Круглый стол: Триеннале российского современного искусства

10 марта 2017 года в Музее современного искусства «Гараж» открылась первая Триеннале российского современного искусства. Ее кураторы — Ильмира Болотян, Татьяна Волкова, Екатерина Иноземцева, Снежана Кръстева, Андрей Мизиано и Саша Обухова, — стремясь выявить основополагающие тенденции художественной жизни в регионах России, посетили более 40 городов России. Накануне открытия Триеннале шеф-редактор «Артгида» Мария Кравцова собрала их (а также ассистента куратора Екатерину Лазареву, которая готовила раздел, посвященный Дмитрию Александровичу Пригову) за круглым столом, чтобы обсудить директории Триеннале, «известных» и «неизвестных» художников и то, является ли еще Москва местом, куда стремятся творческие силы нашей огромной страны.

Татьяна
Волкова

сотрудник научного отдела Музея современного искусства «Гараж»

Саша
Обухова

куратор архива Музея современного искусства «Гараж»

Андрей
Мизиано

младший куратор Музея современного искусства «Гараж»

Екатерина
Лазарева

куратор Музея современного искусства «Гараж»

Снежана
Кръстева

куратор Музея современного искусства «Гараж»

Ильмира
Болотян

сотрудник научного отдела Музея современного искусства «Гараж»

Екатерина
Иноземцева

куратор Музея современного искусства «Гараж»

Мария
Кравцова

главный редактор «Артгида»
Монстрация в Новосибирске. 1 мая 2016. Организатор: Артем Лоскутов. Фото: Сергей Мордвинов. Предоставлено Артемом Лоскутовым. Представлено в директории «Искусство действия»

Мария Кравцова: Триеннале еще не открылась, но ее уже активно обсуждают в сообществе. При этом я ощущаю некий скепсис по отношению к этому проекту. Например, после того как музей обнародовал список участников, в соцсетях появились следующие комментарии: «Московская биеннале закончилась, началась Триеннале, ха-ха», «Почему в составе Триеннале так много известных художников и художников из Москвы?», «Что значит слово “директория” в этом контексте, они вообще знают его значение?».

Ильмира Болотян: А кто-то говорил, что будут только неизвестные имена? Что касается слова «директория», то у него много значений, и специалистам это должно быть известно. Это слово использовано, потому что мы не можем сказать, что разработанные нами директории представляют собой стройную типологию. Все-таки любая типология — это некое обобщение, идеализированная модель. В нашем случае было так: в процессе исследования мы привезли много на первый взгляд разнородного материала, однако в процессе обсуждения увидели, что он раскладывается на некие множества, или директории. Вместе они, в свою очередь, представляют собой матрицу, пригодную для описания модели художественной жизни не только в России, но и на других территориях.

М.К.: Мы сейчас говорим о неких ожиданиях сообщества от проекта, о котором до недавнего времени никто ничего не знал. Я согласна, наше сообщество нельзя назвать добрым, оно вообще ко всему на свете относится с большим подозрением и с удовольствием критикует.

Андрей Мизиано: Прежде всего я хочу поставить под сомнение само понятие «известный художник», поскольку оно достаточно субъективно. Что-то известное, например, вам неизвестно кому-то из ваших коллег. В художественном мире вообще не существует единогласного финального рефери, некой высшей инстанции, которая принимает решение относительно известности или значимости того или иного автора. Но дело еще и в том, что Триеннале, да и вообще любая выставка, делается не только для художественного сообщества, не только для неких э́кспертов — я даже не побоюсь поставить так ударение, — но и для широкой публики, представление которой о российском или международном художественном ландшафте крайне неоднозначно.

Заурбек Цугаев. Руки — айфон. 2015‎. Видео. Предоставлено художником. Представлено в директории «Общий язык»

Саша Обухова: Действительно, давайте зададим себе вопрос, кому известны художники из этого списка? Профессионалам? Но мы делаем эту выставку не для Андрея Ерофеева или Ани Толстовой. Мы делаем эту выставку для людей, которые катаются на коньках в Парке Горького, и для какого-нибудь, ну не знаю, куратора из Мексики.

