Семь фактов о монстрациях
«Артгид» решил разобраться, что же такое эти монстрации, кто их придумал, кто в них участвует, почему это искусство и как на все это смотрят власти.
Артем Лоскутов на акции «Монстрация. С Новым 17-м!» в пространстве VLADEY Space, Москва. 2016. Фото: courtesy VLADEY
1. Кто такой Артем Лоскутов?
Артем Лоскутов родился в 1986 году в Новосибирске, учился в НГТУ на физтехе. В начале 2000-х в Новосибирске была довольно насыщенная художественная жизнь: сибирский панковский драйв, в советские и постсоветские времена отливавшийся в рок-музыке, к началу нового тысячелетия дал всходы и в визуальном искусстве. Одним из его центров стал Новосибирский архитектурно-строительный университет, чьи студенты и молодые преподаватели вначале рвали шаблоны в области архитектуры (новосибирская «бумажная архитектура», то есть архитектура небывалых проектов, даже не рассчитывавших на воплощение, была одной из мощнейших в стране), а потом вышли в сторону современного искусства. Константин Скотников, Вячеслав Мизин, Дмитрий Булныгин, Максим Зонов делали перформансы на границе наива, абсурда и социальной критики (из них случайно, в общем-то, родилась группа «Синие носы»). Интересоваться искусством, да и вообще хоть чем-то живым, и не войти в эту среду было невозможно. Лоскутов стал участником творческого объединения CAT (Contemporary Art Terrorism), завел блог Kiss My Babushka, потом группу «Бабушка после похорон». В 2004 году придумал и провел первую монстрацию в Новосибирске. Кроме того, занимался перформансом и видео, кинорежиссурой, общественной деятельностью. В 2009 году был задержан сотрудниками Центра по противодействию экстремизму и обвинен в хранении наркотиков (предположительно, подброшенных ему в сумку). В знак протеста против его ареста прошло множество акций в разных городах России — пикетов, перформансов, граффити-акций; за Лоскутова ходатайствовали многие деятели культуры, и в 2010-м дело окончилось штрафом. В следующем же году Лоскутов с его монстрациями стал лауреатом конкурса «Инновация» в номинации «Региональный проект современного искусства». В последнее время живет на два дома: в Новосибирске и Москве.
2. Что такое монстрации?
Монстрации стали визитной карточкой Лоскутова. Это нечто вроде пародии на демонстрации, и проводиться они начали ежегодно 1 мая. Участники идут маршем по городу, неся плакаты с абсурдными, бытовыми или вовсе бессодержательными лозунгами. Всем очень весело.
Первая монстрация прошла в Новосибирске 1 мая 2004 года. Порядка 80 человек присоединились отдельной колонной к первомайской демонстрации, организованной КПРФ. Их задачей было составить контраст «красной» колонне — солидной, унылой, с лозунгами типа «Пенсионерам — достойную жизнь». Лоскутов счел абсурд самой адекватной формой общественного высказывания: «По поводу чего высказывать свой протест, если тебе не нравится все сразу?» Радостные люди несли лозунги «Мир, труд, майя!», «Хлопайте ушами!», «Таня, не плачь!» и «Ы-ы-ыть!». Несмотря на очевидную аполитичность лозунгов и отсутствие политических требований, пять человек из числа участников первой монстрации были задержаны тогда еще милицией за несанкционированный марш.
Монстрация понравилась участникам и сочувствующим, и стала ежегодной. Более того, она стала распространяться по городам и весям: подобные акции стали проходить и в других городах России (в Москве, Санкт-Петербурге, Екатеринбурге, Перми, Петрозаводске, Красноярске, Томске, Омске, Хабаровске, Ярославле, Тюмени, Кандалакше и других) и за рубежом — от Украины и Латвии до Китая и Таиланда.
— Артем, скажите, как родилась идея монстрации?
— Как и всё остальное рождается: из любви.
3. Почему это искусство?
