«Феномен не художественный, а психологический»
Элий Белютин — фигура легендарная. За этим художником закрепились слава отважного экспериментатора, на которого обрушился гнев генсека Никиты Хрущева, посетившего в 1962 году выставку «ХХХ лет МОССХ» в Манеже, где на антресолях были представлены работы студии Белютина, и оставшегося весьма недовольным увиденным. Принято считать, что именно этот скандал стал катализатором рождения критического, полуподпольного советского нонконформизма. Но история — сложная штука, и судя по воспоминаниям учеников его студии и современников, Белютин был весьма неоднозначной личностью.
Элий Белютин в одной из комнат своего фамильного музея. 2007. Репродукция из книги: Нина Молева. В саду времен. М., 2008. Источник: www.e-reading.org.ua
Элий Михайлович Белютин, художник и педагог, является, вероятно, одной из самых противоречивых фигур «оттепели». Вместе с супругой, искусствоведом Ниной Молевой, Белютин в 1950-е годы пишет несколько монографий по истории художественного образования в России — от петровских времен до Павла Чистякова. С 1954 года он работал преподавателем в Полиграфическом институте, но в 1958 году был уволен и перебрался в ВИАЛЕГПРОМ (Всесоюзный институт ассортимента изделий легкой промышленности и культуры одежды. — «Артгид»). Белютина с уверенностью можно назвать основателем первого альтернативного официальному метода образования. Суть его метода была революционна по тем временам. Студенты рисовали на любых поверхностях практически всеми возможными инструментами, включая швабры и гвозди. В публикациях начала 1990-х годов Белютин значится как «патриарх крупнейшей школы андерграунда». Однако и сам Белютин, и его метод вызывали разную реакцию. Виктор Пивоваров, проучившийся у него год, характеризует Белютина так: «Он придумал, как художника делать на конвейере, штамповать. Тем, кому это не нравилось, вся его “школа” не давала ничего. <…> Белютин феномен не художественный, а психологический. Этот человек для поддержания жизни в себе нуждался в ежесекундном подтверждении своей власти, в насилии, а часто и глумлении над другими. Он появился сразу после смерти Сталина, почва была хорошо унавожена, люди не только привыкли к насилию, они нуждались в нем. <…> Если психологически он был… невероятно одарен, то как художественная личность… он был просто пустое место. Мыльный пузырь. И таких же мыльных пузырей он и наплодил».
В мемуарах преданного ученика Белютина Леонида Рабичева чувствуется восторг перед тем фактом, что учитель был способен сделать из всех студийцев Матиссов и Сезаннов. Но его программа как художника и преподавателя более всего напоминает построения теоретиков социалистического реализма. Она построена на принципе тотальной эклектики. В своей речи на открытии Студии повышения квалификации при Горкоме художников книги, графики и плаката Белютин формулировал задачи своего курса так: «Мы пройдем по всей мировой истории человеческой культуры и искусства и всех стран современности, проанализируем самые различные методы, принципы изобразительности и выражения — Египет, Возрождение, доисторические эпохи… и лучшее отберем себе на вооружение». Ключевое слово в этом тексте — «лучшее» (а не, например, «нужное»). Как мы помним, концепция советского искусства как «лучшего», завершающего собой развитие «реализма» на протяжении веков, относится к сталинской эпохе. Белютин разве что несколько изменяет список исторических эпох.
В 1958 году Белютина выгнали из Полиграфического института. В книге «Другое искусство» приводится выдержка из протокола заседания кафедры, предоставленная, по-видимому, самим Белютиным. В ней причиной увольнения указывается то, что «абстракционизм, пропагандистом которого является Белютин, подрывает основы советского искусства». Пивоваров считает, что «они не поладили с Гончаровым, который был деканом, и его из института с треском вышибли. После преподносилось, что он за “формализм” пострадал. На самом деле Элий Михайлович несколько раз был пойман на лжи, а Гончаров, старой, не советской закваски человек, этого не выносил».
Занятия продолжаются в рамках преподавательской деятельности в ВИАЛЕГПРОМ и на дому у Белютина. По некоторым данным, в студии Белютина занималось около двухсот человек, в статьях 1960-х годов встречаются цифры 150 и 250. В современной статье, написанной к 75-летию Белютина, говорится о движении «Новая реальность», в которое будто бы входит две тысячи человек. Статья явно написана со слов самого Белютина. Словосочетание «Новая реальность» использовалось в качестве названия для сезонной выставки студии Белютина в 1971-м году, но в машинописном каталоге, составленном его супругой Ниной Молевой, указано всего лишь двадцать два участника. В выставочных списках экспозиций студии во второй половине 1960-х насчитывается в среднем 50–60 человек. Первая выставка студийцев прошла в 1955 году.