М.К.: Ты понимаешь, что сейчас ставишь себя в очень уязвимую позицию?

С.О.: Да! Меня долгие годы бесило интеллектуальное высокомерие в сочетании с провинциальностью нашего сообщества. И еще раз «да» — мы, повторюсь, делаем эту выставку для людей, которые катаются на коньках, и для куратора из, условно говоря, Мексики, который ничего не знает про русское искусство.

А.М.: Здесь стоит заметить, что «Гараж», как бы пафосно это ни прозвучало, — одна из немногих, если не единственная российская институция, работающая международно. Именно «Гараж» может привлечь международное внимание к художникам, которые кажутся нашим экспертам известными, но, объективно говоря, в мире они известны меньше, чем того заслуживают.

С.О.: Меньше четверти художников Триеннале «живут и работают» в Москве.

А.М.: То есть нас нельзя обвинить в том, что мы в очередной раз выставляем каких-то известных московских художников. В то же самое время не надо забывать, что выставка открывается в Москве — городе с очень развитой системой искусства, и, следовательно, все события Москвы не очень-то и обозреваемы. Если апеллировать только к моему опыту, то я обнаружил, что у ряда художников, о которых я никогда раньше не слышал, были выставки в столице. И это для меня стало своего рода открытием.

С.О.: При этом странно, что главный упрек нам до сих пор так и не был высказан. Никто пока не сравнил Триеннале с всесоюзными выставками советского времени. Но именно в этом был, для меня лично, самый большой риск — ведь могла получиться выставка достижений народного хозяйства в области современного изобразительного искусства, этакий смотр «Лучшие художники СССР».

Кураторская команда Триеннале российского современного искусства Музея современного искусства «Гараж» (слева направо): Саша Обухова, Екатерина Иноземцева, Снежана Кръстева, Кейт Фаул, Андрей Мизиано, Татьяна Волкова, Ильмира Болотян. Фото: courtesy Музей современного искусства «Гараж»

М.К.: Давайте поговорим про риски. Я успела прочитать кураторские тексты, которые каждый из вас писал после поездки в тот или иной город или регион. И для меня увидеть среди них текст про Крым было, скажем так, неожиданностью. События 2014 года разделили не только российское общество, но и наше сообщество. Все это понимают. И вдруг музей «Гараж», который, на мой взгляд, очень грамотно все это время балансировал в сложившемся политическом контексте, включает в свой новый амбициозный проект Крым.

С.О.: Да, это рискованная ситуация, которая в самом начале всех напрягала. У нас было только два варианта — игнорировать аннексию, делать вид, что мы ничего про это не знаем, или все-таки работать с геополитическим фактом: Крым стал федеральным округом Российской Федерации. Мы отважились этот факт не игнорировать. В Крым ездила я — и с очень определенной целью: понять настроение местного художественного сообщества, посмотреть, как живут художники. В итоге в программе Триеннале, увы, нет ни одного художника из Крыма. Оказалось, что в Крыму, который на самом деле и до аннексии был вычеркнут из культурной политики Украины, нет ни одной институции, ни одной выставочной площадки, которая бы занималась современным искусством, а бо́льшая часть крымских художников придерживается позиции, которая сводится к фразе, которую я слышала много раз: «Нам ничего не надо, у нас и так все хорошо». Крымская художественная ситуация архаична и состоит в основном из поездок на пленэр. Более того, санкции, которые наложило мировое сообщество на Крым, например, не дают жителям полуострова нормально пользоваться интернетом, и это тоже играет свою роль. Есть и еще один очень важный аспект: художники, которые берут на себя смелость мыслить нестандартно, выходя за рамки традиции, в Крыму сталкиваются с очень агрессивной социальной средой.

