чушь. И все же умение писать об искусстве — это специальное умение, которому нужно учиться независимо от того, обращаетесь ли вы к массовому читателю или к академическим кругам. Я, например, частенько слышу от директоров музеев, что к ним приходят молодые кураторы с прекрасными идеями и очень интересными мыслями, которые они, к сожалению, не в состоянии правильно выразить и вырастить из них полноценные проекты.

Т.С.: В своей книге вы пишете о появлении гибридных форм критики. Может ли получится так, что критика, в конце концов, станет частью художественных практик и растворится в них?

Г.У.: Можно привести в пример книгу «Когда я был настоящим» Тома Маккарти (роман британского писателя, опубликованный в русском переводе в 2010 году, в оригинале имеет название Remainder. — Артгид) представляющую собой интересный пример как раз такого жанра. Ее основная идея в том, чтобы максимально полно воспроизвести в слове утерянный опыт утратившего воспоминания героя, по сути, осуществить перевод с одного языка — языка памяти — на другой. Таким же новатором является и Хито Штейерль — художница и кинорежиссер, которая соединяет в своих практиках жанры лекции и перформанса. Эту форму тоже вполне можно назвать гибридной. Или, например, Фрэнсис Старк, которая тоже превратила письмо в своеобразный творческий акт. Чтобы рассказывать об искусстве, она перемежает повседневный язык, на котором мы болтаем в курилке, заимствованными фразами, чужими голосами. Похожим образом работает очень интересный поэт из Нью-Йорка Кеннет Голдсмит: он тоже использует в своих практиках, куски чужих готовых текстов, которые соединяет со своей поэзией или прозой.

Т.С.: Нуждается ли язык сегодняшней художественной критики в пересмотре? За счет чего он мог бы обогатиться?

Г.У.: Да, зачастую, когда мы говорим о каком-либо радикальном современном искусстве, мы используем язык, сформировавшийся в 1960-е под влиянием только-только появившихся новых медиа. Разумеется, за пятьдесят лет он устарел. Именно поэтому я даю студентам очень странные, на первый взгляд, задания — например, написать текст, не используя определенные глаголы или термины. Это позволяет расширить границы языка, а также представление о том, как вообще нужно писать тексты об искусстве.

Норман Роквелл. Арт-критик. 1955. Холст, масло. Музей Нормана Роквелла, Стокбридж, Массачусетс

Т.С.: Любой язык движется по пути демократизации. Могут ли новые медиа с их свободным обращением с текстом обогатить язык художественной критики?

Г.У.: Интернет обладает огромным преимуществом с точки зрения возможностей языка, это верно. Люди, которые пишут и публикуют тексты в блогах, чувствуют себя более расслабленно, ведь текст появляется на экране, а не на бумаге. Я бы назвала это деакадемизацией письма об искусстве. Человек в интернете пишет от первого лица, он делится субъективным опытом. Это, конечно, обогащает язык художественной критики, но у этого языка есть и другие источники обогащения. Лучшая рецензия на мою книгу, например, была написана анонимным пользователем на сайте Amazon: он заметил, что книга, прежде всего, научила его понимать искусство. Я тоже считаю, что умение писать об искусстве — это умение его понимать.

Т.С.: Могут ли подобные комментарии в интернете стать самостоятельным критическим жанром?

Г.У.: Это сложный вопрос, потому что любой хороший текст об искусстве должен быть аргументированным: откуда пришли идеи, которые излагает автор, как они воспринимаются в современном контексте. Если мы можем проследить генезис идей, то текст можно назвать хорошим. Он все же не должен, как комментарий в интернете, основываться на свободных ассоциациях. Но если он действительно хорош, не столь важно, на какой площадке и в каком формате он появился. Главное, чтобы автор сумел заполнить пробел между произведением и собственными идеями, а способы и медиумы могут быть любыми.

Т.С.: Какой критик необходим сегодняшнему искусству — критик-толкователь, критик, который выступал бы соавтором художника?