Поддержка шла из ближнего зарубежья и Западной Европы (статьи в польских, французских журналах). Персональная выставка Белютина прошла в мае 1961 года в Варшаве. 26 ноября (по другим источникам — 20-го) того же года открылась выставка студии на Большой Коммунистической в Доме учителя. Если верить воспоминаниям Белютина, этому событию способствовали виднейшие ученые — академики П. Л. Капица и Н. Н. Семенов. Сюжет о выставке демонстрировался через Интервидение в Западную Европу. Были на выставке и поляки, например, будущий глава Союза художников Польши Раймонд Земский. В архиве Нины Молевой сохранились выдержки из книги отзывов. Судя по ним, творчество студийцев воспринималось зрителем в рамках уже известных нам мифологем. «Все молодое, рвущееся вперед приветствую! Выставка производит отрадное впечатление. Старый большевик Филиппов-Аракчеев», — гласит один из отзывов. «Здесь чувствуется творческий поиск, желание создать подлинно новое советское искусство. Сипягин — искусствовед». «Впервые нам удалось увидеть реалистические рисунки и картины без налета шаблонности и натурализма. Видимо, в этом сказалось благотворное влияние решений XXII съезда КПСС. Именно партийность в боевом понимании этого слова делает каждый этюд целенаправленным… Группа работников НИИ Полиграфии и Кинематографии». Наконец, аноним выразил свои чувства в стихах:
Мне здесь приснился чудный сон,
Что опочил Иогансон.
Вопрос предыстории участия Элия Белютина в выставке «ХХХ лет МОССХ» на данный момент остается неясным. По версии Белютина и его учеников (опиравшихся, в конечном счете, на его слова) приглашение на уже сформированную выставку было для него неожиданностью. Последняя выставка студии привлекла внимание западных корреспондентов, а вслед за ними и ЦК партии. Поэтому в начале ноября 1962 года последовал вызов от заведующего отделом культуры ЦК КПСС Дмитрия Поликарпова, который лично позвонил Белютину. Он сообщил, что студия должна участвовать в выставке «30 лет МОССХ» и выделил специальную машину для перевозки работ с выставки на Большой Коммунистической в Манеж. Белютин, по свидетельству лояльного очевидца Леонида Рабичева, отказывается со словами «это провокация». Однако указание ЦК было-таки воспринято как приказ, и работы перевезли, осуществив предварительную самоцензуру и исключив абстракции.
Другие документы указывают на то, что выставка студии в Манеже не была для Белютина неожиданностью. В книге отзывов на выставке студии в Центральном доме кино (апрель 1962) театральный режиссер Марк Розовский оставляет восторженную запись и резюмирует: «Итак, до встречи в Манеже!». Итак, по крайней мере с весны 1962 года Белютин ориентировал студийцев и своих знакомых на то, что студия будет выставляться в главном выставочном пространстве страны. В книге Пола Шеклохи и Игоря Мида «Неофициальное искусство в Советском Союзе» (рукопись из архива Нины Молевой) также написано, что сама студия выступила инициатором выставки в Манеже. Другой мемуарист, диссидент Андрей Амальрик, предлагает еще одну версию случившегося: «В 1962 году, в эпоху “гнилой оттепели”, когда даже не все прожженные бюрократы понимали, куда подует ветер, Элий Белютин, художник, искусствовед и авантюрист, подал властям докладную записку, что, поскольку наше общество, закончив строительство социализма, приступило к развернутому строительству коммунизма, а искусство, как известно, всегда впереди, настала пора заменить социалистический реализм коммунистическим — в качестве образца комреализма Белютин получил разрешение на антресолях выставки Московского союза художников, домэна устарелых соцреалистов, устроить выставку картин своих учеников и скульптур Неизвестного». Суть этой версии заключается в том, что Белютин сыграл на требованиях политического момента и предложил вместо реализма «социалистического», относящегося к предыдущему этапу советской истории, концепцию нового, «коммунистического» реализма. Основанием для такой концепции послужили заявления Хрущева о том, что страна переходит напрямую к строительству коммунизма. Эта версия не подтверждена документально — в ЦК проект Белютина, насколько нам известно, не обсуждался (мы должны учитывать, что стенограммы заседаний Отделов ЦК этого периода еще не доступны исследователям). Она, тем не менее, может объяснить прямой звонок работника ЦК Белютину (обычно вопросы такого рода решались через Министерство культуры и МОССХ).