А.М.: С сопротивлением «мастеров большой кисти»?

С.О.: Нет, со злобной толпой ксенофобов. В Крыму царит имперское сознание. В Москву с докладом о крымской ситуации приедет Мария Удовыдченко, которую мы пригласили участвовать в директории «Локальные истории искусства». Также мы пригласили выступить в «Гараже» критически настроенную по отношению к политике России художницу Полину Родригес и ее коллегу, танцовщицу Марину Ижецкую.

М.К.: После того как Россия присоединила Крым, одной из стратегий его интеграции стала интеграция через идеологические и в том числе через культурные проекты. И это были не только байкеры с их парком «Патриот» на горе Гасфорта, но и Всероссийский молодежный образовательный форум «Таврида», который посетил Путин, планы РОСИЗО по созданию крымского филиала ГЦСИ и так далее. Отправляясь в Крым со своим исследовательским проектом, вы волей-неволей встроились в эту парадигму.

С.О.: Я думаю, что речь идет не о захвате культурным «большим братом» маленькой спорной территории, а о том, что требуется конкретному сообществу для выхода из тяжелого экономического и социального кризиса. Наверное, глупо в этом признаваться, но для меня стало большим личным потрясением, что мы имеем дело с реальными людьми, а не с геополитическими моделями. Наша задача заключается в том, чтобы убрать стену либеральных предубеждений.

А.М.: Подобные спорные, конфликтные, неясные ситуации не имеют каких-то прямых решений, здесь не существует черного и белого, «да» и «нет», здесь нельзя выразить свою позицию «Я — за» или «Я — против». Необходимо, скорее, задавать вопросы, устанавливать коммуникации, нужно создавать прецеденты обсуждения, дабы сдвинуть ситуацию с мертвой точки. Метафорически выражаясь, если человек какой-то свой недуг долго игнорирует, то этот недуг имеет свойство перерастать из чего-то несерьезного в нечто фатальное, болячка может стать опухолью, а не вылеченная вовремя ранка — обернуться некрозом. Мы очень рассчитываем на то, что наши заграничные коллеги или еще кто-либо вступят с нами по этому поводу в диалог. Как известно, все конфликты разрешаются в итоге за круглым столом переговоров, где подписывают мирные соглашения, а не бряцают оружием.

Сергей Потеряев. Из серии «Старая Утка». 2013. Предоставлено художником. Представлено в директории «Верность месту»

М.К.: Таня Волкова, ты — как идеолог весьма политизированного фестиваля активистского искусства «МедиаУдар» — связана с довольно критически настроенными к власти институциями и людьми. Как ты рассматриваешь включение Крыма в этот проект?

Татьяна Волкова: У нас был выбор?

С.О.: У нас был выбор. Повторю: Крым можно было не заметить вообще — как спорную территорию; представить, что это такое слепое пятно на всех картах мира. Легко. Ну его как бы нет. И никто там не живет, и нет художников, которые там работают. Проект Триеннале придумали Кейт Фаул, которая давно говорила о том, что надо что-то сделать для русского искусства, и Антон Белов. На первом посвященном проекту совещании все сидели с кислыми лицами, никто не верил в Триеннале как систему исследования регионов. И в какой-то момент между Антоном и Кейт, которая была в ужасе от перспективы поездки в Крым, возник следующий разговор. Кейт сказала: «Это невозможно! Какой Крым?!» Антон ответил: «Понимаешь, Кейт, Крым является федеральным округом Российской Федерации, мы не можем это игнорировать. Надо что-то делать».

Т.В.: Ну вообще мы как резиденты РФ обязаны выполнять закон о присоединении полуострова. Мы работаем с той данностью, которая есть. Действительно, изначально был скепсис к идее такого проекта, потому что никакой четкой цели и задач у нас не было. Было непонятно, для кого мы делаем Триеннале. При этом я и Ильмира случайно влились в этот проект, у каждой из нас были свои собственные проекты в отдельных регионах страны, и нас как сотрудниц научного отдела «Гаража» попросили заодно описать художественную ситуацию в этих местах.