Потому что, как было сказано, родилось из любви. Монстрации не поддерживают напрямую какую-либо идеологию, а делаются ради удовольствия — хотя отрицателями идеологий их не назвать: сам Лоскутов говорит о том, что 1 мая можно считать и днем памяти чикагских анархистов, отдавших жизни в борьбе за права, восьмичасовой рабочий день и вообще за то, чтобы голос трудящихся был услышанным. Начало нулевых было временем антиглобалистских выступлений, и антиглобализм немедленно приписали первой монстрации, хотя на ней не было антиглобалистских заявлений, зато на второй они уже появились. Но разбирать форму и содержание монстраций как произведение искусства гораздо интереснее, чем анализировать их с общественно-политической точки зрения: материал богаче.
Обычно монстрации с их абсурдными лозунгами сравнивают с абсурдистской традицией ХХ века, с дадаизмом, с ситуационизмом, с русской заумной поэзией, со всёчеством. Однако у монстраций есть и более близкие и прямые предшественники. Сам Лоскутов упоминает и московский акционизм, и — в особенности — группу «Радек» (их акция «Демонстрация» может считаться почти прямым предтечей лоскутовских маршей: члены группы собирались на людном пешеходном переходе и, когда светофор загорался зеленым и толпа трогалась с места, «возглавляли» ее, разворачивая транспаранты с лозунгами «Микроб — убийца президента», «Karl Sex Marx Pistols» и т.п.). Разумеется, не могли не повлиять уже упомянутые сибирские перформансисты: Константин Скотников, Вячеслав Мизин, Дмитрий Булныгин и другие, тем более что некоторые из них сами принимали участие и в подготовке, и в проведении первой монстрации именно как художественного акта.
— Мизин и Скотников участвовали в самой первой монстрации в 2004-м, бо́льшая часть ее лозунгов была сделана в мастерской Скотникова, его почтовая рассылка (до сих пор живая) была одним из основных каналов распространения манифеста-приглашения, но лично познакомились мы месяца через два, и про их работы я узнал уже после. Булныгинский фестиваль сверхкороткого фильма определенно подтолкнул к работе с видео, через год я бросил учебу на физика и перевелся на кинооператорское. Дальше, конечно, монстрация впитывала контекст, и сейчас можно говорить про сибирскую сцену, про иронический концептуализм, но если выкапывать корни, то лично у меня они уходят в московские акции конца 1990-х и начала нулевых, в дадаизм, в ситуационизм, в контркультуру, ставшую доступной вместе с интернетом.
Однако монстрации, конечно, не порождение нормативной истории искусства. И нельзя отрицать их идентичность как общественного активизма. В 2003 году по миру пронесся бум флешмобов: спонтанных и часто тоже абсурдистских групповых действий, осуществляемых группой ранее незнакомых между собой людей по предварительной договоренности (очень жаль, что сейчас термином флешмоб стали обозначать не эти городские любительские перформансы, а любую групповую активность). Лоскутов флешмобное движение ценил и в нем участвовал. Монстрации очень близки к флешмобам, лишь менее спонтанны. Сейчас очень модно слово «гибридный» — вот как раз гибридом, соединяющим в себе искусство и общественный активизм, замечательно выступают монстрации.
4. Кто все эти люди?
Единомышленники, собирающиеся на монстрации, часто никогда раньше не были знакомы друг с другом. На первые монстрации помимо друзей Лоскутов собирал новосибирцев, интересующихся искусством и художественным активизмом. В этом ему помогала электронная рассылка, инициированная художником Константином Скотниковым и оповещавшая подписчиков о предстоящих вернисажах и прочих культурных событиях. Веселый дух монстраций, большое количество молодых участников могут создавать впечатление, что это в первую очередь юношеская акция, но Лоскутов категорически против такого определения:
— Многие приходят на монстрацию теперь уже с детьми, а некоторые и с внуками, и возраст тут вообще не определяющий фактор, скорее, это попытка объяснения и нейтрализации со стороны власти: называть нас «молодежным», «шуточным» шествием.
Когда монстрации стали распространяться по России, публика стала и вовсе разношерстной. Монстрации в других, кроме Новосибирска, городах организовывались уже самостоятельно:
— В 2005-м мы попытались своими силами сделать монстрацию в Томске, на нее пришло семь человек, из них один томич, да и тот из Новосибирска с остальными приехал. Массовое распространение началось в 2009–2010-м, после «промокампании» от Центра Э. Все инициативы в других городах были самостоятельными, с кем-то я на связи, с кем-то плотно общаемся, с кем-то совсем никак — ну да это и не обязательно, и так ведь все понятно. Последний бесконфликтный год в Новосибирске был 2014-й, порядка 5000 участников, в масштабах Москвы это примерно как первые акции на Болотной. Кто они, как узнали, откуда пришли и зачем?