Г.У.: Все арт-критики сегодня должны работать вместе с художниками. Как не может быть куратора, который бы не работал с художником, так не должно быть и такого критика. Я плохо понимаю, почему сами художники не сотрудничают с критиками более тесно, ведь это же действительно взаимовыгодное сотрудничество! Взять хотя бы Энди Уорхола: это художник, который вообще не умел писать, тем не менее, он сумел привлечь авторов, которые помогли ему выпустить дюжину интересных книг.

Т.С.: В каких отношениях критик должен состоять с крупными институциями? Как ему избежать возможного конфликта с ними?

Г.У.: Риск возникновения конфликта интересов, конечно, есть и был всегда. Нет ничего удивительного в том, что в мире искусства голос критика теряется, а бóльшую ценность представляют собой голоса институций или коллекционеров. Тем не менее критик всегда может найти какие-то новаторские способы воздействия на художественный процесс. Их трудно измерить и выразить в цифрах, ведь критик не должен вовлекаться в рыночные отношения и влиять на процесс ценообразования на рынке искусства. Но самостоятельно оценивать произведения — в обход всех институций — критик обязан. Именно он делает так, чтобы художника признало арт-сообщество. Кроме того, границы между ролями в художественном мире размываются. Раньше все было четко: был художник, был критик, был издатель. Сегодня критик запросто может стать куратором, например. Скажем, Джон Келси, который долгое время работал в художественных журналах, сегодня является и художником, и арт-дилером (американский критик, писатель и дилер, содиректор галереи Reena Spaulings в Нью-Йорке, несколько лет был членом междисциплинарного художественного коллектива Bernadette Corporation. — Артгид).

Т.С.: Почему фигура критика была практически исключена из процесса художественного производства?

Г.У.: К критикам всегда относились с подозрением, особенно простые зрители. Но если все-таки говорить об истеблишменте художественного сообщества, то в этой среде критик по-прежнему является крайне важным звеном, таким ключником, который открывает молодым художникам ворота в мир искусства. Поэтому все тексты, которые создает критик, имеют ценность, каким бы нагромождением слов они ни казались. Если о художнике не пишут, он так и останется аутсайдером, известным в лучшем случае своем регионе. У художника даже может быть своя ниша на рынке, но чтобы о нем узнали, нужен критик.

Эдгар Дега. Портрет критика Эдмона Дюранти. 1879. Холст, темпера, пастель. Коллекция Баррелла, Глазго

Сегодня критик очень часто опаздывает и выходит на сцену слишком поздно. Его приглашают на выставку после того, как куратор отобрал произведения, хотя кроме него в этом процессе участвуют коллекционеры, арт-дилеры, музейщики, и все они по-своему влияют на процесс создания выставки. Критику же там нет места, его мнением никто не интересуется. Именно поэтому я настаиваю на том, что критики должны плотнее работать с художниками.

Т.С.: Современное искусство давно стало инструментом социальной критики. Способна ли художественная критика выполнять ту же функцию? Есть ли в ней протестный потенциал?

Г.У.: Мне так не кажется, но это очень хороший вопрос! Я считаю, что у художников намного лучше получается с этим работать. Художественная критика и так становится все более субъективной, основанной на внутренних переживаниях. С социальной критикой лучше выступать самим художникам, если они способны описать свои произведения от первого лица, без посредников.

Т.С.: Даже в таком контексте как, например, российский, в котором идеологизированными становятся не только СМИ, но и искусство?

Г.У.: Я не очень хорошо знаю российский контекст, но если, например, взглянуть на США, то там художественный рынок также переживает переходный период. В угоду рынку создается огромное количество произведений. Он диктует то, что требуется от художника. Но проблема в том, что это созданное на продажу искусство абсолютно не актуально. Еще посмотрим, что с ним будет в изменившейся политической ситуации.

Т.С.: В каком направлении будет развиваться критика в ближайшее десятилетие? Какие новые задачи появятся у критика?

Г.У.: Я думаю, что будущее за теми критиками, которые будут работать вместе с художниками, как я уже говорила. Обособленного критика, который в одиночку меняет художественный мир, по сути, уже не существует. Понятно, что и у музеев есть собственный голос, однако это могут быть искусствоведческие комментарии, но не голос критика. Нужно очень хорошо понимать, что все коллекционеры, фонды, аукционные дома лишь имитируют голос критика. 

Публикации

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100