С.О.: Изначально идея была такая: давайте выясним, какие 15 авторов обязательно должны быть на Триеннале.

Т.В.: Да. Мне вообще не нравятся идеи вроде «Давайте выберем 15 лучших авторов» или «Давайте выберем главную тенденцию». Но все изменилось, когда мы начали ездить по регионам. После того как все вернулись из поездок и начали делиться впечатлениями, оказалось, что опыт у всех очень разный, но во многом созвучный. Мы сказали друг другу: «Сколько же у нас в России художников, которым негде выставляться, которые ничего не знают друг о друге. Мы должны с этим что-то сделать». В разных уголках страны — схожие процессы, почти везде есть свои «гении места», «мастер-фигуры», которые создают вокруг себя определенный художественный контекст. В каждом регионе есть своя собственная «хтонь», как мы это называем. Из этих фрагментов в какой-то момент начала складываться общая картина, и проект Триеннале стал оживать, потому что мы стали идти не от «головной» идеи, а от полевых исследований.

С.О.: Добавлю, что когда мы начали сводить воедино наш индивидуальный опыт, оказалось, что в современном художественном контексте важное место занимают феминистские практики, почти везде художники обращаются к одним и тем же сюжетам, будь то мифологический нарратив или тема города. И, Маша, я хочу на секунду вернуться к теме Крыма. Как он все-таки будет у нас представлен? Он будет представлен в частности видеозаписью монстрации, которая была проведена в 2014 году в Симферополе. Это была, как мне кажется, одна из самых значительных и одновременно самых страшных монстраций. На улицу в Симферополе вышли десять человек, которых затравила толпа.

Снежана Кръстева: Монстрация вообще стала для нас своеобразным символом состояния русского современного искусства и того, как к нему относятся в обществе. Каждая из монстраций проявляет специфику региона, в котором она проходит. Новосибирск — город свободных, образованных людей...

Т.В.: …А вот в Крыму на студентов с плакатом «Гречка» бабки с авоськами набрасываются! При этом очевидно, что в силу общей централизации нашей страны коммуникация идет в направлениях «центр — периферия и обратно», иногда даже «заграница — периферия и обратно», но очень мало где — «периферия — периферия». И в какой-то момент стало понятно, что социальная миссия Триеннале заключается не только в том, чтобы заполнить пробелы в нашем, столичном, представлении о современной художественной ситуации и ее истории — так появилась директория «Локальные истории искусства», — но и в том, чтобы выполнить некую гуманитарную миссию для художников, которых мы встретили во время исследований.

Швейный кооператив «Швемы». 12-часовой рабочий день. 2016. Документация перформанса. Предоставлено художниками. Представлено в директории «Искусство действия»

М.К.: Я прочитала все ваши отчеты о поездках по регионам и могу сказать, что ни один из них не стал для меня откровением. Все они полностью соответствовали моим собственным наблюдениям. За 15 лет профессиональной деятельности мне довелось побывать в разных уголках нашей страны, и я, имея некоторый опыт, даже могу предсказать, в каком месте можно найти развитую художественную среду, а где ее ни за что не будет. Есть города-миллионники или центры с глубокими, советскими и даже досоветскими, культурными традициями, например, Нижний Новгород. В космополитичном городе-порте Владивосток неудивительно обнаружить активное художественное сообщество, а в Туле, например, ничего такого нет. И все же, читая ваши отчеты, я ждала, что еще чуть-чуть — и кто-то из вас обнаружит нечто потрясающее в совершенно неожиданном месте. Мы знаем несколько прекрасных примеров самоорганизации конца нулевых — Воронеж, весьма консервативный и брутальный Краснодар, где, однако, появилась группировка ЗИП. Поэтому я долго жила иллюзией, что еще чуть-чуть — и благодаря интернету и самообразованию современная культура через самоорганизовывающиеся сообщества начнет развиваться даже в самых далеких, медвежьих углах. Но, прочтя ваши тексты, я поняла, что нет.