5. А как на это смотрят представители власти?
Задержания на монстрациях происходили и происходят регулярно. И поводы к задержанию замечательно продолжают абсурдистскую линию. На самой первой монстрации сотрудники милиции сочли транспарант «Таня, не плачь!» антигосударственным. Отобрали две таблички, которые несли разные люди. На одной было написано «БАЛО», на другой — «ЗАЕ». Задержали девушку, которая несла плакатик-табличку «Закрыто» (она сняла эту табличку с двери попавшегося по пути магазина) и убеждали ее, что раз она держит табличку, повернув к публике стороной с надписью «Закрыто», а не «Открыто», то значит, она против чего-то протестует. Основным поводом к задержаниям вначале была несанкционированность шествия (несмотря на то, что монстрация вливалась в санкционированное первомайское шествие КПРФ).
Сейчас Артем старается согласовывать проведение монстраций. С переменным успехом:
— Мы до сих пор с мэрией по два месяца бьемся за возможность по улице пройти, и даже после компромиссов меня хватают и тащат в суд. Коммерческие возможности могли бы быть у городской администрации: это же самобытный и совершенно бесплатный фестиваль, люди на него сами приезжают из соседних городов, тратят деньги, это событийный туризм, о котором все в регионах мечтают.
6. Насколько жесток формат монстраций, существует ли на монстрациях цензура?
Участники современных политических движений были бы уж совсем глупцами, если бы не попытались использовать такие массовые мероприятия в своих целях. Да и отдельные активисты вроде бы не должны упускать шанс выйти на всеобщее обозрение с политическими лозунгами. Однако Лоскутову, по его словам, не приходилось сталкиваться с попытками прямой эксплуатации события в политических целях. Политику ищут у него чаще в других проектах.
— Люди выходят с разными лозунгами, никто их не фильтрует. Пару раз я просил убрать рекламу и снять промофутболки, полиция иногда находит что-то граничащее с матом, просят свернуть. Человек, вышедший на монстрацию с плакатом «Путин, уходи!», будет выглядеть не менее абсурдно, чем человек с плакатом «Порошок, уходи!», они отлично друг друга дополнят. Заглавные лозунги последних лет — «Вперед, в темное прошлое», «Ад наш», «Господи, прости», «Здесь вам не Москва» — политические или неполитические? Против меня шесть раз заводили дела об оскорблении чувств верующих, они никак не связаны с монстрацией, и если бы за монстрацию было чего предъявить — уже бы давно предъявили. Люди не идут туда оскорблять. Они идут с плакатом «Хватит оскорбляться».
7. Были уличные шествия, а сейчас проект «Монстрация. С Новым 17-м!» идет в эталонно-коммерческом пространстве аукциона современного искусства VLADEY. Монстрации решили перейти на коммерческие рельсы? Из народного формата в галерейный?
По мнению Лоскутова, вопрос так не стоит. Его не интересуют коммерческие возможности монстрации, да он их и не видит. На родине монстраций, в Новосибирске, несмотря на уже 13-летнюю историю проекта, все равно приходится каждый раз биться с мэрией за возможность пройти по улице — какая уж тут коммерция. Сама новосибирская арт-среда, скорее, противостоит сфере власти и вытекающей из нее возможности коммерческого успеха: после громкого снятия из репертуара Новосибирского театра оперы и балета оперы «Тангейзер», запрета концерта Мэрилина Мэнсона и прочего закручивания гаек думать о выгоде уже бессмысленно. Во VLADEY Space, однако, монстрация действительно осваивает новый формат: не на улице, а в специально отведенном помещении, и участники — небольшая выборка известных художников. А что, тоже люди.
— Артем, во VLADEY Space художники своими плакатами подводили итоги 2016 года, так? И каковы оказались эти итоги?
— Художники — оптимисты, за это нас и любят.