С.К.: Маша, у меня вопрос к тебе. Ты ожидала, что наша задача как исследователей и кураторов найти бабушку, которая живет в деревне и создает неведомые шедевры?

М.К.: Бабушку я не ждала. Я говорила не об этом, а о том, что я имею определенный опыт и могу в соответствии с ним заранее предсказать, где мы сможем найти художественное сообщество, а где его точно не будет. Ваши исследования этот опыт в какой-то степени подтверждают.

С.К.: Очень часто в разговорах со мной западные кураторы спрашивают: «Ну, ты нашла? Вот это, настоящее, бабушку…» И я все время им отвечаю, что за этим вопросом кроется очень специфический, если угодно, англосаксонский, подход к искусству. Для вас есть инсайдеры и аутсайдеры, а для нас такое разделение нерелевантно, у нас здесь все — аутсайдеры. У нас почти никто не получил академического образования, практически не развита система, и наша задача заключается в том, чтобы хоть как-то ее создать. Выявить, начать заполнять и объединять лакуны. И в рамках Триеннале просто необходимо показать в том числе и известных художников, которые за последние пять лет повлияли на происходящие здесь процессы, показать художников, которые работают и живут здесь, и не уезжают.

А.М.: Значительный лично для меня момент заключается в том, что исследование, которое предшествовало составлению промежуточного списка участников, было важно не только для нас, специалистов, но и для людей, с которыми мы познакомились в этих поездках.

33 + 1 (Ашот Бабыкин). При(м)знаки. 2016 . Инсталляция. Фото: Мария Бородина. Предоставлено художником. Представлено в директории «Мастер-фигура»

С.О.: В Архиве музея появился региональный фонд, а в регионах — государственные или частные музейно-исторические инициативы. Люди начали записывать свои собственные истории, потому что вдруг поняли, что это важно. Пермский музей, например, прислал к нам на стажировку научного сотрудника, он изучал, как устроен наш Архив, чтобы у себя создать архив пермского искусства.

Но я хотела бы вернуться к составу Триеннале. В предварительный списке участников было 120 имен, на что главный куратор музея «Гараж» Кейт Фаул сказала: «Вы что, спятили? Вы сможете привезти и расположить здесь 120 работ?» И мы, обливаясь горькими слезами, урезали этот список. В результате мы покажем около 70 произведений. Выбор каждого автора был очень сложным. Например, было много молодых ребят из Поволжья, очень классных, но пока сделавших только одну или две работы. И я понимала, что если сейчас сделать неправильный выбор, можно погубить их карьеру. Художник еще не состоялся, он только начал работать, и, представляя контекст, в который он попадет, я понимаю, как поломаются многие его внутренние и внешние связи. Это большой риск.

Т.В.: И отсюда возникла еще одна идея — объединить всех в рамках онлайн-платформы, где будут присутствовать и участники Триеннале, и все те, с кем мы познакомились во время нашего исследования, показать работы тех авторов, у которых мало возможностей для репрезентации своей деятельности.

С.О.: Триеннале вообще не сводится к выставке, которая откроется через несколько дней. Триеннале — это непрерывный процесс, поэтому наша задача — создать некую сеть через онлайн-платформу, резиденции, архивы, выставки.

Владимир Архипов. Ванна-кровать Геннадия, Рязанская область, Россия. 2001. Ванна эмалированная, металлический каркас кровати, дерево. 215 × 120 × 100 см. Предоставлено художником. Представлено в директории «Авторские мифологии»

М.К.: Говоря о разных регионах и их специфике, мы должны помнить, что разных городах России разные культурные традиции. Да, может быть, где-то мало художников, которые интересуются и занимаются современными практиками, но при этом будет весьма развита какая-нибудь другая культурная сфера. Например, Тольятти мы во многом обязаны рождением новой драмы, проблема лишь в том, что почти все ее деятели так или иначе оказались в Москве и профессионально состоялись тоже в Москве.

С.О.: Но при этом в каждом городе есть некоторое количество людей, которые не могут жить в Москве. Тот же Сергей Сапожников, например, живет и работает в Ростове-на-Дону.

М.К.: Это правда. Но в Ростове есть среда, есть арт-центр «Макаронка», есть отдельная мощная музыкальная сцена, есть академические исследователи вроде архитектора Артура Токарева, который изучает конструктивизм Юга России.

С.О.: У каждого города в этом плане своя судьба. В Волгограде все хорошо с рок-музыкой, анархистским движением и литературой, но почему-то беда с визуальным искусством.

С.К.: Я вернулась в Москву с пониманием, что это ужасно снобский город. Пустым разговорам здесь почему-то придается сверхзначение…

С.О.: …А абсолютное невежество прикрывается маской всезнания.

Александр Шишкин-Хокусай. Смотрящий. 2017. Эскиз проекта для Триеннале российского современного искусства. Предоставлено автором. Представлено в директории «Морфология улиц»

М.К.: Принято считать, что в 1990-е карьера художника начиналась с его переезда из периферии в столицу. В нулевые мы много говорили о том, что благодаря новым технологиям это уже не актуально, художник может обойтись без Москвы, жить, как Галина Мызникова и Сергей Проворов, в Нижнем и прославиться на Западе раньше, чем в Москве. Какую роль Москва играет сегодня?

А.М.: Во время моих путешествий по городам и весям, я задавал людям простой вопрос: почему вы остались здесь, почему не переехали в Москву? Ответы были очень разные. Кто-то не переехал по семейным обстоятельствам, кого-то не устраивает большой город, кто-то предпочитает работать в тиши… Прозвучало очень много банальных в хорошем смысле ответов. В наш век новых коммуникационных технологий не надо где-то жить постоянно; при желании можно провести жизнь на условной периферии, будучи при этом подключенным к разным центрам. Художнику достаточно приехать в Москву или другой крупный культурный центр один раз, например, на учебу, чтобы стать частью ее художественной системы, а можно стать частью каких-либо других систем и сетей. В качестве примера приведу воронежскую школу. Она развивается за счет того, что связанные с ней художники на постоянной основе импортируют новые знания извне. Они много путешествуют, расширяют свой опыт и кругозор, находят вдохновение, но остаются, так сказать, «верными месту», каждый раз возвращаясь в Воронеж, дабы разделить приобретенный опыт с товарищами.

Для современного художника, который является частью глобальной сети, необходимо не только где-то получить знания, но и понять систему искусства и систему взаимодействия в нем в целом — это, по сути, часть художественного образования в наши дни. Именно тогда художник становится полноценным актором современной системы искусства. А что касается западного мифа о том, что где-то еще можно отыскать гения с ментальным заболеванием, который в экстазе создает шедевры… В том же Воронеже есть галерея Х.Л.А.М., которая следит за аутсайдерами. И во время наших многочисленных дискуссий мы говорили о том, будем ли мы вводить в условно белый куб художников, которые о нем даже не осведомлены.

Живущие в регионах художники сталкиваются с очень банальными сложностями, мешающими строить то, что в западном мире называют «художественной карьерой». Преградой для столь необходимой в наш век мобильности становятся финансы и семья. Хотя в принципе художнику достаточно раз в жизни совершить гранд-тур, и вот он уже включен в определенный контекст. Однако бо́льшая часть встреченных нами художников занимается искусством после работы, и это препятствует развитию их художественного потенциала. У такого художника есть всего 28 рабочих дней на путешествия. Москва же в какой-то мере способна все это компенсировать. Здесь тебя может подхватить судьба.

С.К.: В связи с этим я хочу проговорить еще один важный момент: все участники Триеннале получат гонорар.

С.О.: И это очень важно, потому что в своей социальной среде почти все эти художники считаются неудачниками. А тут человека по причине его нелепых, на взгляд профана, занятий вдруг приглашают в Москву, он участвует в грандиозной выставке, да еще потом возвращается домой с деньгами. Это круто.

А.М.: А также создает прецедент и приучает художников к тому, что можно и даже нужно задавать вопросы о гонораре.

Антон Забродин. Ирония как ландшафт, № 1. 2015. Фотопечать на бэклите, светодиодная лампа. 145 × 200 см. Предоставлено художником. Представлено в директории «Общий язык»

М.К.: Среди участников Триеннале заявлен Пригов, художник, который умер несколько лет тому назад.

Екатерина Лазарева: Эта идея возникла, когда выяснилось, что Пригов умудрился побывать везде. Благодаря ему и через него многие наши герои познакомились с современным искусством. Кто-то увидел его по телевизору, кто-то случайно попал на его выступление — и началось. Мы собрали истории о том, как Дмитрий Александрович ездил по стране, и стало понятно, что эту часть его биографии никто не исследовал. На выставке мы представим документы, связанные с путешествиями Пригова, а также работы, вдохновленные им, или оммажи ему.

М.К.: К нам присоединилась Екатерина Иноземцева. Мы уже обсудили глобальную структуру Триеннале, которая не сводится только в выставке. Но, Катя, насколько в принципе этот проект неисчерпаем?

Екатерина Иноземцева: Когда закрылась 1-я Московская биеннале, все говорили о том, что это была просто групповая выставка, а вовсе никакая не биеннале. Мы готовы к тому, чтобы сознательно поддерживать жизнь в институте Триеннале. Это для нас — программная история, связанная с особым вниманием и особым отношением к локальным художественным средам, и мы готовы к тому, чтобы стать местом, которое не только собирает, но и анализирует информацию о регионах и о стране в целом. Мы запускаем онлайн-платформу, программу резиденций, расширяем проект «Открытые системы». Наш опыт работы над Триеннале показал, что многие базовые позиции — выставка, групповая выставка, куратор — нивелируются, размываются, остается только художник. Поэтому мы отказались, сначала интуитивно, а потом совершенно осмысленно, от кураторского высказывания, под которое подверстываются работы авторов. И даже на экспозиционном уровне мы постарались подчеркнуть, что речь идет о work in progress, о нескончаемом процессе. Например, в последний момент мы пригласили Данилу Акимова, который разбросал по всему пространству музея, включая туалеты и коридоры, звуковые инсталляции. Мы решили использовать каждый сантиметр нашего пространства не потому, что «не влезает», а для того, чтобы размыть границы выставочного пространства. Все, что мы сделали в рамках Триеннале, стало в какой-то момент нашей принципиальной позицией.

С.К.: В парке будут работы стрит-артистов.

Т.В.: Оценить Триеннале как явление мы сможем лишь через несколько лет, когда состоится не одна, а две, три таких триеннале, и показанные проекты и проведенные события будут исчисляться не десятками, а сотнями.

Е.И.: Мы хотим, чтобы благодаря Триеннале творческая судьба художников-участников приобрела какой-нибудь другой поворот и оборот. И если после Триеннале у них начнется активная выставочная жизнь где-то помимо России — мы будем считать это нашей победой. 

В оформлении материала использованы фотография Марии Кравцовой, сделанная Екатериной Алленовой, фотография Екатерины Лазаревой, сделанная Максимом Боксером, а также фотографии Снежаны Кръстевой, Екатерины Иноземцевой, Саши Обуховой, Андрея Мизиано, Татьяны Волковой, Ильмиры Болотян, предоставленные Музеем современного искусства «Гараж»

 

Комментарии

Читайте также


Rambler's Top100